Глава 32.
Глава 32.
В доме было тихо. То ли все домочадцы спали допоздна, то ли сейчас тут никого и не было, кроме Элины. Кристина некоторое время помедлила возле телефона, но так и не сняла трубку. О том, что ночевать дома не будет, она предупредила Пола еще из больницы. Что еще она могла ему сейчас сказать? Что за жизнь Горацио можно больше не опасаться? А ему это интересно? Что она сама, непонятно зачем, напомнила Горацио о тех чувствах, о которых не следовало напоминать?..
Когда она вернулась в комнату, Горацио, казалось, спал, но стоило коснуться его лба, как он открыл глаза и завозился, пытаясь приподняться. Его руки дрожали и подламывались, но, едва усевшись с помощью Кристины, Горацио решительно взялся за ложку сам. Кристина закусила губу, наблюдая за его сражением с собственной гордостью. В конце концов непослушные пальцы разжались, ложка шлепнулась обратно в тарелку, а Горацио поморщился и откинулся на подушку, тяжело дыша и сжав руку в кулак. Кристина накрыла этот кулак ладонью, и Горацио расслабил пальцы, отворачиваясь. Кажется, он стискивал зубы, чтобы не «опозориться» окончательно, позволив ей увидеть наворачивающиеся на глаза злые слезы. Кристина понимала, что его выводит из себя собственное бессилие.
Как только дыхание Горацио немного выровнялось, Кристина погладила его по щеке и мягко приподняла подбородок, разворачивая его лицо к себе и пытаясь заглянуть в глаза.
– Горацио, милый, ты не можешь выздороветь за полчаса, – тихо и очень ласково сказала она. – Так не бывает, что вчера вечером ты лежал в бреду, не в силах голову поднять от подушки, а сегодня, как ни в чем не бывало, встанешь и пойдешь на работу. Ты потрясающе сильный человек, – Горацио чуть склонил голову набок, в его глазах мелькнула растерянность. – Таких выносливых, не теряющих присутствия духа пациентов я по пальцам могу пересчитать, – продолжила Кристина. – И я знаю, что ты уже послезавтра сможешь сделать вид, что ничего этакого не было и ты не побывал в очередной раз на грани жизни и смерти. Но сейчас позволь себе побыть слабым и больным, и позволь мне позаботиться о тебе.
– Ладно, – проговорил Горацио, пряча глаза.
Похоже, ей удалось найти верные слова. Горацио успокоился и расслабился, покорно, даже с некоторым удовольствием принимая помощь. Покормить, напоить, промокнуть выступивший пот. Привычные действия сыграли с Кристиной злую шутку. Сама того не заметив, она с головой ушла в полузабытые ощущения, и вот уже ее рука ненароком прошлась по его волосам, потом разгладила большим пальцем морщинки на лбу и возле глаз, нежно погладила заросшую щеку, грудь, пальцы спокойно лежащей на одеяле руки, и снова, и снова… Повторяя один и тот же маршрут, растворяясь в ощущении чего-то такого, что принадлежит только им двоим.
Горацио засыпал, убаюканный этими касаниями, его ресницы уже сомкнулись, как вдруг он резко вздрогнул и открыл глаза, заставив Кристину встревожиться:
– Что случилось? Что с тобой?
– Когда я проснусь, тебя тут не будет, – твердо и глухо, словно констатируя факт, проговорил Горацио.
Кристина, стараясь сделать это не слишком резко, убрала руку, вздохнула, чуть сдвинув брови, низко опустила голову. Так… Доигралась.
– Останься, – попросил Горацио.
– Горацио, мне скоро заступать на смену, – покачала головой Кристина. – Элина за тобой присмотрит.
– Останься, – будто и не слыша, повторил Горацио. – Со мной.
– Горацио…
Кристина не могла поднять на него глаза. Вслед за полузабытыми ощущениями вдруг разом ожили полузабытые опасения и сомнения, радостно вцепившись в душу не менее острыми, чем прежде, зубами. Любовь? Или синдром заложника?
– Я замужем, ты не забыл? – напомнила она.
– Я помню, – кивнул Горацио.
– Тогда о чем ты говоришь? – упрекнула Кристина. Неужели она производит впечатление женщины, способной на измену? Сперва Джон Кэрри, а теперь вот и Горацио почему-то полагает, что она не прочь завести любовника.
– Посмотри мне в глаза, – попросил Горацио. – Посмотри, и скажи, что ты любишь мужа. И я больше никогда не вернусь к этому разговору.
Кристина подняла взгляд. И не нашлась, что сказать. Он говорил не о неверности. Он говорил о том, чтобы уйти от Пола, уйти к нему. Разве не о таком подтверждении она мечтала лишь недавно? Разве не к этому мужчине ее тянет вопреки всему? Разве не его тело знакомо ей, словно свое собственное?
С другой стороны… Кристина опустила голову. Если она сейчас ему поверит, поверит его глазам, поверит этим словам, не окажется ли это роковой ошибкой? Может ли она утверждать, что сейчас он адекватен? Что его чувства не изменятся, едва он выздоровеет и выйдет отсюда? Если бы она отвечала только за себя, Кристина, может быть, рискнула бы. Но Пол и Джинни… Как же они?
Она представляла себе, какую рану это нанесет ее семье, и не могла ничем это уравновесить. Ради чего наносить эту рану? Ради лейтенанта Кейна, той далекой фигуры в костюме и солнцезащитных очках, живущего своей собственной жизнью, в которой было уже по меньшей мере две любимых женщины? Кристина всей душой верила в то, что вот этот Горацио, ожидающий сейчас ответа, совершенно искренне ее любит. Но этому Горацио очень скоро на смену придет лейтенант Кейн, а этого человека Кристина попросту не знала. И он сам должен это понимать, ведь он прекрасно прожил без нее эти полгода, лишь раз заехал удостовериться, что у нее все в порядке…
Как же он смеет требовать от нее чего-то? Неужели он считает, что она не понимала, что делает, когда вышла замуж без любви, и, стоит ей самой осознать, что она не любит Пола, как она тут же бросит семью?
