Эпилог.
Эпилог.
2031 год, Майами.
– Хармон.
Спросонья вышло хрипло и довольно грубо.
– Привет. Ты… Ты опять надрался?
– Я бы сказал «не строй из себя мамочку», но она себе такого не позволяет, – буркнул Кайл. Взглянул на часы – одиннадцать утра. А лег он около шести. – Короче, Джош, я всю ночь пролазил по болоту, так что…
– Ты сможешь приехать? Мне нужна твоя помощь.
– Что стряслось?
– Ну, в общем… Мама… Она… – Джошуа как-то странно говорил, делая глубокий вдох после каждого слова, и Кайл сел на кровати еще до того, как услышал заключительное: – Умерла…
– Так. – Кайл потряс головой, еще раз по привычке взглянул на часы, фиксируя точное время. – Джош, я приеду через полчаса. Продержишься?
– Да.
Только уже подъезжая к дому, Кайл понял, что брат ни слова не сказал об отце. Джошуа встретил его у дверей.
– Как отец? – спросил Кайл.
– Я еще не понял, – не оборачиваясь, ответил Джошуа.
– Он так и сидел? – уточнил Кайл, войдя в гостиную.
Кристина сидела на диване, и единственное, что настораживало – это слишком бледный цвет кожи. В остальном же никто не заподозрил бы неладного: пожилая женщина читала книжку и уснула. Горацио сидел рядом на полу, положив голову на укрытые пледом колени жены, его взгляд был устремлен куда-то в пространство, присутствия сыновей он явно не замечал.
– Да, – Джошуа посмотрел на отца, на часы, потом обернулся к Кайлу. – Значит, так. Я попробую его уговорить пойти наверх и прилечь, а ты… Будь рядом. Поможешь, если что.
Кайл кивнул. Если отец сидел неподвижно несколько часов, встать сам он сейчас просто не сможет.
– Пап, – Джошуа осторожно погладил отца по плечу. – Пап, ты меня слышишь?
Горацио не сразу сфокусировал взгляд на сыне, но, заметив его наконец, поднял голову с колен Кристины и тихо, почти шепотом, спросил:
– Да, сынок? Ты что-то хотел?
Сыновья тревожно переглянулись. Оба по работе не раз сталкивались с разнообразными проявлениями шока и теперь забеспокоились, не считает ли Горацио, что жена просто спит.
– Пап, ты спал сегодня? – спросил Джошуа. – Хочешь, мы отведем тебя наверх?
Горацио дважды покачал головой.
– Тогда пересядь, пожалуйста, в кресло, – попросил Джошуа.
Горацио смерил взглядом расстояние до кресла и, видимо, счел его приемлемым. Взял руку жены, поцеловал холодные тонкие пальцы, аккуратно положил ее на место. Затем попытался приподняться, чтобы пересесть. Кайл и Джошуа тут же подхватили его под локти, приподняли и посадили в кресло.
– Спасибо, мальчики, – кивнул Горацио. – Идите, – он сделал слабый жест в сторону двери. – Идите по своим делам. Я тут подожду.
Сыновья снова тревожно переглянулись.
– Подождешь… чего? – уточнил Кайл.
– Машину. Вероятно, будут делать вскрытие, – пожал плечами Горацио.
– Ты вызвал машину? – удивился Джошуа.
– Нет, – помолчав, с дрожащей кривой улыбкой признался Горацио. – Я просто хочу… Еще немного…
– Пап… – Джошуа подошел, присел перед креслом на корточки. – Ты же знаешь, что она останется с нами. Вот здесь, – он прижал руку к левой стороне груди, потом ко лбу. – И здесь…
Горацио закрыл глаза дрожащей рукой и тут же «увидел», как жена, прощаясь с пятилетним сыном перед отъездом в командировку, объясняет, что она никогда не оставит его совсем.
– Я всегда буду с тобой, – говорит она. – Вот здесь, – она касается груди над сердцем, – и здесь, – целует сына в лоб.
***
2040 год, Майами.
– Надеюсь, он уже с мамой, – тихо, чуть ломающимся голосом, сказал Джошуа, осторожно поднимая свесившуюся руку отца и укрывая ее пледом.
– Я в этом не сомневаюсь, – крепко сжав его плечо, подтвердил Кайл.
Они приехали сегодня, чтобы помочь отцу перебраться в дом престарелых. Но он, почти как когда-то Кристина, лежал на диване в гостиной, укрывшись все тем же стареньким пледом, бледный и какой-то умиротворенный.
– Впрочем, она действительно всегда оставалась с нами, – внезапно сказал Джошуа. – Знаешь, когда я говорил это в день смерти мамы, я просто хотел как-то его поддержать, но потом я понял, что она была права. Она всегда была с нами. В день моей свадьбы я видел ее счастливые глаза и чувствовал, как она волнуется и радуется за меня. В прошлом году, когда Кэтти с Кариной попали в аварию, я слышал мамин голос и чувствовал ее поддержку. И сейчас…
– И что она сейчас говорит?
– Что живым надо думать о живых. И что ты большой мальчик и сам решишь, нужно ли тебе сегодня пить, – внезапно с усмешкой взглянул на старшего брата Джошуа.
Кайл поморщился. Вот далась же всем эта выпивка! Ну, пару раз он перебрал, ну и что теперь? Жизнь у него не сахар была, в отличие от некоторых, да и сейчас проблем хватает.
– Ну, ты же знаешь, в нашей семье у меня монополия на дурные привычки, – попытался перевести все в шутку он, выходя в сад и закуривая.
