Глава 29.
Глава 29.
– Ты сегодня какая-то рассеянная, – осторожно заметил Пол, забирая у жены меню. Официантка приветливо улыбнулась постоянным клиентам и отошла, унося меню и заказ.
Кристина слегка пожала плечами:
– Вроде все как обычно.
Им нравилось это кафе, потому и необходимости внимательно изучать меню не было, особенно если она, как сегодня, заказывала хорошо знакомые блюда.
Пол накрыл ее ладонь своей, погладил пальцы, покрутил свободно сидящее золотое колечко, тронул камень обручального. Кристина наблюдала за его манипуляциями, затем, слегка прищурясь, внимательно взглянула в глаза.
– Послушай… – словно повинуясь этому безмолвному призыву к откровенности, начал Пол. – Я… Помнишь, ты говорила, что тебе придется решать, как строить свою жизнь дальше? Я… В общем, я хотел бы сразу узнать о твоем решении…
– Это было до того, как я согласилась выйти за тебя замуж, – напомнила Кристина.
– Ну… – Пол поерзал на стуле, облокотился на стол, сцепив пальцы. – Это что-то меняет?
– Да, – кивнула Кристина. – Я отдавала себе отчет в том, что такое может случиться, понимаешь?
Судя по выражению лица, он не понимал.
– Представь себе: тебе приглянулся какой-то участок для строительства. Но владелец не желает выставлять его на продажу, и ты начинаешь стройку на другом участке. Нанял рабочих, заключил контракты, договора, арендовал технику. Уже возвел несколько этажей… И тут узнаешь, что тот, приглянувшийся тебе участок внезапно был выставлен на продажу. Что ты будешь делать?
– Думаю, я пожалею о том, что поторопился начать стройку, – после долгой паузы сказал Пол, отводя глаза.
– Я не торопилась, – качнула головой Кристина. – И не жалею. Но если этот разговор будет возникать с такой периодичностью, пожалуй, начну, – чуть заметно улыбаясь, пригрозила она.
Пол тут же поднял руки в шутливом жесте капитуляции. Подошла официантка с их заказом, и в течение всего вечера разговор больше не возвращался к этой теме. Вниманием завладели погода и планы на предстоящий уик-энд, который оказался свободным у обоих, что случалось не так уж часто. Пол горел желанием выйти в море, а Кристину эта идея не слишком привлекала – зима выдалась холодной, хоть в переводе на понятия Майами это и означало не меньше пятнадцати градусов тепла.
***
На следующее утро, провожая мужа на работу, Кристина заметила стоящий поодаль «хаммер». Сперва она решила, что у соседей что-то случилось, но никакого движения между домом и машиной заметно не было, а через некоторое время «хаммер» уехал.
Кристина почувствовала, как ее зазнобило. Ну не могло же это быть то, о чем она подумала? Зажмурившись, она тряхнула головой. Нужно было взять себя в руки. Любимое плетеное кресло в любимом углу террасы, любимая чашка, аромат любимого сорта чая… И настойчиво стучащий в висках вопрос: зачем он приезжал? Посмотреть? Ответ на какой вопрос искал? И, главное, что увидел?
Нет, скорее всего, она обманывает себя. Да, в больнице Горацио вдруг начал вести себя так, словно… Кристина не могла подобрать точного определения. Казалось, слова не отражают всей полноты картины. Словно он влюблен. Словно они обменялись признанием во взаимности чувств. Словно нет никаких препятствий для этих чувств.
Проанализировав в спокойной обстановке то, что произошло во флигеле, почитав литературу, Кристина убедилась: обстоятельства сложились таким образом, что Горацио почти неминуемо попадал под действие стокгольмского синдрома. Их ощущение общности, его беспомощность и зависимость от нее, его отец – в книгах говорилось, что дети родителей-тиранов легче попадают в подобную зависимость. Чувства Горацио были искренни, и в то же время они были ложью.
Амнезия избавила его от этой зависимости, а вспомнив, он не сразу сориентировался – это было естественно и понятно. Кристина помогла ему. Она сократила их общение до минимума: провела единственный осмотр, держась ровно, внимательно, дружелюбно, и передала пациента врачу из отделения интенсивной терапии, а сама взяла несколько дополнительных выходных и, как и обещала, посвятила их мужу. Горацио пробыл в больнице две недели, но ни до выписки, ни после нее они больше не виделись.
Кристина была уверена, что все стало на свои места: доктор Грэй и лейтенант Кейн заживут каждый своей жизнью. Но этот визит… Он не укладывался в рамки ее представлений. И Кристина впервые – лишь на секунду, в порядке бреда – допустила мысль о том, что она ошиблась. Что, если… Что, если Горацио действительно любит? Как тогда выглядело для него ее поведение? Он принял ее за русскую Татьяну – «но я другому отдана и буду век ему верна»? И сейчас он приезжал убедиться, что все по-прежнему, она счастлива с мужем?