– Не смей, – тихо, но очень твердо сказала Кристина, поднимая глаза. Горацио дернулся, как от пощечины. – Я не хочу чувствовать себя виноватой перед тобой за то, что строила свою жизнь так, как сочла нужным.
Сказала – и тут же испугалась своих слов. Точнее, их эффекта. Горацио осел, его будто вдавило в подушки, лицо как-то резко осунулось, а в глазах появился лихорадочный блеск.
– Прости, – непослушными губами проговорил он. – Прости.
– Тише, тише, – Кристина осторожно погладила прохладными ладонями его лицо. – Тише, не нужно так волноваться. У тебя опять температура подскочила, – расстроено качнула головой она, трогая его лоб. – Я понимаю, что обстановка тебя провоцирует: ты снова болен, мы вдвоем, а снаружи опасность. Горацио, милый, поверь, это все снова закончится.
– Я больше не забуду, – отстраненно сказал Горацио.
– Это неважно, – Кристина улыбнулась легкой, светлой улыбкой, осторожно убирая прядь волос с его лба. – Сейчас у тебя восприятие искажено, тебе чудится, что я – чуть ли не единственная женщина во всем мире. Как только ты выйдешь отсюда, ты вспомнишь, что это не так. И я совершенно уверена, что где-то там ходит удивительная женщина, такая же красивая, как твоя жена, например, которая сделает тебя счастливым. А может, и слишком далеко ходить не стоит…
Кристина изо всех сил пыталась смягчить удар, проговаривая все то, что нужно было сказать, но действовало это почему-то из рук вон плохо. Горацио молчал, и она каким-то образом чувствовала его внутреннее упрямое несогласие. Он не спорил, похоже, только потому, что у него не было на это сил.
– Тебе нужно поспать, – сказала Кристина, ловко перетасовывая подушки так, чтобы Горацио опустился пониже. – Проснешься, и будешь чувствовать себя намного лучше, обещаю.
Он никак не отреагировал и на это. Просто лежал и смотрел… Смотрел так, что Кристина не находила в себе сил помнить, что это все – лишь мимолетное наваждение. Это было невозможно. Больше всего на свете ей хотелось плюнуть на все доказательства и сказать: «Спи, я здесь, я с тобой, я остаюсь». Но она не могла, не могла… Черт возьми, да в том-то все и дело, что прекрасно могла! Да, это будет нелегко, но…
Но этого не будет. Не будет ни объяснений, ни развода, ничего. До тех пор, пока она не услышит от него эти слова, произнесенные, что называется, в здравом уме и твердой памяти.
– Кажется, придется применить снотворное, – сказала Кристина.
Положила руку Горацио на лоб, наклонилась и нежно-нежно, почти невесомо коснулась губами переносицы.
Он уснул с улыбкой, настолько легкой и светлой, что Кристина вновь ощутила сильнейшее желание испытать судьбу и действительно остаться. Пол поймет, а Джинни…
«Так, ваша миссия выполнена, доктор Грэй», – тряхнув головой, строго сказала себе Кристина. Взглянула на часы, затем на дверь. Ей пора было на смену, а уход за выздоравливающим теперь требовался настолько элементарный, что его можно было доверить даже Элине.
***
Горацио проснулся лишь через сутки после ухода Кристины в очень странном состоянии духа. Ни разочарования отказом, ни злости, ни скорби. Легкая светлая грусть из-за гибели Майи. Легкое раздражение из-за «заботливости» коллег, решивших держать его в неведении. А еще – странное умиротворение. Казалось бы – ну что такого в том, что Кристина не смогла сказать, что любит мужа? Все равно она запретила ему лезть в ее жизнь, в ее семью, все равно она не верит в его чувства, считает их следствием ситуации, а обстоятельства их знакомства никак не изменить. Но вот поди ж ты…
С некоторым сарказмом отмечая про себя определенное сходство ситуаций, Горацио с удовлетворением находил все новые и новые подтверждения того, что никакого отношения к синдрому заложника его чувства к Кристине не имеют.
Первые дни он был очень слаб и с трудом совершал короткие и редкие прогулки до туалета и обратно. Много спал и просто отлеживался, набираясь сил. Торопиться с выздоровлением было незачем, Фрэнк объяснил, что по обвинению в убийстве Майи он считается выпущенным под залог, зато по обвинению в убийстве охранника он под домашним арестом и не может покидать пределов дома Элины. Держать его в курсе расследования сочли нецелесообразным.
Элина, возможно, знала, как обстоят дела, Горацио регулярно видел ее – теперь она приносила ему еду и была связующим звеном с внешним миром, но желания ее расспрашивать почему-то не возникало. Напротив, Горацио чуть ли не вздыхал с облегчением каждый раз, когда Элина выходила из комнаты. Может быть, он и был ей нужен всегда, но вряд ли он нужен ей такой, как сейчас. Соответствовать же собственному привычному образу героя и спасителя у Горацио не было абсолютно никакого желания. Да и сил.
Сразу после ареста Бартоломью Менсона Трипп вернул Горацио значок. Находиться в доме Элины больше не было нужды, и Горацио хотел объясниться с ней, даже, возможно, извиниться за свое поведение в последние дни, но делать это на бегу не стал. Уехал в лабораторию, пообещав «вернуться к этому разговору позже». Забегая вперед, следует сказать, что это «позже» состоится лишь через год.