– Дурак ты, лейтенант Хармон, – посопев, сказал Джошуа, вышедший следом.
– Да куда уж мне до вас, доктор Кейн, – горько усмехнулся Кайл.
Такие перебранки в последние годы были нередки. Унаследовавшему многие отцовские черты характера Джошуа тяжело было видеть, как старший брат гробит свою жизнь. По его мнению, Кайл пытался быть похожим на отца как-то однобоко: пошел служить в полицию, к сорока пяти дослужился до звания лейтенанта, стал отцом двух пацанов… Но при этом, казалось, постоянно ждал от жизни то ли компенсации за тяжелое детство, то ли заслуженного нелегким трудом счастья. А не дождавшись сыплющейся с небес манны, стал все чаще искать утешения в выпивке.
Джошуа, к тридцати годам имевший немалый опыт работы на «скорой» и прекрасно представлявший себе все стадии алкоголизма, неоднократно пытался убедить брата в ошибочности избранного им пути, но не преуспел, а теперь опасался, что со смертью отца исчезнет последний сдерживающий фактор.
***
2056 год, Майами
Карина не любила ни похороны, ни свадьбы. Вообще все мероприятия, на которые собирается слишком много людей, про которых ничего и слышно не было уже долгие годы, а теперь их нужно чинно приветствовать и делать вид, что прекрасно помнишь и их самих, и как их зовут, и степень вашего родства. Не любила заинтересованные взгляды тех, кого не затрагивали напрямую горе или счастье, которые послужили причиной сбора. Перешептывания с обсуждениями последних новостей. У нее всегда создавалось впечатление, что кое-кто из присутствующих воображает себя неким советом, который должен оценить жизненные достижения всех собравшихся и на основании этого составить своеобразный табель о рангах.
Вот ее родители, самая счастливая пара, согласно общественному мнению. Сама Карина, без пяти минут выпускница престижнейшего университета, ее сестры и младший брат.
Вот семья их старых знакомых. В последнее время Карина старается избегать их общества, уж очень активно тетя Изабелла пытается свести ее со своим сыном Шоном, который недавно закончил Йель и теперь жутко важничает по этому поводу.
Вот семья дяди Кайла. Тетя Эми, которая уже почти семь лет как ему не жена, принимает из рук офицера свернутый американский флаг и искренне плачет. Наверное, папа был прав, когда говорил, что развод не означает, что она перестала любить дядю Кайла. Джереми, его старший сын, с женой и детьми, тоже здесь, а вот Сэма нет. Кто ж его отпустит из тюрьмы? Когда ему зачитали приговор: пожизненно за изготовление, хранение и распространение запрещенных препаратов, повлекшее девятнадцать смертельных исходов, – мама обняла папу и тихо сказала ему: «Как хорошо, что твой отец не дожил до этого». И папа кивнул. Карине тогда было всего десять, и она, помнится, очень удивилась, что может быть хорошего в том, что кто-то не дожил. Когда она спросила у папы, он достал из шкафа старые альбомы и, словно невероятную захватывающую сказку, рассказал ей историю жизни двух человек.
– Это были твои бабушка и дедушка, – закончил он, целуя в макушку завороженно слушающую дочь.
Это чуть не определило ее дальнейшую жизнь. Несколько лет Карина думала только об истории и археологии, посещала музеи, перерывала библиотеки – даже съездила на раскопки! Правда, на этом этапе ее страсть существенно поутихла. Вид кучки замызганных людей разного возраста, в запале оспаривающих теории, которым не предвиделось ни подтверждения, ни опровержения, ее не вдохновил.
Вопреки ожиданиям, родители не стали высмеивать или как-то осуждать ее решения. Охотно финансировали ее поездки и изыскания в период бурного увлечения, спокойно обсудили отказ и посочувствовали разочарованию.
– Ты тут не уснула? – услышала Карина голос отца и только теперь заметила, что большая часть народа уже разошлась.
Подошла, положила цветок на полированную крышку гроба, обняла тетку, пожала руку кузену и вернулась к родителям.
– Проводишь меня? – как-то особенно взглянув на жену, спросил Карину отец.
Мать чмокнула ее в щеку, сказала:
– Увидимся дома, – и увела детей с кладбища.
Карина догадывалась, что отец хочет побывать на могиле бабушки с дедушкой, но почему он позвал с собой только ее?
– Я говорил тебе, что у твоей бабушки две могилы? – неожиданно спросил отец, положив по цветку на каменные надгробия.
– Да, пап, – кивнула Карина. – И про три смерти тоже.
– Да, конечно. – Отец, кажется, немного смутился. – Мама была удивительным человеком, – улыбаясь какому-то своему внутреннему видению, продолжил он. – Я, только когда вырос, понял, что мне, в отличие от многих других, было очень легко найти свое счастье. Я просто мог искать девушку, такую, как моя мать. Мне не пришлось искать то, чего я никогда не видел и не испытывал.
Отец оглянулся назад, в сторону свежей могилы старшего брата, и Карина вспомнила однажды в детстве слышанную ссору, во время которой дядя Кайл так абсурдно обвинял папу в том, что тот был счастлив с самого рождения, что его растили любящие родители и что ему вообще неприлично везет в жизни.