Счастлива… Кристина не могла забыть его глаза и этот отчаянный вопрос: «Ты счастлива?».
Странное дело, когда Пол спрашивал, что будет, если Горацио все вспомнит, Кристина готова была искренне утверждать, что ничего не изменится. Она давно уже не девочка, готовая кинуться головой в омут, едва кто-то позвал замуж. Какое отношение к ее решению, к их с Полом совместной жизни могли иметь воспоминания Горацио? Решение приняла она, а она-то ничего не забывала…
Но вот сейчас, по прошествии нескольких месяцев, Кристина отчетливо понимала: непонятно как и почему, но с того вечера все изменилось. Нет, не внешне, внешне все осталось на своих привычных местах, но… Отвечая на ласки Пола, Кристина вдруг поняла, что никогда не испытывала такого всепоглощающего желания прикоснуться к нему, какое испытала в больнице, едва увидев Горацио. Ей были очень приятны прикосновения Пола, никто не спорит, но… Да и интимные их контакты практически всегда были его инициативой. После свадьбы они по обоюдному согласию перестали предохраняться, но только теперь Кристина вдруг осознала, что лишь согласилась родить Полу ребенка, но не желала этого сама, для себя.
В том, что муж ее любит, сомнений не было, а вот в том, любит ли она его… Впрочем, тут тоже не было сомнений. Ни теперь, ни раньше. Просто раньше Кристина была уверена, что со временем все изменится. Ведь для того, чтобы полюбить Пола, не хватало какой-то невообразимой малости, искры, чтобы зажечь питательную для любви смесь нежности и уважения, влечения и доверия. То, что вспыхнуло само собой в отношении Горацио, со временем должно было угаснуть, не получая подпитки. Так было положено, так должно было быть!
Кристина обхватила руками плечи, легонько раскачиваясь в кресле. Боже, боже, боже… Ну почему все в жизни так…
Приступ жалости к себе прошел быстро. Кристина снова обняла ладонями уже остывшую чашку, сделала несколько глотков. Можно сколько угодно сожалеть о том, что в рану попала инфекция, и мечтать, как быстро она зажила бы без этого.
Потерла лицо руками. Интересно, действительно ли Пол настолько ее любит, что готов дать ей развод, едва она попросит, чтобы не препятствовать ее счастью?
Она вскочила, быстро прошлась по террасе из угла в угол. Глупо. Боже, какие глупости лезут в голову! Словно девочка-старшеклассница, право слово. Развестись с мужем и появиться у любимого на пороге, протягивая руки: «Любовь моя, теперь я твоя навеки!»…
Разве у нее вообще есть этот выбор? Какое такое счастье ей пригрезилось? Разве Горацио ей что-то предлагал? Конечно, можно сказать, что она сама не дала ему такой возможности, но не отговорки ли это? Разве такого, как Горацио, это остановило бы? Разве его устроила бы неопределенность? Нет, нет, и еще раз нет. Если бы все, что она себе тут напридумывала, было правдой, Горацио все равно предпочел бы услышать ясно сформулированный отказ из ее уст. Да еще и с причинами…
Незачем придумывать небылицы. Если это и был Горацио, он мог просто заехать, чтобы убедиться, что у нее все в порядке. Вполне в его характере, кстати.
Так вот, у нее – все в порядке. У нее любимая работа, прекрасный дом и любящий муж. Чего еще желать?
***
Кристина не ошиблась – это действительно был Горацио, и он действительно приезжал туда не по работе.
Тем утром в больнице он почти сразу уснул, утомленный грузом свалившихся на него воспоминаний. За время сна из хаотичной кучи эти воспоминания превратились в нечто связное, помимо ужаса ямы позволив вновь пережить и восхитительный момент близости с Кристиной. То, что он принимал за фантазии, оказалось подсказкой, тем самым кончиком веревки, потянув за который, можно было размотать весь клубок.
Проснувшись, Горацио обнаружил рядом уже не Кристину, а дежурного врача, затем к нему по очереди пустили всех желающих: Келли с Эриком, Райана с Алекс, Триппа, Элину. Кристина зашла лишь раз, ненадолго, профессионально осмотрела, констатировала, что рана заживает хорошо, осложнений нет, и заодно представила Горацио его лечащего врача. Горацио все понял сразу, еще по выражению ее лица, когда она лишь показалась на пороге. В принципе, именно этого и следовало ожидать. Это он только что пережил все заново, а для Кристины это все было прошлым, и прошлым, с ее точки зрения, должно было и оставаться.
Под испытующим взглядом как раз в тот момент навещавшей его Элины Горацио чувствовал себя неловко. Это напоминало те моменты, когда Элина видела его с Сюзи. Ни тогда, ни теперь Горацио ее позиции не понимал, как ни старался. По словам самой Элины, он ей всегда нужен. Но теперь-то зачем? Неужели она думает, что возобновление отношений возможно сейчас, после всего, что было? Впрочем… А почему, собственно, нет? Ведь если бы Кристина позволила себе хоть намек, что готова уйти от мужа, что замужество это случилось лишь из-за того, что он потерял память – он бы не колебался, и никакие прошлые ее связи его не остановили бы…
Торопиться Горацио, по обыкновению, не стал. Тем более что жизнь его по-прежнему сложно было назвать мирной и спокойной.