Допрос бывшего прокурора из Нью-Йорка Бартоломью Менсона и письмо от Майи – в смысле, от Сандры Блэк – позволили Горацио составить целостную картину. Вымещая на нем зло на всю полицию, Менсон два года назад возобновил старое дело об убийстве его отца, пытаясь добиться обвинительного приговора. Когда из этого ничего не вышло, Горацио стал личным врагом Бартоломью, и тот разработал сложный план, целью которого было не просто убить, но и хорошенько вывалять в грязи имя Горацио Кейна. Для этого он нашел отчаявшуюся девушку с криминальным прошлым, готовую за большие деньги буквально на все. Сандре требовались деньги на пластическую операцию. Новое лицо ей дали авансом, превратив в копию Марисоль, и устроили встречу с Горацио. Все прошло отлично, Горацио не мог не обратить внимания на копию умершей жены, но затем в плане произошел серьезный сбой: Сандра неожиданно для всех наотрез отказалась играть предложенную ей роль. Готовы были наркотики, которые она должна была подбросить, подкуплены судья и охранник в тюрьме… Сандра не стала звонить Горацио. Предложила вернуть деньги, отработать неустойку – что угодно, только не то, зачем ее наняли. Затем события приняли и вовсе неожиданный оборот. Появившийся в разгар одной из разборок Горацио сперва остался на ночь, затем стал встречаться с Сандрой, а там и вовсе перевез ее к себе… От идеи с наркотиками пришлось отказаться – Менсон полагал, что Сандра вполне может заявить, что это ее. Но вообще отказаться от мести Бартоломью был не в силах. План видоизменился, став куда более жестоким.
Однажды вечером трое отморозков проникли в дом, дождались, пока Горацио выйдет из комнаты, и задушили Майю, стараясь не оставлять следов. Оставалось вызвать спецназ и предоставить полиции искусно смонтированную пленку – а дальше в действие вступили давно «смазанные» механизмы. Подкупленный судья отказал в залоге, Горацио оказался в тюрьме, где его жизнь и должна была бесславно закончиться. Но тут в тщательно продуманном плане внезапно снова все пошло наперекосяк: оказалось, за годы службы в Майами лейтенант Кейн приобрел не только врагов, но и доброжелателей. Сестру охранника Дэна Кинга двенадцать лет назад зверски изнасиловали и убили. Тогда еще детектив Кейн сумел оправдать ее друга, молодого чернокожего парня, и отправить за решетку настоящего убийцу. Всего за два месяца до того, как Горацио попал к нему в качестве заключенного, Дэн присутствовал на казни убийцы сестры. Он и смешал все планы своему подкупленному напарнику, заперев Горацио на ночь в карцере. Но это вновь не остановило Бартоломью, а лишь сделало план еще более кровавым. Джимми Бартон с помощью поддельного предписания о доставке на допрос вывез Горацио из тюрьмы, затем «заблудился» на болотах, убил Дэна и заставил Горацио бежать…
Теперь, когда все закончилось, этот эпизод собственного прошлого вспоминался ему трагичным и захватывающим фильмом.
Горацио не смог оставаться в своем доме после произошедшего там убийства. Несколько дней провел в отеле, а затем переехал в новый дом. И этот новый дом снова был рассчитан не на одного человека. Когда-то, едва приехав в Майами, Горацио был уверен, что вскоре обзаведется семьей. Теперь… Теперь он не стал менять дом на холостяцкую квартиру из какого-то смутного упрямства. Он ни на что не надеялся. Ну или не признавался себе в этой надежде.
***
Ох, правы были древние мудрецы, предупреждая: бойтесь своих желаний!
Сколько лет Горацио мечтал о семье, о сыне? Разве мог он предположить, что мечты сбудутся вот так?
После истории с Майей-Сандрой он вынужден был некоторое время разбираться с отделом внутренних расследований. Рик Стетлер, видимо, подозревал, что в чудесном спасении шефа замешан кто-то из криминалистов, и пытался добиться от Горацио ответа, как тот попал в дом Элины, но Горацио с абсолютно чистой совестью отвечал, что не помнит. Он действительно не помнил – в то время, когда Эрик с Келли привезли его к Элине, он был без сознания. Тогда Рик попытался уцепиться за прошлое Сандры, доказать, что оно было известно Горацио, но после ехидного намека, что Бартоломью Менсона ему все равно не переплюнуть в изобретении бредовых обвинений, сдался и прекратил расследование.
Горацио приступил к работе, и одним из первых его дел после выхода из административного отпуска оказалось убийство Эндрю Беннета, инспектора по надзору за освобожденными из колонии подростками.
Потом Горацио сам не сможет объяснить, почему он обратил внимание именно на этого подростка. Кайл Хармон был чем-то похож на него? Да мало ли на свете голубоглазых блондинов со сходными чертами лица? Родился в Пенсаколе в 1991 году? Опять же – не он один. Но какая-то струнка натянулась внутри и тонко, пронзительно зазвенела, когда Горацио поднял глаза и увидел через стекло допросной, как Кайл ставит руки на пояс таким знакомым жестом.
Горацио задал парню несколько вопросов, ответы на которые знал – он просто хотел услышать голос, взглянуть поближе, в надежде, что наваждение рассеется. Наваждение и не думало рассеиваться.
Небольшое расследование, проведенное Элиной, превратило смутные подозрения в уверенность. Матерью Кайла Хармона оказалась Джулия Эберли, а отцом числился некий Джон Уолден.
– Ты его знаешь? – спросила Элина.
«Не уверен», – захотелось ответить Горацио. Вслух он объяснил, что это был его собственный псевдоним во время работы в Пенсаколе. А Джулия Эберли была той самой девушкой, с которой он встречался там в 1990 году, не раскрывая своего инкогнито. Вот только он не знал, что она была беременна…
Сын… Да уж, сказать, что Горацио представлял себе это не так – это все равно что ничего не сказать. Сыну было шестнадцать лет, он рос по приемным семьям, он был преступником! Это не укладывалось у Горацио в голове. Его сын не мог быть таким! Но анализ ДНК был неумолим. Кайл Хармон, беглый преступник, был сыном лейтенанта Горацио Кейна.