– А когда я понял, сколько мудрости и терпения надо, чтобы быть хорошим родителем, я стал мечтать, что однажды ты мне скажешь, что нашла себе парня, такого же, как я, – продолжил отец, и Карина, улыбнувшись, обняла его. Отец погладил ее по спине, поцеловал в висок и сказал: – И каждый раз, когда я думал об этом, я слышал мамин смех. Сначала я не понимал, почему она смеется, а вот недавно до меня дошло: может, ты не настолько похожа на нее, чтобы быть счастливой с таким, как мой отец или как я?
– А может, еще рано об этом говорить, па? – усмехнулась Карина. – Я, знаешь ли, сначала намерена сделать карьеру…
– Да, я помню, – отец улыбнулся, но как-то не совсем искренне.
– Тебя что-то беспокоит, па?
– Я… – отец взглянул на надгробие бабушки и, словно получив ободряющий кивок, решительно продолжил: – Одна из тех вещей, за которые я бесконечно уважаю мою мать, это то, что она никогда не решала за меня, с самого детства, с тех самых пор, когда я стал способен как-то выразить свое мнение. И сейчас, как бы мне не хотелось поступить иначе, я хочу поступить так же. В память о ней.
– Папа, что происходит? – забеспокоилась Карина.
– Когда я родился, – отец потрогал невидимый под волосами рубец на макушке, – у меня обнаружилась опухоль мозга. Операция прошла успешно, и все было хорошо. Но сейчас… Полгода назад анализы показали рецидив. Первый курс химиотерапии не дал эффекта.
– Папа… – сквозь слезы прошептала Карина.
– Ничего, родная, – обнимая ее, сказал отец. – Поплачь.
– И сколько… Ну…
– Три месяца. Максимум – пять. И… Это будет не лучшее зрелище, милая. У меня уже начали выпадать волосы. Но это мелочи. Главное, что к концу я утрачу способность ходить, говорить, следить за собой и узнавать родных. И я пойму, если ты захочешь запомнить меня таким, какой я сейчас.
– А мама? Мама знает?
– Конечно. Сразу знала. Анна и Роб поедут в летний лагерь, а потом – в частную школу. А Бек пока хочет остаться.
– Пока?
– Ну, я не уверен, что она представляет себе, насколько тяжелое зрелище ее ждет, – горько усмехнулся отец.
– Господи, папа… – Карина снова крепко прижалась к отцу.
– Ну, что ты, родная, – отец погладил ее по голове. – Не надо меня жалеть. Мой отец дожил до восьмидесяти, а счастлив был лет тридцать от силы. А я – прав Кайл – был счастлив с самого рождения…
– Ты сам сделал себе это счастье, папа, – замотала головой Карина. – И передал его нам.
– Я очень рад, что ты это понимаешь, милая, – серьезно заметил отец. – Это позволяет мне надеяться, что ты сумеешь продолжить мое дело. Не став врачом, как я, не выбрав себе такого же парня, но живя счастливо и передавая это счастье своим родным. А я буду с вами.
– Всегда, – улыбнулась Карина, касаясь рукой сердца: – Здесь…
– И здесь, – целуя ее в лоб, закончил отец.
***
2070 год, Сандерсвилл, Джорджия
– Однажды веселый ирландский парень О’Брайен покинул опостылевший ему Бостон и вместе с семьей отправился на юг, попытать счастья. Было это во времена «золотой лихорадки», а потому таких искателей удачи в Джорджии было пруд пруди. Но в один поистине прекрасный день О’Брайену и другому такому же голодранцу – Сандерсу – неслыханно подфартило: парни не только нашли золотой самородок с лошадиную голову величиной, но и сумели его сбыть, не оказаться ограбленными и не пропить слишком уж много за свое везение. У О’Брайена была дочь, у Сандерса – сын, за время поисков дети успели крепко сдружиться, так что отцы, недолго думая, выстроили общую усадьбу, через несколько лет породнились, да и зажили припеваючи.
Однако, как и многие другие богатые усадьбы Юга, во времена Гражданской войны Сандерсвилл пришел в упадок, а к началу двадцатого века у Сандерсов остался единственный капитал – гордость. Да и тот пришлось продать, выдав девятнадцатилетнюю Каролину, последнюю из угасающего рода Сандерсов, за богатого английского промышленника. Оставив старую мать на попечении немногих верных слуг и сменив фамилию на Келли, Каролина отправилась в Англию. Что было причиной – точно неизвестно, то ли нелюбимый муж, то ли сырой английский климат, то ли строгие английские нравы, к которым была непривычна вольнолюбивая южанка, но через пару лет Каролина заболела. Муж и слышать не хотел о возвращении в Штаты, а его бизнес пришел в упадок. Каролина, решив, что хочет умереть в родном доме, а не под мостом в чужой стране, собрала последние деньги и утром 10 апреля 1912 года написала матери, что отплывает на удивительном, невообразимо прекрасном корабле, через неделю надеется быть в Нью-Йорке и привезет матери некий «большой сюрприз». Сюрпризом была ее годовалая дочь Сесилия, которую мать упорно величала своей девичьей фамилией Сандерс…
– Как? – встрепенулась Карина, до того довольно рассеянно слушавшая своего друга Дика, решившего посвятить ее в историю усадьбы.
– Можно было заключать пари, – рассмеялся Дик. – Я знал, что ты именно в этом месте догадаешься, что я не просто так рассказываю тебе историю какой-то старой усадьбы.
– Сесилия Сандерс, – задумчиво повторила Карина, которая в период своего увлечения историей составляла собственное генеалогическое древо и долгие часы провела за созерцанием кружочка с загадочными инициалами С. С. и подписью «Титаник».