После того, как обвинение федералов с треском развалилось, городские власти осыпали лабораторию милостями, будто заглаживая свою вину. Горацио на этой волне сумел выбить дополнительное финансирование и наладить сотрудничество с рядом служб, имевших собственные базы данных. Это было существенным подспорьем, раскрываемость, и без того немаленькая, еще возросла, и лаборатория теперь была на очень хорошем счету.
Зато на его команду проблемы посыпались как горох из дырявого мешка.
Наталья, после разоблачения ее миссии «крота» ставшая криминалистом-стажером, чуть не потеряла сестру, попавшую в руки маньяка. Затем в Майами объявился ее бывший муж и организовал настоящую травлю, вынудив пойти на мировую. Будто этого было мало, вскоре Наталью же обвинили в его смерти. Горацио сперва деликатно направлял новоиспеченного детектива из отдела по расследованию убийств, Джейка Беркли – сам он не мог вести дело, раз было подозрение, что оно касается его собственных сотрудников, – а затем и вовсе отстранил, едва только доказал, что подозрения беспочвенны.
– Знаешь, как мы поступим? – сказал Горацио Наталье, когда все закончилось. – Мы будем помнить только хорошее.
Он как никто другой мог понять ее. И не мог не сравнивать. Вот если у кого и был стокгольмский синдром – так это у Боа Висты. Ощущение беззащитности перед бывшим мужем было настолько сильным, что Наталья даже не поверила Горацио, обещавшему ее защитить. Ее зависимость дошла до того, что она снова оказалась в постели с бывшим мужем, вполне осознавая, насколько он опасен. И неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы Ник не оказался нечист на руку, а украденная им с места преступления сережка не послужила приманкой для отчаявшегося и запутавшегося мужа, пытавшегося скрыть убийство, совершенное его женой. Теперь, со смертью своего бывшего, Наталья, наконец, была свободна.
У Горацио все было иначе. Кристина никак не напоминала о себе, но он не испытывал от этого облегчения. Его продолжало тянуть к этой женщине, и чем дальше, тем больше.
Элина… Ее он видел пару раз, когда заезжал за племянником. И при каждой встрече между ними вставало безмолвное и непреодолимое нечто – может быть, та самая тоска по счастливым воспоминаниям, о которой говорила Элина. Только теперь и у Горацио были воспоминания, по которым стоило тосковать.
Затем все это заслонила собой случившаяся с Эриком Делко трагедия. Ранение в голову, гипоксия, потеря памяти…
Выстрелив Клаво Крузу прямо в сердце, Горацио сожалел лишь об одном – о том, что Клаво не пришел к лаборатории с пистолетом в руке сразу после побега из зала суда. А еще лучше было бы, если б его отец остался в Баракосе. Сколько жизней это могло бы спасти! И главное – это спасло бы Эрика Делко от серьезнейшей травмы и всех ее последствий.
Горацио долго еще после этого просыпался по ночам от звука выстрела и вспоминал: как они искали на парковке «мерседес», пытаясь спасти заложницу, которая, как они думали, задыхается в багажнике; как Эрик побежал к машине, и тут раздались выстрелы; как он помог раненому в бедро Эрику укрыться за машиной и как убил стрелка; как встал в полный рост, полагая, что все позади; как Эрик ответил, что с ним все в порядке, и тут же повалился набок; неподвижный взгляд и лужу крови, растекающуюся из-под затылка; попытки реанимации, объявленное время смерти и усталый вздох врача, когда Горацио взглядом умолял ее продолжить…
Он никак не мог понять, почему тот охранник выстрелил в Эрика, а не в него. Он ведь стоял открыто, а Эрик сидел между машинами. Келли так решительно заявила, что, если Горацио не устранится от участия в допросе сам, она напишет официальный рапорт с просьбой отстранить его, что пришлось согласиться, и задать этот вопрос охраннику Горацио не смог. Формально Келли была права, и он испытывал даже что-то вроде благодарности: решение Келли избавляло его самоконтроль от испытания на прочность, а лабораторию – от проблем в случае его срыва. Вероятно, Келли хорошо помнила, как Горацио с Эриком допрашивали снайпера, стрелявшего в Марисоль. Тогда Горацио первый раз в жизни ударил задержанного, и до сих пор совершенно в этом не раскаивался.