– Ты будешь прекрасным отцом, – сказала Элина.
– Чего вы обо мне так печетесь, я вам не сын! – запальчиво сказал Кайл. Он шел по причалу в наручниках, в сопровождении двух полицейских, а сердце Горацио вдруг заполнило теплотой. Ведь он не случайно догадался, зачем Кайл удирает от погони, не случайно знал, как прекратить эту самоубийственную гонку. Кайл хотел наказания за совершенный проступок. Горацио и сам чувствовал бы так же.
Радость была недолгой – ведь Кайл отправлялся в тюрьму для взрослых, несмотря на то, что раскаялся, понял, что делает что-то не то, и не довел похищение до конца. Его вынудили пойти на преступление, обманом, ловкой игрой на чувствах брошенного ребенка, но это ничего не меняло. Горацио верил в систему, но и не понаслышке знал, что такое тюрьма для взрослых. Так уж вышло, что изо всех родительских чувств первым, что он пережил, оказался иссушающий страх за своего ребенка.
Даже спокойно доехать до тюрьмы Кайлу Хармону было не суждено. Автобус остановили, начался хаос, заключенные разбегались… Почему Кайл пришел именно к лаборатории? Очень просто. Лейтенант Кейн был единственным человеком на его памяти, который… Которому было не наплевать. Как бы Кайл не ершился, он чувствовал это отношение к себе. Причин не понимал, считал недостойным настоящего мужчины, пусть и всего шестнадцати лет от роду, нуждаться в подобном, но за все годы скитания по приемным семьям, рассматривающим детей как чеки на получение пособия, Кайл настолько изголодался по этому чувству, что даже угодил в колонию. Он-то напился и угнал машину лишь для того, чтобы хоть посредством ругани почувствовать: опекунам есть до него дело...
Горацио смотрел на пытающегося что-то сбивчиво объяснить сына, нервно переступающего с ноги на ногу, и чувствовал, как странное тепло вновь разливается внутри. Кайла следовало отправить в тюрьму, но Горацио не хватило духу так просто и быстро отпустить это странное новое ощущение. Давно не стриженые, лезущие в глаза волосы сына подсказали лазейку – пока парикмахер работал, Горацио мог тайком разглядывать мальчишку. Может быть, Кайл что-то почувствовал тоже? Или ему просто некому было больше довериться? Но что-то изменилось, когда Кайл встал с кресла и подошел к Горацио. Даже наручники, которые тот, скрепя сердце, вынужден был застегнуть на запястьях сына, не поколебали этого странного доверия.
Как мог Горацио забыть столько раз повторенный урок? Все тайное, рано или поздно… Самое неприятное заключалось в том, что первым о том, что у лейтенанта Горацио Кейна есть сын, узнал заключенный, Джо Леброк, который, разумеется, не преминул воспользоваться этим в своих целях. Едва пройдя тюремную регистрацию, Кайл Хармон пропал.
– Джо, я пытаюсь дать тебе шанс, – честно предупредил Горацио.
– Он мне не нужен, – презрительно отмахнулся Леброк.
Джо не боялся лейтенанта, считая, что тюрьма – его территория. А Горацио боялся. Не столько за сына, сколько того, что может натворить он сам, если хоть на секунду даст волю той страшной ярости, которая поднималась внутри. У него отбирали родных, любимых, друзей… Сына он не отдаст.
– Ты бывал в Бразилии, Джо? – спросил Горацио. – Совсем недавно один близкий нам обоим человек, – Эрик убрал ватную палочку, которой брал пробы с укуса на руке Леброка, – был убит таким же животным, как ты.
– И мы полетели в Бразилию, – глухо продолжил Эрик.
– Там он и остался, Джо.
– А я-то здесь причем? – настороженно осведомился Леброк.
– Если эти царапины оставил мой сын, – не меняя тона, не повышая голоса, продолжил Горацио, – и если с ним что-нибудь случилось… Я вынесу тебя отсюда по частям.
Джо Леброк не боялся пустых угроз. Проблема была в том, что сейчас он видел в этих синих глазах: вынесет. А значок положит сверху на мешок. Потом, возможно, пустит себе пулю в рот, но для него, для Джо Леброка, это уже не будет иметь никакого значения.
Кайл нашелся там, где и должен был быть, по словам Леброка.
– Я сделал, как вы сказали, – заявил он, едва Горацио помог ему освободиться от кляпа. – Я не сдался.
– Знаю, сынок, – ответил Горацио, развязывая жгуты из обрывков простыней на его ногах.
– Почему вы все это делаете?! – спросил Кайл.
Наученный горьким опытом, он боялся. Боялся привязываться к кому-либо, не понимая, зачем тот помогает ему и чего потребует взамен.
Услышанному Кайл в первый момент не поверил. Слишком уж это было похоже на те сопливые истории, что он выдумывал раньше, пока был маленьким. Там тоже обычно фигурировал высокий, добрый, сильный незнакомец, желательно не бедный, который вдруг обращал внимание на никому не нужного пацана и говорил…
– Я делаю это потому, что я – твой отец, – сказал Горацио. – Ты мне не веришь, – добавил он. – Но мы еще поговорим об этом позже. А пока – пойдем отсюда.
Тем же вечером Горацио заключил с одним из заключенных соглашение. Кайл Хармон теперь находился под защитой, и это заставляло его поверить в невероятное.
Может быть, Кайл Хармон не очень-то соответствовал мечтам Горацио о том, каким будет его сын. А вот лейтенант Горацио Кейн оказался на удивление похож на воплотившуюся мечту Кайла об отце.