– Каролина Келли умерла 14 апреля 1912 года, – продолжил Дик. – От чахотки, в самой дешевой каюте, какая только нашлась на суперлайнере. А ее письмо уже не застало в живых старую миссис Сандерс.
– Так что, если б не Дитрих Смит… – улыбнулась Карина, с новым вниманием разглядывая старый особняк и заброшенный сад. На нее вновь пахнуло позабытым, но все еще очаровательным ароматом живой истории. В этом доме жили ее далекие предки. – Как же ты все это раскопал? – с запоздалым удивлением спросила Карина.
– Элементарно, – надулся от гордости Дик. – Ты не верила в мою новую программу, верно? А она дает результаты.
Он вытащил планшет и начал демонстрировать:
– Вот смотри, это портрет последней, как считалось, из рода Сандерсов. Каролина Келли образца 1905 года, перед отплытием в Лондон. Я запустил программу поиска сходства по всем фотографиям и портретам сети. И вот, результат, – Дик увеличил старую черно-белую фотографию на весь экран. – 92 процента сходства.
– Оксфорд, выпуск 1988 года, – прочитала Карина. Прищурилась, вглядываясь, и ахнула: – Это, что?..
Дик с довольной улыбкой вывел рядом еще одну фотографию, на сей раз цветную, семейную.
– Между прочим, это уже с твоей странички, – поддразнил он Карину.
– Папа, – погладила она пальцем изображение маленького рыжего мальчика и снова перевела взгляд на старую черно-белую фотографию девушки, казавшейся совсем юной среди других выпускников. – Спасибо, Дик, – растроганно сказала Карина. – Это чудесный подарок на день рождения.
– Вообще-то, – пожал плечами Дик, – подарок – не это. Эта усадьба выставлена на аукцион. Цены при наших доходах смешные.
Карина прищурилась, глядя мимо него. Заброшенный сад шелестел листвой, играл бликами солнца на заросших тропинках и остатках каменных стен. Особняк был красив даже в таком состоянии, казался милым и уютным, но…
– Мы уже не дети, – мягко сказал Дик. – Пора остепениться, осесть, обзавестись собственным домом…
– И в качестве приложения к этому дому ты предлагаешь мне себя? – вроде бы в шутку спросила Карина, но хорошо знающий ее человек наверняка различил бы тревожно звенящие нотки в этом беспечном вопросе.
– Вообще-то я мыслил наоборот, предложить тебе этот дом в качестве… Что? – осекся Дик, когда Карина отвернулась и забарабанила пальцами по борту машины.
– Знаешь что… – гибкое тело легко перелетело через дверцу, не открывая ее, стукнули о землю мягкие сандалии, молодая женщина одернула юбку, тряхнула волосами, подхватила с заднего сиденья потертый рюкзачок. – Пожалуй, я вернусь в Вашингтон сама. Спасибо за прогулку и исторические изыскания.
Дик сумел опомниться и догнать ее, только когда она уже была у ворот усадьбы. Сбавил ход, чтобы ехать вровень с быстро идущей Кариной.
– До ближайшего городка две мили, – сказал он. – Ну как мне тебя попросить, чтобы ты согласилась?
– Видишь ли, Дик, – неожиданно обернулась к нему Карина, останавливаясь, – в этом-то и проблема. Ты каждый раз задаешься вопросом, что же ты должен сделать, чтобы я согласилась и поступила по-твоему. А я… Мне нужен человек, который будет меня уважать. Меня, и тот выбор, который я делаю.
Карина вновь зашагала по дороге, скрыв глаза за солнцезащитными очками. Ей не хотелось, чтобы Дик увидел, что она почти плачет. Потому что он не поймет. Так же, как не понимает того, почему она отвергла его предложение.
Кстати, в аукционе Карина наверняка поучаствует, особняк, в котором жили их далекие предки, станет отличным подарком на свадьбу для Бек и ее Джона. До Атланты миль двадцать – самое то. А денег доктору медицинских и химико-биологических наук, разработчику нового революционного противозачаточного средства Карине Кейн вполне хватит и собственных. Между прочим, эта работа, около десятка лет составлявшая смысл ее жизни, никогда не вызывала у Дика ничего кроме удивления: «Ты так хочешь гарантированно убивать еще нерожденных детей?». Ее объяснений, что это средство дает женщине свободный выбор, когда и от кого рожать ребенка, с уверенностью в том, что она тем самым не лишит себя радости материнства в будущем, Дик просто, казалось, не слышал. Более того, считал, что теперь, занявшись изучением проблемы бесплодия, Карина кинулась в другую крайность, «замаливая старые грехи». А для нее это было всего лишь продолжением начатого, обратной стороной медали, еще одной степенью свободы для женщины в виде возможности родить ребенка от любимого человека.
С тех пор, как ей исполнилось тридцать, Карина не раз вспоминала разговор с отцом, его слова о том, что она исполнит его чаяния, живя счастливо и передавая это счастье родным. Не детям, а родным. Почему он именно так сказал? Неужели он предвидел, что дочь с таким характером останется в одиночестве? Или просто знал, что для такого человека, каким растет его дочь, одиночество не будет означать несчастья? Да и не будет она чувствовать себя одинокой… И потому никогда не превратит свою жизнь в побег от этого ощущения, связавшись с тем, кого не будет любить и от кого не дождется уважения. Даже если это будет означать еще год, или десять, или даже сто лет одиночества.
Эпилог.2031 год, Майами.
– Хармон.
Спросонья вышло хрипло и довольно грубо.
– Привет. Ты… Ты опять надрался?