Сейчас он был рад, что остался жив, но… Вместо него снова пострадал кто-то из близких – эта мысль кислотой въедалась в мозг. Горацио порой даже подумывал о том, чтобы сходить к Кассандре на прием, но так и не надумал. Представлял себе первый же вопрос: с какой проблемой он пришел, – и понимал, что ответить ему нечего. Ранение Эрика не было проблемой, это было болью, и Горацио просто хотелось поговорить с кем-нибудь. Не о том, как помочь Эрику, не о том, как ему самому относиться к этой ситуации, не о том, как решать возникшие из-за этого проблемы. Это все Горацио и сам мог решить. А вот просто рассказать о том, что пережил, он мог только одному человеку.
На этой волне он и приехал к дому Кристины. В конце концов, они взрослые люди, почему они не могут просто встретиться и пообщаться? И потом – а если ему удастся доказать Кристине, что его чувства никакого отношения не имеют к пресловутому синдрому? Вдруг этого будет достаточно? Вдруг можно не мечтать, а просто жить вместе, чувствовать ровное тепло от ее молчаливого присутствия, вести негромкие доверительные разговоры вечерами, а по ночам… Тут Горацио приходилось каждый раз спешно обрывать собственные мысли, не позволяя себе погрузиться в фантазии. Хватит того, что он уже несколько раз просыпался утром, словно подросток – на липких простынях и с идиотской блаженной улыбкой на лице.
Сидя в машине, Горацио пытался собрать воедино все, что могло бы убедить Кристину в том, что его чувства искренни. Задача оказалась не из легких – едва оформившись в слова, доводы начинали выглядеть нелепыми даже в его собственных глазах. Потом Горацио увидел Пола Грэя, вышедшую его провожать Кристину, их нежный прощальный поцелуй… Он попросту не вышел из машины. Это была чужая жизнь, в которой не было места для лейтенанта Горацио Кейна с его мечтами и фантазиями.
Наглый и невообразимо упрямый «прилипала», своими преследованиями сумевший довести бывшую подружку до отчаянно глупого поступка, что закончилось для нее смертью жениха и тюрьмой, словно в кривом зеркале показал Горацио его собственное поведение. После этого ни о каких попытках встретиться или даже просто понаблюдать издалека за Кристиной речи уже не шло. Горацио не мог себе позволить стать подобным этому психу.
Как сказала Кристина, можно устроить себе тюрьму из собственного прошлого, а можно попытаться построить что-то новое. Но прежде чем строить новое, Горацио предпочел все же разрешить для себя вопрос со старым. Тем более, они с Элиной случайно столкнулись при расследовании дела того самого «прилипалы», да он еще и подлил масла в огонь, заявив:
– А как она смотрела на вас, лейтенант… Я добьюсь такого же взгляда!
Наглеца Горацио отправил за решетку, но слова запомнились. Элина смотрит на него… И как же? Вот рассказать о своем решении заняться частным сыском она не удосужилась, что характерно. Тем не менее, Горацио решил, что от одного приглашения на ужин еще никто не умирал, а если Элина откажется, он точно будет знать, что некие чувства в ее взгляде лишь померещились этому мерзавцу.
Элина согласилась, хотя, как показалось Горацио, несколько удивилась приглашению. Но ничего хорошего из этого ужина не получилось. Молчание тяготило, а о чем можно поговорить, они почему-то никак не могли сообразить. Горацио вспоминал, как легко им было раньше, когда он пытался развлечь Элину после первой, мнимой смерти Рэя. Но ведь даже тогда Элина решила, что с ним все слишком сложно, не так ли?
По-видимому, ужин произвел тягостное впечатление на обоих, так что повторять эксперимент они не спешили. Горацио какое-то время еще пытался разобраться в своих чувствах, старался понять, где и когда произошел перелом, но так и не смог найти ничего определенного. Просто раньше было так, а теперь все иначе.
Заботы, связанные с лабораторией и начавшимся пересмотром дел Райана, отвлекли Горацио от мыслей о личной жизни. А потом появилась Майя. Девушка с лицом Марисоль Делко.
После событий последнего года каждый в лаборатории знал, чем может закончиться благородное заступничество.
Райан отделался выговором, излишне рьяно вступившись за семью работяг, которых хотели выселить из их собственного дома только потому, что одному крупному застройщику приглянулся этот район. Мальчишка, за которого он заступался, не только оказался убийцей, но и бросил Райану в лицо обвинение: мол, он-то остался безнаказанным, мол, полицейские манипулируют законом так, как выгодно им.
Эрику Делко повезло еще меньше: он попался семейной паре аферистов, которые зарабатывали на жизнь тем, что провоцировали кого-то на драку, а потом подавали в суд за побои. Вступившись за «несчастную», Эрик в результате оказался в кабале – двадцать процентов его зарплаты отныне уходили аферистке.
Вступаясь за Майю, Горацио не затевал драк. Да и не похоже это было на западню – никто не мог знать, что он проедет именно здесь, именно в этот день и час, никто не заставлял его входить в дом или оставаться на ночь. И все же, сам того не ведая, войдя в этот дом, Горацио попал в тщательно приготовленный именно для него капкан.
Глава 29.– Ты сегодня какая-то рассеянная, – осторожно заметил Пол, забирая у жены меню. Официантка приветливо улыбнулась постоянным клиентам и отошла, унося меню и заказ.