Глава 32.В доме было тихо. То ли все домочадцы спали допоздна, то ли сейчас тут никого и не было, кроме Элины. Кристина некоторое время помедлила возле телефона, но так и не сняла трубку. О том, что ночевать дома не будет, она предупредила Пола еще из больницы. Что еще она могла ему сейчас сказать? Что за жизнь Горацио можно больше не опасаться? А ему это интересно? Что она сама, непонятно зачем, напомнила Горацио о тех чувствах, о которых не следовало напоминать?..
Когда она вернулась в комнату, Горацио, казалось, спал, но стоило коснуться его лба, как он открыл глаза и завозился, пытаясь приподняться. Его руки дрожали и подламывались, но, едва усевшись с помощью Кристины, Горацио решительно взялся за ложку сам. Кристина закусила губу, наблюдая за его сражением с собственной гордостью. В конце концов непослушные пальцы разжались, ложка шлепнулась обратно в тарелку, а Горацио поморщился и откинулся на подушку, тяжело дыша и сжав руку в кулак. Кристина накрыла этот кулак ладонью, и Горацио расслабил пальцы, отворачиваясь. Кажется, он стискивал зубы, чтобы не «опозориться» окончательно, позволив ей увидеть наворачивающиеся на глаза злые слезы. Кристина понимала, что его выводит из себя собственное бессилие.
Как только дыхание Горацио немного выровнялось, Кристина погладила его по щеке и мягко приподняла подбородок, разворачивая его лицо к себе и пытаясь заглянуть в глаза.
– Горацио, милый, ты не можешь выздороветь за полчаса, – тихо и очень ласково сказала она. – Так не бывает, что вчера вечером ты лежал в бреду, не в силах голову поднять от подушки, а сегодня, как ни в чем не бывало, встанешь и пойдешь на работу. Ты потрясающе сильный человек, – Горацио чуть склонил голову набок, в его глазах мелькнула растерянность. – Таких выносливых, не теряющих присутствия духа пациентов я по пальцам могу пересчитать, – продолжила Кристина. – И я знаю, что ты уже послезавтра сможешь сделать вид, что ничего этакого не было и ты не побывал в очередной раз на грани жизни и смерти. Но сейчас позволь себе побыть слабым и больным, и позволь мне позаботиться о тебе.
– Ладно, – проговорил Горацио, пряча глаза.
Похоже, ей удалось найти верные слова. Горацио успокоился и расслабился, покорно, даже с некоторым удовольствием принимая помощь. Покормить, напоить, промокнуть выступивший пот. Привычные действия сыграли с Кристиной злую шутку. Сама того не заметив, она с головой ушла в полузабытые ощущения, и вот уже ее рука ненароком прошлась по его волосам, потом разгладила большим пальцем морщинки на лбу и возле глаз, нежно погладила заросшую щеку, грудь, пальцы спокойно лежащей на одеяле руки, и снова, и снова… Повторяя один и тот же маршрут, растворяясь в ощущении чего-то такого, что принадлежит только им двоим.
Горацио засыпал, убаюканный этими касаниями, его ресницы уже сомкнулись, как вдруг он резко вздрогнул и открыл глаза, заставив Кристину встревожиться:
– Что случилось? Что с тобой?
– Когда я проснусь, тебя тут не будет, – твердо и глухо, словно констатируя факт, проговорил Горацио.
Кристина, стараясь сделать это не слишком резко, убрала руку, вздохнула, чуть сдвинув брови, низко опустила голову. Так… Доигралась.
– Останься, – попросил Горацио.
– Горацио, мне скоро заступать на смену, – покачала головой Кристина. – Элина за тобой присмотрит.
– Останься, – будто и не слыша, повторил Горацио. – Со мной.
– Горацио…
Кристина не могла поднять на него глаза. Вслед за полузабытыми ощущениями вдруг разом ожили полузабытые опасения и сомнения, радостно вцепившись в душу не менее острыми, чем прежде, зубами. Любовь? Или синдром заложника?
– Я замужем, ты не забыл? – напомнила она.
– Я помню, – кивнул Горацио.
– Тогда о чем ты говоришь? – упрекнула Кристина. Неужели она производит впечатление женщины, способной на измену? Сперва Джон Кэрри, а теперь вот и Горацио почему-то полагает, что она не прочь завести любовника.
– Посмотри мне в глаза, – попросил Горацио. – Посмотри, и скажи, что ты любишь мужа. И я больше никогда не вернусь к этому разговору.
Кристина подняла взгляд. И не нашлась, что сказать. Он говорил не о неверности. Он говорил о том, чтобы уйти от Пола, уйти к нему. Разве не о таком подтверждении она мечтала лишь недавно? Разве не к этому мужчине ее тянет вопреки всему? Разве не его тело знакомо ей, словно свое собственное?
С другой стороны… Кристина опустила голову. Если она сейчас ему поверит, поверит его глазам, поверит этим словам, не окажется ли это роковой ошибкой? Может ли она утверждать, что сейчас он адекватен? Что его чувства не изменятся, едва он выздоровеет и выйдет отсюда? Если бы она отвечала только за себя, Кристина, может быть, рискнула бы. Но Пол и Джинни… Как же они?
Она представляла себе, какую рану это нанесет ее семье, и не могла ничем это уравновесить. Ради чего наносить эту рану? Ради лейтенанта Кейна, той далекой фигуры в костюме и солнцезащитных очках, живущего своей собственной жизнью, в которой было уже по меньшей мере две любимых женщины? Кристина всей душой верила в то, что вот этот Горацио, ожидающий сейчас ответа, совершенно искренне ее любит. Но этому Горацио очень скоро на смену придет лейтенант Кейн, а этого человека Кристина попросту не знала. И он сам должен это понимать, ведь он прекрасно прожил без нее эти полгода, лишь раз заехал удостовериться, что у нее все в порядке…
Как же он смеет требовать от нее чего-то? Неужели он считает, что она не понимала, что делает, когда вышла замуж без любви, и, стоит ей самой осознать, что она не любит Пола, как она тут же бросит семью?