– Я бы сказал «не строй из себя мамочку», но она себе такого не позволяет, – буркнул Кайл. Взглянул на часы – одиннадцать утра. А лег он около шести. – Короче, Джош, я всю ночь пролазил по болоту, так что…
– Ты сможешь приехать? Мне нужна твоя помощь.
– Что стряслось?
– Ну, в общем… Мама… Она… – Джошуа как-то странно говорил, делая глубокий вдох после каждого слова, и Кайл сел на кровати еще до того, как услышал заключительное: – Умерла…
– Так. – Кайл потряс головой, еще раз по привычке взглянул на часы, фиксируя точное время. – Джош, я приеду через полчаса. Продержишься?
– Да.
Только уже подъезжая к дому, Кайл понял, что брат ни слова не сказал об отце. Джошуа встретил его у дверей.
– Как отец? – спросил Кайл.
– Я еще не понял, – не оборачиваясь, ответил Джошуа.
– Он так и сидел? – уточнил Кайл, войдя в гостиную.
Кристина сидела на диване, и единственное, что настораживало – это слишком бледный цвет кожи. В остальном же никто не заподозрил бы неладного: пожилая женщина читала книжку и уснула. Горацио сидел рядом на полу, положив голову на укрытые пледом колени жены, его взгляд был устремлен куда-то в пространство, присутствия сыновей он явно не замечал.
– Да, – Джошуа посмотрел на отца, на часы, потом обернулся к Кайлу. – Значит, так. Я попробую его уговорить пойти наверх и прилечь, а ты… Будь рядом. Поможешь, если что.
Кайл кивнул. Если отец сидел неподвижно несколько часов, встать сам он сейчас просто не сможет.
– Пап, – Джошуа осторожно погладил отца по плечу. – Пап, ты меня слышишь?
Горацио не сразу сфокусировал взгляд на сыне, но, заметив его наконец, поднял голову с колен Кристины и тихо, почти шепотом, спросил:
– Да, сынок? Ты что-то хотел?
Сыновья тревожно переглянулись. Оба по работе не раз сталкивались с разнообразными проявлениями шока и теперь забеспокоились, не считает ли Горацио, что жена просто спит.
– Пап, ты спал сегодня? – спросил Джошуа. – Хочешь, мы отведем тебя наверх?
Горацио дважды покачал головой.
– Тогда пересядь, пожалуйста, в кресло, – попросил Джошуа.
Горацио смерил взглядом расстояние до кресла и, видимо, счел его приемлемым. Взял руку жены, поцеловал холодные тонкие пальцы, аккуратно положил ее на место. Затем попытался приподняться, чтобы пересесть. Кайл и Джошуа тут же подхватили его под локти, приподняли и посадили в кресло.
– Спасибо, мальчики, – кивнул Горацио. – Идите, – он сделал слабый жест в сторону двери. – Идите по своим делам. Я тут подожду.
Сыновья снова тревожно переглянулись.
– Подождешь… чего? – уточнил Кайл.
– Машину. Вероятно, будут делать вскрытие, – пожал плечами Горацио.
– Ты вызвал машину? – удивился Джошуа.
– Нет, – помолчав, с дрожащей кривой улыбкой признался Горацио. – Я просто хочу… Еще немного…
– Пап… – Джошуа подошел, присел перед креслом на корточки. – Ты же знаешь, что она останется с нами. Вот здесь, – он прижал руку к левой стороне груди, потом ко лбу. – И здесь…
Горацио закрыл глаза дрожащей рукой и тут же «увидел», как жена, прощаясь с пятилетним сыном перед отъездом в командировку, объясняет, что она никогда не оставит его совсем.
– Я всегда буду с тобой, – говорит она. – Вот здесь, – она касается груди над сердцем, – и здесь, – целует сына в лоб.
***
2040 год, Майами.
– Надеюсь, он уже с мамой, – тихо, чуть ломающимся голосом, сказал Джошуа, осторожно поднимая свесившуюся руку отца и укрывая ее пледом.
– Я в этом не сомневаюсь, – крепко сжав его плечо, подтвердил Кайл.
Они приехали сегодня, чтобы помочь отцу перебраться в дом престарелых. Но он, почти как когда-то Кристина, лежал на диване в гостиной, укрывшись все тем же стареньким пледом, бледный и какой-то умиротворенный.
– Впрочем, она действительно всегда оставалась с нами, – внезапно сказал Джошуа. – Знаешь, когда я говорил это в день смерти мамы, я просто хотел как-то его поддержать, но потом я понял, что она была права. Она всегда была с нами. В день моей свадьбы я видел ее счастливые глаза и чувствовал, как она волнуется и радуется за меня. В прошлом году, когда Кэтти с Кариной попали в аварию, я слышал мамин голос и чувствовал ее поддержку. И сейчас…
– И что она сейчас говорит?
– Что живым надо думать о живых. И что ты большой мальчик и сам решишь, нужно ли тебе сегодня пить, – внезапно с усмешкой взглянул на старшего брата Джошуа.
Кайл поморщился. Вот далась же всем эта выпивка! Ну, пару раз он перебрал, ну и что теперь? Жизнь у него не сахар была, в отличие от некоторых, да и сейчас проблем хватает.
– Ну, ты же знаешь, в нашей семье у меня монополия на дурные привычки, – попытался перевести все в шутку он, выходя в сад и закуривая.
– Дурак ты, лейтенант Хармон, – посопев, сказал Джошуа, вышедший следом.