Кристина слегка пожала плечами:
– Вроде все как обычно.
Им нравилось это кафе, потому и необходимости внимательно изучать меню не было, особенно если она, как сегодня, заказывала хорошо знакомые блюда.
Пол накрыл ее ладонь своей, погладил пальцы, покрутил свободно сидящее золотое колечко, тронул камень обручального. Кристина наблюдала за его манипуляциями, затем, слегка прищурясь, внимательно взглянула в глаза.
– Послушай… – словно повинуясь этому безмолвному призыву к откровенности, начал Пол. – Я… Помнишь, ты говорила, что тебе придется решать, как строить свою жизнь дальше? Я… В общем, я хотел бы сразу узнать о твоем решении…
– Это было до того, как я согласилась выйти за тебя замуж, – напомнила Кристина.
– Ну… – Пол поерзал на стуле, облокотился на стол, сцепив пальцы. – Это что-то меняет?
– Да, – кивнула Кристина. – Я отдавала себе отчет в том, что такое может случиться, понимаешь?
Судя по выражению лица, он не понимал.
– Представь себе: тебе приглянулся какой-то участок для строительства. Но владелец не желает выставлять его на продажу, и ты начинаешь стройку на другом участке. Нанял рабочих, заключил контракты, договора, арендовал технику. Уже возвел несколько этажей… И тут узнаешь, что тот, приглянувшийся тебе участок внезапно был выставлен на продажу. Что ты будешь делать?
– Думаю, я пожалею о том, что поторопился начать стройку, – после долгой паузы сказал Пол, отводя глаза.
– Я не торопилась, – качнула головой Кристина. – И не жалею. Но если этот разговор будет возникать с такой периодичностью, пожалуй, начну, – чуть заметно улыбаясь, пригрозила она.
Пол тут же поднял руки в шутливом жесте капитуляции. Подошла официантка с их заказом, и в течение всего вечера разговор больше не возвращался к этой теме. Вниманием завладели погода и планы на предстоящий уик-энд, который оказался свободным у обоих, что случалось не так уж часто. Пол горел желанием выйти в море, а Кристину эта идея не слишком привлекала – зима выдалась холодной, хоть в переводе на понятия Майами это и означало не меньше пятнадцати градусов тепла.
***
На следующее утро, провожая мужа на работу, Кристина заметила стоящий поодаль «хаммер». Сперва она решила, что у соседей что-то случилось, но никакого движения между домом и машиной заметно не было, а через некоторое время «хаммер» уехал.
Кристина почувствовала, как ее зазнобило. Ну не могло же это быть то, о чем она подумала? Зажмурившись, она тряхнула головой. Нужно было взять себя в руки. Любимое плетеное кресло в любимом углу террасы, любимая чашка, аромат любимого сорта чая… И настойчиво стучащий в висках вопрос: зачем он приезжал? Посмотреть? Ответ на какой вопрос искал? И, главное, что увидел?
Нет, скорее всего, она обманывает себя. Да, в больнице Горацио вдруг начал вести себя так, словно… Кристина не могла подобрать точного определения. Казалось, слова не отражают всей полноты картины. Словно он влюблен. Словно они обменялись признанием во взаимности чувств. Словно нет никаких препятствий для этих чувств.
Проанализировав в спокойной обстановке то, что произошло во флигеле, почитав литературу, Кристина убедилась: обстоятельства сложились таким образом, что Горацио почти неминуемо попадал под действие стокгольмского синдрома. Их ощущение общности, его беспомощность и зависимость от нее, его отец – в книгах говорилось, что дети родителей-тиранов легче попадают в подобную зависимость. Чувства Горацио были искренни, и в то же время они были ложью.
Амнезия избавила его от этой зависимости, а вспомнив, он не сразу сориентировался – это было естественно и понятно. Кристина помогла ему. Она сократила их общение до минимума: провела единственный осмотр, держась ровно, внимательно, дружелюбно, и передала пациента врачу из отделения интенсивной терапии, а сама взяла несколько дополнительных выходных и, как и обещала, посвятила их мужу. Горацио пробыл в больнице две недели, но ни до выписки, ни после нее они больше не виделись.
Кристина была уверена, что все стало на свои места: доктор Грэй и лейтенант Кейн заживут каждый своей жизнью. Но этот визит… Он не укладывался в рамки ее представлений. И Кристина впервые – лишь на секунду, в порядке бреда – допустила мысль о том, что она ошиблась. Что, если… Что, если Горацио действительно любит? Как тогда выглядело для него ее поведение? Он принял ее за русскую Татьяну – «но я другому отдана и буду век ему верна»? И сейчас он приезжал убедиться, что все по-прежнему, она счастлива с мужем?
Счастлива… Кристина не могла забыть его глаза и этот отчаянный вопрос: «Ты счастлива?».