– Не смей, – тихо, но очень твердо сказала Кристина, поднимая глаза. Горацио дернулся, как от пощечины. – Я не хочу чувствовать себя виноватой перед тобой за то, что строила свою жизнь так, как сочла нужным.
Сказала – и тут же испугалась своих слов. Точнее, их эффекта. Горацио осел, его будто вдавило в подушки, лицо как-то резко осунулось, а в глазах появился лихорадочный блеск.
– Прости, – непослушными губами проговорил он. – Прости.
– Тише, тише, – Кристина осторожно погладила прохладными ладонями его лицо. – Тише, не нужно так волноваться. У тебя опять температура подскочила, – расстроено качнула головой она, трогая его лоб. – Я понимаю, что обстановка тебя провоцирует: ты снова болен, мы вдвоем, а снаружи опасность. Горацио, милый, поверь, это все снова закончится.
– Я больше не забуду, – отстраненно сказал Горацио.
– Это неважно, – Кристина улыбнулась легкой, светлой улыбкой, осторожно убирая прядь волос с его лба. – Сейчас у тебя восприятие искажено, тебе чудится, что я – чуть ли не единственная женщина во всем мире. Как только ты выйдешь отсюда, ты вспомнишь, что это не так. И я совершенно уверена, что где-то там ходит удивительная женщина, такая же красивая, как твоя жена, например, которая сделает тебя счастливым. А может, и слишком далеко ходить не стоит…
Кристина изо всех сил пыталась смягчить удар, проговаривая все то, что нужно было сказать, но действовало это почему-то из рук вон плохо. Горацио молчал, и она каким-то образом чувствовала его внутреннее упрямое несогласие. Он не спорил, похоже, только потому, что у него не было на это сил.
– Тебе нужно поспать, – сказала Кристина, ловко перетасовывая подушки так, чтобы Горацио опустился пониже. – Проснешься, и будешь чувствовать себя намного лучше, обещаю.
Он никак не отреагировал и на это. Просто лежал и смотрел… Смотрел так, что Кристина не находила в себе сил помнить, что это все – лишь мимолетное наваждение. Это было невозможно. Больше всего на свете ей хотелось плюнуть на все доказательства и сказать: «Спи, я здесь, я с тобой, я остаюсь». Но она не могла, не могла… Черт возьми, да в том-то все и дело, что прекрасно могла! Да, это будет нелегко, но…
Но этого не будет. Не будет ни объяснений, ни развода, ничего. До тех пор, пока она не услышит от него эти слова, произнесенные, что называется, в здравом уме и твердой памяти.
– Кажется, придется применить снотворное, – сказала Кристина.
Положила руку Горацио на лоб, наклонилась и нежно-нежно, почти невесомо коснулась губами переносицы.
Он уснул с улыбкой, настолько легкой и светлой, что Кристина вновь ощутила сильнейшее желание испытать судьбу и действительно остаться. Пол поймет, а Джинни…
«Так, ваша миссия выполнена, доктор Грэй», – тряхнув головой, строго сказала себе Кристина. Взглянула на часы, затем на дверь. Ей пора было на смену, а уход за выздоравливающим теперь требовался настолько элементарный, что его можно было доверить даже Элине.
***
Горацио проснулся лишь через сутки после ухода Кристины в очень странном состоянии духа. Ни разочарования отказом, ни злости, ни скорби. Легкая светлая грусть из-за гибели Майи. Легкое раздражение из-за «заботливости» коллег, решивших держать его в неведении. А еще – странное умиротворение. Казалось бы – ну что такого в том, что Кристина не смогла сказать, что любит мужа? Все равно она запретила ему лезть в ее жизнь, в ее семью, все равно она не верит в его чувства, считает их следствием ситуации, а обстоятельства их знакомства никак не изменить. Но вот поди ж ты…
С некоторым сарказмом отмечая про себя определенное сходство ситуаций, Горацио с удовлетворением находил все новые и новые подтверждения того, что никакого отношения к синдрому заложника его чувства к Кристине не имеют.
Первые дни он был очень слаб и с трудом совершал короткие и редкие прогулки до туалета и обратно. Много спал и просто отлеживался, набираясь сил. Торопиться с выздоровлением было незачем, Фрэнк объяснил, что по обвинению в убийстве Майи он считается выпущенным под залог, зато по обвинению в убийстве охранника он под домашним арестом и не может покидать пределов дома Элины. Держать его в курсе расследования сочли нецелесообразным.
Элина, возможно, знала, как обстоят дела, Горацио регулярно видел ее – теперь она приносила ему еду и была связующим звеном с внешним миром, но желания ее расспрашивать почему-то не возникало. Напротив, Горацио чуть ли не вздыхал с облегчением каждый раз, когда Элина выходила из комнаты. Может быть, он и был ей нужен всегда, но вряд ли он нужен ей такой, как сейчас. Соответствовать же собственному привычному образу героя и спасителя у Горацио не было абсолютно никакого желания. Да и сил.
Сразу после ареста Бартоломью Менсона Трипп вернул Горацио значок. Находиться в доме Элины больше не было нужды, и Горацио хотел объясниться с ней, даже, возможно, извиниться за свое поведение в последние дни, но делать это на бегу не стал. Уехал в лабораторию, пообещав «вернуться к этому разговору позже». Забегая вперед, следует сказать, что это «позже» состоится лишь через год.