– Да куда уж мне до вас, доктор Кейн, – горько усмехнулся Кайл.
Такие перебранки в последние годы были нередки. Унаследовавшему многие отцовские черты характера Джошуа тяжело было видеть, как старший брат гробит свою жизнь. По его мнению, Кайл пытался быть похожим на отца как-то однобоко: пошел служить в полицию, к сорока пяти дослужился до звания лейтенанта, стал отцом двух пацанов… Но при этом, казалось, постоянно ждал от жизни то ли компенсации за тяжелое детство, то ли заслуженного нелегким трудом счастья. А не дождавшись сыплющейся с небес манны, стал все чаще искать утешения в выпивке.
Джошуа, к тридцати годам имевший немалый опыт работы на «скорой» и прекрасно представлявший себе все стадии алкоголизма, неоднократно пытался убедить брата в ошибочности избранного им пути, но не преуспел, а теперь опасался, что со смертью отца исчезнет последний сдерживающий фактор.
***
2056 год, Майами
Карина не любила ни похороны, ни свадьбы. Вообще все мероприятия, на которые собирается слишком много людей, про которых ничего и слышно не было уже долгие годы, а теперь их нужно чинно приветствовать и делать вид, что прекрасно помнишь и их самих, и как их зовут, и степень вашего родства. Не любила заинтересованные взгляды тех, кого не затрагивали напрямую горе или счастье, которые послужили причиной сбора. Перешептывания с обсуждениями последних новостей. У нее всегда создавалось впечатление, что кое-кто из присутствующих воображает себя неким советом, который должен оценить жизненные достижения всех собравшихся и на основании этого составить своеобразный табель о рангах.
Вот ее родители, самая счастливая пара, согласно общественному мнению. Сама Карина, без пяти минут выпускница престижнейшего университета, ее сестры и младший брат.
Вот семья их старых знакомых. В последнее время Карина старается избегать их общества, уж очень активно тетя Изабелла пытается свести ее со своим сыном Шоном, который недавно закончил Йель и теперь жутко важничает по этому поводу.
Вот семья дяди Кайла. Тетя Эми, которая уже почти семь лет как ему не жена, принимает из рук офицера свернутый американский флаг и искренне плачет. Наверное, папа был прав, когда говорил, что развод не означает, что она перестала любить дядю Кайла. Джереми, его старший сын, с женой и детьми, тоже здесь, а вот Сэма нет. Кто ж его отпустит из тюрьмы? Когда ему зачитали приговор: пожизненно за изготовление, хранение и распространение запрещенных препаратов, повлекшее девятнадцать смертельных исходов, – мама обняла папу и тихо сказала ему: «Как хорошо, что твой отец не дожил до этого». И папа кивнул. Карине тогда было всего десять, и она, помнится, очень удивилась, что может быть хорошего в том, что кто-то не дожил. Когда она спросила у папы, он достал из шкафа старые альбомы и, словно невероятную захватывающую сказку, рассказал ей историю жизни двух человек.
– Это были твои бабушка и дедушка, – закончил он, целуя в макушку завороженно слушающую дочь.
Это чуть не определило ее дальнейшую жизнь. Несколько лет Карина думала только об истории и археологии, посещала музеи, перерывала библиотеки – даже съездила на раскопки! Правда, на этом этапе ее страсть существенно поутихла. Вид кучки замызганных людей разного возраста, в запале оспаривающих теории, которым не предвиделось ни подтверждения, ни опровержения, ее не вдохновил.
Вопреки ожиданиям, родители не стали высмеивать или как-то осуждать ее решения. Охотно финансировали ее поездки и изыскания в период бурного увлечения, спокойно обсудили отказ и посочувствовали разочарованию.
– Ты тут не уснула? – услышала Карина голос отца и только теперь заметила, что большая часть народа уже разошлась.
Подошла, положила цветок на полированную крышку гроба, обняла тетку, пожала руку кузену и вернулась к родителям.
– Проводишь меня? – как-то особенно взглянув на жену, спросил Карину отец.
Мать чмокнула ее в щеку, сказала:
– Увидимся дома, – и увела детей с кладбища.
Карина догадывалась, что отец хочет побывать на могиле бабушки с дедушкой, но почему он позвал с собой только ее?
– Я говорил тебе, что у твоей бабушки две могилы? – неожиданно спросил отец, положив по цветку на каменные надгробия.
– Да, пап, – кивнула Карина. – И про три смерти тоже.
– Да, конечно. – Отец, кажется, немного смутился. – Мама была удивительным человеком, – улыбаясь какому-то своему внутреннему видению, продолжил он. – Я, только когда вырос, понял, что мне, в отличие от многих других, было очень легко найти свое счастье. Я просто мог искать девушку, такую, как моя мать. Мне не пришлось искать то, чего я никогда не видел и не испытывал.
Отец оглянулся назад, в сторону свежей могилы старшего брата, и Карина вспомнила однажды в детстве слышанную ссору, во время которой дядя Кайл так абсурдно обвинял папу в том, что тот был счастлив с самого рождения, что его растили любящие родители и что ему вообще неприлично везет в жизни.
– А когда я понял, сколько мудрости и терпения надо, чтобы быть хорошим родителем, я стал мечтать, что однажды ты мне скажешь, что нашла себе парня, такого же, как я, – продолжил отец, и Карина, улыбнувшись, обняла его. Отец погладил ее по спине, поцеловал в висок и сказал: – И каждый раз, когда я думал об этом, я слышал мамин смех. Сначала я не понимал, почему она смеется, а вот недавно до меня дошло: может, ты не настолько похожа на нее, чтобы быть счастливой с таким, как мой отец или как я?