Странное дело, когда Пол спрашивал, что будет, если Горацио все вспомнит, Кристина готова была искренне утверждать, что ничего не изменится. Она давно уже не девочка, готовая кинуться головой в омут, едва кто-то позвал замуж. Какое отношение к ее решению, к их с Полом совместной жизни могли иметь воспоминания Горацио? Решение приняла она, а она-то ничего не забывала…
Но вот сейчас, по прошествии нескольких месяцев, Кристина отчетливо понимала: непонятно как и почему, но с того вечера все изменилось. Нет, не внешне, внешне все осталось на своих привычных местах, но… Отвечая на ласки Пола, Кристина вдруг поняла, что никогда не испытывала такого всепоглощающего желания прикоснуться к нему, какое испытала в больнице, едва увидев Горацио. Ей были очень приятны прикосновения Пола, никто не спорит, но… Да и интимные их контакты практически всегда были его инициативой. После свадьбы они по обоюдному согласию перестали предохраняться, но только теперь Кристина вдруг осознала, что лишь согласилась родить Полу ребенка, но не желала этого сама, для себя.
В том, что муж ее любит, сомнений не было, а вот в том, любит ли она его… Впрочем, тут тоже не было сомнений. Ни теперь, ни раньше. Просто раньше Кристина была уверена, что со временем все изменится. Ведь для того, чтобы полюбить Пола, не хватало какой-то невообразимой малости, искры, чтобы зажечь питательную для любви смесь нежности и уважения, влечения и доверия. То, что вспыхнуло само собой в отношении Горацио, со временем должно было угаснуть, не получая подпитки. Так было положено, так должно было быть!
Кристина обхватила руками плечи, легонько раскачиваясь в кресле. Боже, боже, боже… Ну почему все в жизни так…
Приступ жалости к себе прошел быстро. Кристина снова обняла ладонями уже остывшую чашку, сделала несколько глотков. Можно сколько угодно сожалеть о том, что в рану попала инфекция, и мечтать, как быстро она зажила бы без этого.
Потерла лицо руками. Интересно, действительно ли Пол настолько ее любит, что готов дать ей развод, едва она попросит, чтобы не препятствовать ее счастью?
Она вскочила, быстро прошлась по террасе из угла в угол. Глупо. Боже, какие глупости лезут в голову! Словно девочка-старшеклассница, право слово. Развестись с мужем и появиться у любимого на пороге, протягивая руки: «Любовь моя, теперь я твоя навеки!»…
Разве у нее вообще есть этот выбор? Какое такое счастье ей пригрезилось? Разве Горацио ей что-то предлагал? Конечно, можно сказать, что она сама не дала ему такой возможности, но не отговорки ли это? Разве такого, как Горацио, это остановило бы? Разве его устроила бы неопределенность? Нет, нет, и еще раз нет. Если бы все, что она себе тут напридумывала, было правдой, Горацио все равно предпочел бы услышать ясно сформулированный отказ из ее уст. Да еще и с причинами…
Незачем придумывать небылицы. Если это и был Горацио, он мог просто заехать, чтобы убедиться, что у нее все в порядке. Вполне в его характере, кстати.
Так вот, у нее – все в порядке. У нее любимая работа, прекрасный дом и любящий муж. Чего еще желать?
***
Кристина не ошиблась – это действительно был Горацио, и он действительно приезжал туда не по работе.
Тем утром в больнице он почти сразу уснул, утомленный грузом свалившихся на него воспоминаний. За время сна из хаотичной кучи эти воспоминания превратились в нечто связное, помимо ужаса ямы позволив вновь пережить и восхитительный момент близости с Кристиной. То, что он принимал за фантазии, оказалось подсказкой, тем самым кончиком веревки, потянув за который, можно было размотать весь клубок.
Проснувшись, Горацио обнаружил рядом уже не Кристину, а дежурного врача, затем к нему по очереди пустили всех желающих: Келли с Эриком, Райана с Алекс, Триппа, Элину. Кристина зашла лишь раз, ненадолго, профессионально осмотрела, констатировала, что рана заживает хорошо, осложнений нет, и заодно представила Горацио его лечащего врача. Горацио все понял сразу, еще по выражению ее лица, когда она лишь показалась на пороге. В принципе, именно этого и следовало ожидать. Это он только что пережил все заново, а для Кристины это все было прошлым, и прошлым, с ее точки зрения, должно было и оставаться.
Под испытующим взглядом как раз в тот момент навещавшей его Элины Горацио чувствовал себя неловко. Это напоминало те моменты, когда Элина видела его с Сюзи. Ни тогда, ни теперь Горацио ее позиции не понимал, как ни старался. По словам самой Элины, он ей всегда нужен. Но теперь-то зачем? Неужели она думает, что возобновление отношений возможно сейчас, после всего, что было? Впрочем… А почему, собственно, нет? Ведь если бы Кристина позволила себе хоть намек, что готова уйти от мужа, что замужество это случилось лишь из-за того, что он потерял память – он бы не колебался, и никакие прошлые ее связи его не остановили бы…
Торопиться Горацио, по обыкновению, не стал. Тем более что жизнь его по-прежнему сложно было назвать мирной и спокойной.