Допрос бывшего прокурора из Нью-Йорка Бартоломью Менсона и письмо от Майи – в смысле, от Сандры Блэк – позволили Горацио составить целостную картину. Вымещая на нем зло на всю полицию, Менсон два года назад возобновил старое дело об убийстве его отца, пытаясь добиться обвинительного приговора. Когда из этого ничего не вышло, Горацио стал личным врагом Бартоломью, и тот разработал сложный план, целью которого было не просто убить, но и хорошенько вывалять в грязи имя Горацио Кейна. Для этого он нашел отчаявшуюся девушку с криминальным прошлым, готовую за большие деньги буквально на все. Сандре требовались деньги на пластическую операцию. Новое лицо ей дали авансом, превратив в копию Марисоль, и устроили встречу с Горацио. Все прошло отлично, Горацио не мог не обратить внимания на копию умершей жены, но затем в плане произошел серьезный сбой: Сандра неожиданно для всех наотрез отказалась играть предложенную ей роль. Готовы были наркотики, которые она должна была подбросить, подкуплены судья и охранник в тюрьме… Сандра не стала звонить Горацио. Предложила вернуть деньги, отработать неустойку – что угодно, только не то, зачем ее наняли. Затем события приняли и вовсе неожиданный оборот. Появившийся в разгар одной из разборок Горацио сперва остался на ночь, затем стал встречаться с Сандрой, а там и вовсе перевез ее к себе… От идеи с наркотиками пришлось отказаться – Менсон полагал, что Сандра вполне может заявить, что это ее. Но вообще отказаться от мести Бартоломью был не в силах. План видоизменился, став куда более жестоким.
Однажды вечером трое отморозков проникли в дом, дождались, пока Горацио выйдет из комнаты, и задушили Майю, стараясь не оставлять следов. Оставалось вызвать спецназ и предоставить полиции искусно смонтированную пленку – а дальше в действие вступили давно «смазанные» механизмы. Подкупленный судья отказал в залоге, Горацио оказался в тюрьме, где его жизнь и должна была бесславно закончиться. Но тут в тщательно продуманном плане внезапно снова все пошло наперекосяк: оказалось, за годы службы в Майами лейтенант Кейн приобрел не только врагов, но и доброжелателей. Сестру охранника Дэна Кинга двенадцать лет назад зверски изнасиловали и убили. Тогда еще детектив Кейн сумел оправдать ее друга, молодого чернокожего парня, и отправить за решетку настоящего убийцу. Всего за два месяца до того, как Горацио попал к нему в качестве заключенного, Дэн присутствовал на казни убийцы сестры. Он и смешал все планы своему подкупленному напарнику, заперев Горацио на ночь в карцере. Но это вновь не остановило Бартоломью, а лишь сделало план еще более кровавым. Джимми Бартон с помощью поддельного предписания о доставке на допрос вывез Горацио из тюрьмы, затем «заблудился» на болотах, убил Дэна и заставил Горацио бежать…
Теперь, когда все закончилось, этот эпизод собственного прошлого вспоминался ему трагичным и захватывающим фильмом.
Горацио не смог оставаться в своем доме после произошедшего там убийства. Несколько дней провел в отеле, а затем переехал в новый дом. И этот новый дом снова был рассчитан не на одного человека. Когда-то, едва приехав в Майами, Горацио был уверен, что вскоре обзаведется семьей. Теперь… Теперь он не стал менять дом на холостяцкую квартиру из какого-то смутного упрямства. Он ни на что не надеялся. Ну или не признавался себе в этой надежде.
***
Ох, правы были древние мудрецы, предупреждая: бойтесь своих желаний!
Сколько лет Горацио мечтал о семье, о сыне? Разве мог он предположить, что мечты сбудутся вот так?
После истории с Майей-Сандрой он вынужден был некоторое время разбираться с отделом внутренних расследований. Рик Стетлер, видимо, подозревал, что в чудесном спасении шефа замешан кто-то из криминалистов, и пытался добиться от Горацио ответа, как тот попал в дом Элины, но Горацио с абсолютно чистой совестью отвечал, что не помнит. Он действительно не помнил – в то время, когда Эрик с Келли привезли его к Элине, он был без сознания. Тогда Рик попытался уцепиться за прошлое Сандры, доказать, что оно было известно Горацио, но после ехидного намека, что Бартоломью Менсона ему все равно не переплюнуть в изобретении бредовых обвинений, сдался и прекратил расследование.
Горацио приступил к работе, и одним из первых его дел после выхода из административного отпуска оказалось убийство Эндрю Беннета, инспектора по надзору за освобожденными из колонии подростками.
Потом Горацио сам не сможет объяснить, почему он обратил внимание именно на этого подростка. Кайл Хармон был чем-то похож на него? Да мало ли на свете голубоглазых блондинов со сходными чертами лица? Родился в Пенсаколе в 1991 году? Опять же – не он один. Но какая-то струнка натянулась внутри и тонко, пронзительно зазвенела, когда Горацио поднял глаза и увидел через стекло допросной, как Кайл ставит руки на пояс таким знакомым жестом.
Горацио задал парню несколько вопросов, ответы на которые знал – он просто хотел услышать голос, взглянуть поближе, в надежде, что наваждение рассеется. Наваждение и не думало рассеиваться.
Небольшое расследование, проведенное Элиной, превратило смутные подозрения в уверенность. Матерью Кайла Хармона оказалась Джулия Эберли, а отцом числился некий Джон Уолден.
– Ты его знаешь? – спросила Элина.
«Не уверен», – захотелось ответить Горацио. Вслух он объяснил, что это был его собственный псевдоним во время работы в Пенсаколе. А Джулия Эберли была той самой девушкой, с которой он встречался там в 1990 году, не раскрывая своего инкогнито. Вот только он не знал, что она была беременна…
Сын… Да уж, сказать, что Горацио представлял себе это не так – это все равно что ничего не сказать. Сыну было шестнадцать лет, он рос по приемным семьям, он был преступником! Это не укладывалось у Горацио в голове. Его сын не мог быть таким! Но анализ ДНК был неумолим. Кайл Хармон, беглый преступник, был сыном лейтенанта Горацио Кейна.