– А может, еще рано об этом говорить, па? – усмехнулась Карина. – Я, знаешь ли, сначала намерена сделать карьеру…
– Да, я помню, – отец улыбнулся, но как-то не совсем искренне.
– Тебя что-то беспокоит, па?
– Я… – отец взглянул на надгробие бабушки и, словно получив ободряющий кивок, решительно продолжил: – Одна из тех вещей, за которые я бесконечно уважаю мою мать, это то, что она никогда не решала за меня, с самого детства, с тех самых пор, когда я стал способен как-то выразить свое мнение. И сейчас, как бы мне не хотелось поступить иначе, я хочу поступить так же. В память о ней.
– Папа, что происходит? – забеспокоилась Карина.
– Когда я родился, – отец потрогал невидимый под волосами рубец на макушке, – у меня обнаружилась опухоль мозга. Операция прошла успешно, и все было хорошо. Но сейчас… Полгода назад анализы показали рецидив. Первый курс химиотерапии не дал эффекта.
– Папа… – сквозь слезы прошептала Карина.
– Ничего, родная, – обнимая ее, сказал отец. – Поплачь.
– И сколько… Ну…
– Три месяца. Максимум – пять. И… Это будет не лучшее зрелище, милая. У меня уже начали выпадать волосы. Но это мелочи. Главное, что к концу я утрачу способность ходить, говорить, следить за собой и узнавать родных. И я пойму, если ты захочешь запомнить меня таким, какой я сейчас.
– А мама? Мама знает?
– Конечно. Сразу знала. Анна и Роб поедут в летний лагерь, а потом – в частную школу. А Бек пока хочет остаться.
– Пока?
– Ну, я не уверен, что она представляет себе, насколько тяжелое зрелище ее ждет, – горько усмехнулся отец.
– Господи, папа… – Карина снова крепко прижалась к отцу.
– Ну, что ты, родная, – отец погладил ее по голове. – Не надо меня жалеть. Мой отец дожил до восьмидесяти, а счастлив был лет тридцать от силы. А я – прав Кайл – был счастлив с самого рождения…
– Ты сам сделал себе это счастье, папа, – замотала головой Карина. – И передал его нам.
– Я очень рад, что ты это понимаешь, милая, – серьезно заметил отец. – Это позволяет мне надеяться, что ты сумеешь продолжить мое дело. Не став врачом, как я, не выбрав себе такого же парня, но живя счастливо и передавая это счастье своим родным. А я буду с вами.
– Всегда, – улыбнулась Карина, касаясь рукой сердца: – Здесь…
– И здесь, – целуя ее в лоб, закончил отец.
***
2070 год, Сандерсвилл, Джорджия
– Однажды веселый ирландский парень О’Брайен покинул опостылевший ему Бостон и вместе с семьей отправился на юг, попытать счастья. Было это во времена «золотой лихорадки», а потому таких искателей удачи в Джорджии было пруд пруди. Но в один поистине прекрасный день О’Брайену и другому такому же голодранцу – Сандерсу – неслыханно подфартило: парни не только нашли золотой самородок с лошадиную голову величиной, но и сумели его сбыть, не оказаться ограбленными и не пропить слишком уж много за свое везение. У О’Брайена была дочь, у Сандерса – сын, за время поисков дети успели крепко сдружиться, так что отцы, недолго думая, выстроили общую усадьбу, через несколько лет породнились, да и зажили припеваючи.
Однако, как и многие другие богатые усадьбы Юга, во времена Гражданской войны Сандерсвилл пришел в упадок, а к началу двадцатого века у Сандерсов остался единственный капитал – гордость. Да и тот пришлось продать, выдав девятнадцатилетнюю Каролину, последнюю из угасающего рода Сандерсов, за богатого английского промышленника. Оставив старую мать на попечении немногих верных слуг и сменив фамилию на Келли, Каролина отправилась в Англию. Что было причиной – точно неизвестно, то ли нелюбимый муж, то ли сырой английский климат, то ли строгие английские нравы, к которым была непривычна вольнолюбивая южанка, но через пару лет Каролина заболела. Муж и слышать не хотел о возвращении в Штаты, а его бизнес пришел в упадок. Каролина, решив, что хочет умереть в родном доме, а не под мостом в чужой стране, собрала последние деньги и утром 10 апреля 1912 года написала матери, что отплывает на удивительном, невообразимо прекрасном корабле, через неделю надеется быть в Нью-Йорке и привезет матери некий «большой сюрприз». Сюрпризом была ее годовалая дочь Сесилия, которую мать упорно величала своей девичьей фамилией Сандерс…
– Как? – встрепенулась Карина, до того довольно рассеянно слушавшая своего друга Дика, решившего посвятить ее в историю усадьбы.
– Можно было заключать пари, – рассмеялся Дик. – Я знал, что ты именно в этом месте догадаешься, что я не просто так рассказываю тебе историю какой-то старой усадьбы.
– Сесилия Сандерс, – задумчиво повторила Карина, которая в период своего увлечения историей составляла собственное генеалогическое древо и долгие часы провела за созерцанием кружочка с загадочными инициалами С. С. и подписью «Титаник».
– Каролина Келли умерла 14 апреля 1912 года, – продолжил Дик. – От чахотки, в самой дешевой каюте, какая только нашлась на суперлайнере. А ее письмо уже не застало в живых старую миссис Сандерс.