После того, как обвинение федералов с треском развалилось, городские власти осыпали лабораторию милостями, будто заглаживая свою вину. Горацио на этой волне сумел выбить дополнительное финансирование и наладить сотрудничество с рядом служб, имевших собственные базы данных. Это было существенным подспорьем, раскрываемость, и без того немаленькая, еще возросла, и лаборатория теперь была на очень хорошем счету.
Зато на его команду проблемы посыпались как горох из дырявого мешка.
Наталья, после разоблачения ее миссии «крота» ставшая криминалистом-стажером, чуть не потеряла сестру, попавшую в руки маньяка. Затем в Майами объявился ее бывший муж и организовал настоящую травлю, вынудив пойти на мировую. Будто этого было мало, вскоре Наталью же обвинили в его смерти. Горацио сперва деликатно направлял новоиспеченного детектива из отдела по расследованию убийств, Джейка Беркли – сам он не мог вести дело, раз было подозрение, что оно касается его собственных сотрудников, – а затем и вовсе отстранил, едва только доказал, что подозрения беспочвенны.
– Знаешь, как мы поступим? – сказал Горацио Наталье, когда все закончилось. – Мы будем помнить только хорошее.
Он как никто другой мог понять ее. И не мог не сравнивать. Вот если у кого и был стокгольмский синдром – так это у Боа Висты. Ощущение беззащитности перед бывшим мужем было настолько сильным, что Наталья даже не поверила Горацио, обещавшему ее защитить. Ее зависимость дошла до того, что она снова оказалась в постели с бывшим мужем, вполне осознавая, насколько он опасен. И неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы Ник не оказался нечист на руку, а украденная им с места преступления сережка не послужила приманкой для отчаявшегося и запутавшегося мужа, пытавшегося скрыть убийство, совершенное его женой. Теперь, со смертью своего бывшего, Наталья, наконец, была свободна.
У Горацио все было иначе. Кристина никак не напоминала о себе, но он не испытывал от этого облегчения. Его продолжало тянуть к этой женщине, и чем дальше, тем больше.
Элина… Ее он видел пару раз, когда заезжал за племянником. И при каждой встрече между ними вставало безмолвное и непреодолимое нечто – может быть, та самая тоска по счастливым воспоминаниям, о которой говорила Элина. Только теперь и у Горацио были воспоминания, по которым стоило тосковать.
Затем все это заслонила собой случившаяся с Эриком Делко трагедия. Ранение в голову, гипоксия, потеря памяти…
Выстрелив Клаво Крузу прямо в сердце, Горацио сожалел лишь об одном – о том, что Клаво не пришел к лаборатории с пистолетом в руке сразу после побега из зала суда. А еще лучше было бы, если б его отец остался в Баракосе. Сколько жизней это могло бы спасти! И главное – это спасло бы Эрика Делко от серьезнейшей травмы и всех ее последствий.
Горацио долго еще после этого просыпался по ночам от звука выстрела и вспоминал: как они искали на парковке «мерседес», пытаясь спасти заложницу, которая, как они думали, задыхается в багажнике; как Эрик побежал к машине, и тут раздались выстрелы; как он помог раненому в бедро Эрику укрыться за машиной и как убил стрелка; как встал в полный рост, полагая, что все позади; как Эрик ответил, что с ним все в порядке, и тут же повалился набок; неподвижный взгляд и лужу крови, растекающуюся из-под затылка; попытки реанимации, объявленное время смерти и усталый вздох врача, когда Горацио взглядом умолял ее продолжить…
Он никак не мог понять, почему тот охранник выстрелил в Эрика, а не в него. Он ведь стоял открыто, а Эрик сидел между машинами. Келли так решительно заявила, что, если Горацио не устранится от участия в допросе сам, она напишет официальный рапорт с просьбой отстранить его, что пришлось согласиться, и задать этот вопрос охраннику Горацио не смог. Формально Келли была права, и он испытывал даже что-то вроде благодарности: решение Келли избавляло его самоконтроль от испытания на прочность, а лабораторию – от проблем в случае его срыва. Вероятно, Келли хорошо помнила, как Горацио с Эриком допрашивали снайпера, стрелявшего в Марисоль. Тогда Горацио первый раз в жизни ударил задержанного, и до сих пор совершенно в этом не раскаивался.
Сейчас он был рад, что остался жив, но… Вместо него снова пострадал кто-то из близких – эта мысль кислотой въедалась в мозг. Горацио порой даже подумывал о том, чтобы сходить к Кассандре на прием, но так и не надумал. Представлял себе первый же вопрос: с какой проблемой он пришел, – и понимал, что ответить ему нечего. Ранение Эрика не было проблемой, это было болью, и Горацио просто хотелось поговорить с кем-нибудь. Не о том, как помочь Эрику, не о том, как ему самому относиться к этой ситуации, не о том, как решать возникшие из-за этого проблемы. Это все Горацио и сам мог решить. А вот просто рассказать о том, что пережил, он мог только одному человеку.