– Ты будешь прекрасным отцом, – сказала Элина.
– Чего вы обо мне так печетесь, я вам не сын! – запальчиво сказал Кайл. Он шел по причалу в наручниках, в сопровождении двух полицейских, а сердце Горацио вдруг заполнило теплотой. Ведь он не случайно догадался, зачем Кайл удирает от погони, не случайно знал, как прекратить эту самоубийственную гонку. Кайл хотел наказания за совершенный проступок. Горацио и сам чувствовал бы так же.
Радость была недолгой – ведь Кайл отправлялся в тюрьму для взрослых, несмотря на то, что раскаялся, понял, что делает что-то не то, и не довел похищение до конца. Его вынудили пойти на преступление, обманом, ловкой игрой на чувствах брошенного ребенка, но это ничего не меняло. Горацио верил в систему, но и не понаслышке знал, что такое тюрьма для взрослых. Так уж вышло, что изо всех родительских чувств первым, что он пережил, оказался иссушающий страх за своего ребенка.
Даже спокойно доехать до тюрьмы Кайлу Хармону было не суждено. Автобус остановили, начался хаос, заключенные разбегались… Почему Кайл пришел именно к лаборатории? Очень просто. Лейтенант Кейн был единственным человеком на его памяти, который… Которому было не наплевать. Как бы Кайл не ершился, он чувствовал это отношение к себе. Причин не понимал, считал недостойным настоящего мужчины, пусть и всего шестнадцати лет от роду, нуждаться в подобном, но за все годы скитания по приемным семьям, рассматривающим детей как чеки на получение пособия, Кайл настолько изголодался по этому чувству, что даже угодил в колонию. Он-то напился и угнал машину лишь для того, чтобы хоть посредством ругани почувствовать: опекунам есть до него дело...
Горацио смотрел на пытающегося что-то сбивчиво объяснить сына, нервно переступающего с ноги на ногу, и чувствовал, как странное тепло вновь разливается внутри. Кайла следовало отправить в тюрьму, но Горацио не хватило духу так просто и быстро отпустить это странное новое ощущение. Давно не стриженые, лезущие в глаза волосы сына подсказали лазейку – пока парикмахер работал, Горацио мог тайком разглядывать мальчишку. Может быть, Кайл что-то почувствовал тоже? Или ему просто некому было больше довериться? Но что-то изменилось, когда Кайл встал с кресла и подошел к Горацио. Даже наручники, которые тот, скрепя сердце, вынужден был застегнуть на запястьях сына, не поколебали этого странного доверия.
Как мог Горацио забыть столько раз повторенный урок? Все тайное, рано или поздно… Самое неприятное заключалось в том, что первым о том, что у лейтенанта Горацио Кейна есть сын, узнал заключенный, Джо Леброк, который, разумеется, не преминул воспользоваться этим в своих целях. Едва пройдя тюремную регистрацию, Кайл Хармон пропал.
– Джо, я пытаюсь дать тебе шанс, – честно предупредил Горацио.
– Он мне не нужен, – презрительно отмахнулся Леброк.
Джо не боялся лейтенанта, считая, что тюрьма – его территория. А Горацио боялся. Не столько за сына, сколько того, что может натворить он сам, если хоть на секунду даст волю той страшной ярости, которая поднималась внутри. У него отбирали родных, любимых, друзей… Сына он не отдаст.
– Ты бывал в Бразилии, Джо? – спросил Горацио. – Совсем недавно один близкий нам обоим человек, – Эрик убрал ватную палочку, которой брал пробы с укуса на руке Леброка, – был убит таким же животным, как ты.
– И мы полетели в Бразилию, – глухо продолжил Эрик.
– Там он и остался, Джо.
– А я-то здесь причем? – настороженно осведомился Леброк.
– Если эти царапины оставил мой сын, – не меняя тона, не повышая голоса, продолжил Горацио, – и если с ним что-нибудь случилось… Я вынесу тебя отсюда по частям.
Джо Леброк не боялся пустых угроз. Проблема была в том, что сейчас он видел в этих синих глазах: вынесет. А значок положит сверху на мешок. Потом, возможно, пустит себе пулю в рот, но для него, для Джо Леброка, это уже не будет иметь никакого значения.
Кайл нашелся там, где и должен был быть, по словам Леброка.
– Я сделал, как вы сказали, – заявил он, едва Горацио помог ему освободиться от кляпа. – Я не сдался.
– Знаю, сынок, – ответил Горацио, развязывая жгуты из обрывков простыней на его ногах.
– Почему вы все это делаете?! – спросил Кайл.
Наученный горьким опытом, он боялся. Боялся привязываться к кому-либо, не понимая, зачем тот помогает ему и чего потребует взамен.
Услышанному Кайл в первый момент не поверил. Слишком уж это было похоже на те сопливые истории, что он выдумывал раньше, пока был маленьким. Там тоже обычно фигурировал высокий, добрый, сильный незнакомец, желательно не бедный, который вдруг обращал внимание на никому не нужного пацана и говорил…
– Я делаю это потому, что я – твой отец, – сказал Горацио. – Ты мне не веришь, – добавил он. – Но мы еще поговорим об этом позже. А пока – пойдем отсюда.
Тем же вечером Горацио заключил с одним из заключенных соглашение. Кайл Хармон теперь находился под защитой, и это заставляло его поверить в невероятное.
Может быть, Кайл Хармон не очень-то соответствовал мечтам Горацио о том, каким будет его сын. А вот лейтенант Горацио Кейн оказался на удивление похож на воплотившуюся мечту Кайла об отце.
@темы: "Сто лет одиночества", Эрик Делко, Кристина, Кайл Хармон, Фрэнк Трипп, Элина Салас, "От любви не умирают", Горацио Кейн