– Так что, если б не Дитрих Смит… – улыбнулась Карина, с новым вниманием разглядывая старый особняк и заброшенный сад. На нее вновь пахнуло позабытым, но все еще очаровательным ароматом живой истории. В этом доме жили ее далекие предки. – Как же ты все это раскопал? – с запоздалым удивлением спросила Карина.
– Элементарно, – надулся от гордости Дик. – Ты не верила в мою новую программу, верно? А она дает результаты.
Он вытащил планшет и начал демонстрировать:
– Вот смотри, это портрет последней, как считалось, из рода Сандерсов. Каролина Келли образца 1905 года, перед отплытием в Лондон. Я запустил программу поиска сходства по всем фотографиям и портретам сети. И вот, результат, – Дик увеличил старую черно-белую фотографию на весь экран. – 92 процента сходства.
– Оксфорд, выпуск 1988 года, – прочитала Карина. Прищурилась, вглядываясь, и ахнула: – Это, что?..
Дик с довольной улыбкой вывел рядом еще одну фотографию, на сей раз цветную, семейную.
– Между прочим, это уже с твоей странички, – поддразнил он Карину.
– Папа, – погладила она пальцем изображение маленького рыжего мальчика и снова перевела взгляд на старую черно-белую фотографию девушки, казавшейся совсем юной среди других выпускников. – Спасибо, Дик, – растроганно сказала Карина. – Это чудесный подарок на день рождения.
– Вообще-то, – пожал плечами Дик, – подарок – не это. Эта усадьба выставлена на аукцион. Цены при наших доходах смешные.
Карина прищурилась, глядя мимо него. Заброшенный сад шелестел листвой, играл бликами солнца на заросших тропинках и остатках каменных стен. Особняк был красив даже в таком состоянии, казался милым и уютным, но…
– Мы уже не дети, – мягко сказал Дик. – Пора остепениться, осесть, обзавестись собственным домом…
– И в качестве приложения к этому дому ты предлагаешь мне себя? – вроде бы в шутку спросила Карина, но хорошо знающий ее человек наверняка различил бы тревожно звенящие нотки в этом беспечном вопросе.
– Вообще-то я мыслил наоборот, предложить тебе этот дом в качестве… Что? – осекся Дик, когда Карина отвернулась и забарабанила пальцами по борту машины.
– Знаешь что… – гибкое тело легко перелетело через дверцу, не открывая ее, стукнули о землю мягкие сандалии, молодая женщина одернула юбку, тряхнула волосами, подхватила с заднего сиденья потертый рюкзачок. – Пожалуй, я вернусь в Вашингтон сама. Спасибо за прогулку и исторические изыскания.
Дик сумел опомниться и догнать ее, только когда она уже была у ворот усадьбы. Сбавил ход, чтобы ехать вровень с быстро идущей Кариной.
– До ближайшего городка две мили, – сказал он. – Ну как мне тебя попросить, чтобы ты согласилась?
– Видишь ли, Дик, – неожиданно обернулась к нему Карина, останавливаясь, – в этом-то и проблема. Ты каждый раз задаешься вопросом, что же ты должен сделать, чтобы я согласилась и поступила по-твоему. А я… Мне нужен человек, который будет меня уважать. Меня, и тот выбор, который я делаю.
Карина вновь зашагала по дороге, скрыв глаза за солнцезащитными очками. Ей не хотелось, чтобы Дик увидел, что она почти плачет. Потому что он не поймет. Так же, как не понимает того, почему она отвергла его предложение.
Кстати, в аукционе Карина наверняка поучаствует, особняк, в котором жили их далекие предки, станет отличным подарком на свадьбу для Бек и ее Джона. До Атланты миль двадцать – самое то. А денег доктору медицинских и химико-биологических наук, разработчику нового революционного противозачаточного средства Карине Кейн вполне хватит и собственных. Между прочим, эта работа, около десятка лет составлявшая смысл ее жизни, никогда не вызывала у Дика ничего кроме удивления: «Ты так хочешь гарантированно убивать еще нерожденных детей?». Ее объяснений, что это средство дает женщине свободный выбор, когда и от кого рожать ребенка, с уверенностью в том, что она тем самым не лишит себя радости материнства в будущем, Дик просто, казалось, не слышал. Более того, считал, что теперь, занявшись изучением проблемы бесплодия, Карина кинулась в другую крайность, «замаливая старые грехи». А для нее это было всего лишь продолжением начатого, обратной стороной медали, еще одной степенью свободы для женщины в виде возможности родить ребенка от любимого человека.
С тех пор, как ей исполнилось тридцать, Карина не раз вспоминала разговор с отцом, его слова о том, что она исполнит его чаяния, живя счастливо и передавая это счастье родным. Не детям, а родным. Почему он именно так сказал? Неужели он предвидел, что дочь с таким характером останется в одиночестве? Или просто знал, что для такого человека, каким растет его дочь, одиночество не будет означать несчастья? Да и не будет она чувствовать себя одинокой… И потому никогда не превратит свою жизнь в побег от этого ощущения, связавшись с тем, кого не будет любить и от кого не дождется уважения. Даже если это будет означать еще год, или десять, или даже сто лет одиночества.
@темы: "Сто лет одиночества", Кристина, Джошуа, Кайл Хармон, Горацио Кейн
-
-
14.02.2012 в 20:31Оно всё прекрасно, и эпилог - как мощная многослойная точка, да простится мне такое стилистически корявое высказывание. Эмоции-с
-
-
14.02.2012 в 20:36