На этой волне он и приехал к дому Кристины. В конце концов, они взрослые люди, почему они не могут просто встретиться и пообщаться? И потом – а если ему удастся доказать Кристине, что его чувства никакого отношения не имеют к пресловутому синдрому? Вдруг этого будет достаточно? Вдруг можно не мечтать, а просто жить вместе, чувствовать ровное тепло от ее молчаливого присутствия, вести негромкие доверительные разговоры вечерами, а по ночам… Тут Горацио приходилось каждый раз спешно обрывать собственные мысли, не позволяя себе погрузиться в фантазии. Хватит того, что он уже несколько раз просыпался утром, словно подросток – на липких простынях и с идиотской блаженной улыбкой на лице.
Сидя в машине, Горацио пытался собрать воедино все, что могло бы убедить Кристину в том, что его чувства искренни. Задача оказалась не из легких – едва оформившись в слова, доводы начинали выглядеть нелепыми даже в его собственных глазах. Потом Горацио увидел Пола Грэя, вышедшую его провожать Кристину, их нежный прощальный поцелуй… Он попросту не вышел из машины. Это была чужая жизнь, в которой не было места для лейтенанта Горацио Кейна с его мечтами и фантазиями.
Наглый и невообразимо упрямый «прилипала», своими преследованиями сумевший довести бывшую подружку до отчаянно глупого поступка, что закончилось для нее смертью жениха и тюрьмой, словно в кривом зеркале показал Горацио его собственное поведение. После этого ни о каких попытках встретиться или даже просто понаблюдать издалека за Кристиной речи уже не шло. Горацио не мог себе позволить стать подобным этому психу.
Как сказала Кристина, можно устроить себе тюрьму из собственного прошлого, а можно попытаться построить что-то новое. Но прежде чем строить новое, Горацио предпочел все же разрешить для себя вопрос со старым. Тем более, они с Элиной случайно столкнулись при расследовании дела того самого «прилипалы», да он еще и подлил масла в огонь, заявив:
– А как она смотрела на вас, лейтенант… Я добьюсь такого же взгляда!
Наглеца Горацио отправил за решетку, но слова запомнились. Элина смотрит на него… И как же? Вот рассказать о своем решении заняться частным сыском она не удосужилась, что характерно. Тем не менее, Горацио решил, что от одного приглашения на ужин еще никто не умирал, а если Элина откажется, он точно будет знать, что некие чувства в ее взгляде лишь померещились этому мерзавцу.
Элина согласилась, хотя, как показалось Горацио, несколько удивилась приглашению. Но ничего хорошего из этого ужина не получилось. Молчание тяготило, а о чем можно поговорить, они почему-то никак не могли сообразить. Горацио вспоминал, как легко им было раньше, когда он пытался развлечь Элину после первой, мнимой смерти Рэя. Но ведь даже тогда Элина решила, что с ним все слишком сложно, не так ли?
По-видимому, ужин произвел тягостное впечатление на обоих, так что повторять эксперимент они не спешили. Горацио какое-то время еще пытался разобраться в своих чувствах, старался понять, где и когда произошел перелом, но так и не смог найти ничего определенного. Просто раньше было так, а теперь все иначе.
Заботы, связанные с лабораторией и начавшимся пересмотром дел Райана, отвлекли Горацио от мыслей о личной жизни. А потом появилась Майя. Девушка с лицом Марисоль Делко.
После событий последнего года каждый в лаборатории знал, чем может закончиться благородное заступничество.
Райан отделался выговором, излишне рьяно вступившись за семью работяг, которых хотели выселить из их собственного дома только потому, что одному крупному застройщику приглянулся этот район. Мальчишка, за которого он заступался, не только оказался убийцей, но и бросил Райану в лицо обвинение: мол, он-то остался безнаказанным, мол, полицейские манипулируют законом так, как выгодно им.
Эрику Делко повезло еще меньше: он попался семейной паре аферистов, которые зарабатывали на жизнь тем, что провоцировали кого-то на драку, а потом подавали в суд за побои. Вступившись за «несчастную», Эрик в результате оказался в кабале – двадцать процентов его зарплаты отныне уходили аферистке.
Вступаясь за Майю, Горацио не затевал драк. Да и не похоже это было на западню – никто не мог знать, что он проедет именно здесь, именно в этот день и час, никто не заставлял его входить в дом или оставаться на ночь. И все же, сам того не ведая, войдя в этот дом, Горацио попал в тщательно приготовленный именно для него капкан.
@темы: "Сто лет одиночества", Эрик Делко, Кристина, Элина Салас, "От любви не умирают", Наталья Боа Виста, Горацио Кейн
-
-
28.08.2011 в 22:54-
-
28.08.2011 в 23:28Если захочется: "Майя"