Глава 24.
Глава 24.
Случилось так, что Горацио был совершенно искренен и в то же время понят совершенно неверно. Просто потому, что в понятие «моя семья» они с Кристиной вкладывали совершенно разный смысл – впрочем, так случается настолько часто, что остается только удивляться, как это люди вообще ухитряются понимать друг друга.
Для Кристины «семья» означало «супруг/супруга плюс дети». Для Горацио – людей, за которых он чувствовал свою ответственность. Когда были живы родители и Рэй, они были семьей Горацио. После смерти брата он стал считать семьей Элину с Рэем-младшим и Сюзи с Мэдиссон. Если бы не было их, Горацио считал бы семьей Тима, Эрика с Келли, Алекс, других сотрудников лаборатории, и даже в какой-то степени весь Майами, который он поклялся защищать.
Что касалось своей собственной семьи, то и тут Горацио был честен. Он искренне не понимал, почему не сложилось и продолжало не складываться. Вроде бы он все делал правильно, вроде бы не ждал ничего особенного, всего лишь любви и понимания, и тем не менее…
С Ребеккой Невинс они расстались через две недели. Горацио не забыл ощущение, посетившее его в ночь после цунами, что эта женщина ему не подходит, но не торопился с действиями. Разумеется, Ребекка не такая, как Кристина. Но действительно ли им не по пути? Ведь Горацио сам пригласил Ребекку на ужин тогда, еще до похищения. Что же изменилось теперь?
Однажды Горацио все же попробовал рассказать ей о том, что его беспокоит. О некоторых своих снах.
– Это всегда одно и то же… – говорил он, глядя перед собой. – Я в ювелирной лавке. Замедленные кадры… Я достаю пистолет… Прицеливаюсь… Нажимаю на курок – ничего. Ничего не происходит, его заклинило…
– Не у тебя, у Спидла, Горацио, – перебила его Ребекка. – Ты ничего не мог сделать.
В ее тоне явно слышалась нотка снисходительности и легкого нетерпения: мол, когда же ты наконец усвоишь столь очевидные вещи.
– Если б я мог в это поверить… – сказал Горацио, наклоняясь вперед и разглядывая свои руки.
Кристина отреагировала не так. Сказала, что он в этом не виноват. Мог ли он что-то сделать или нет – он не виноват в случившемся. Почему-то в такой формулировке Горацио было гораздо легче принять это. Так же как было легче рассказывать, хотя Кристина по сути вообще никак не реагировала, просто задавала вопрос и выслушивала ответ. Без выводов. Без оценок. Пожалуй, во время того разговора Горацио прочувствовал истинное значение слова «поделиться». Человеку нужно делиться мыслями, чувствами. Особенно после таких событий. Недаром Стетлер так настаивал на посещении психотерапевта. Но Горацио действительно нуждался не в этом. Психотерапевт, та же доктор Траверс, при всем уважении к ее профессионализму, не может просто выслушать, ей нужно дать оценку состоянию пациента, дать ему какие-то рекомендации…
Ребекка села напротив и взяла его за руку. Горацио разглядывал тонкие пальчики, так ласково поглаживающие его ладонь. Чего же ему не хватает? Может быть, Элина права, и он сам создает себе лишние сложности? Может, поэтому он до сих пор один? От этой мысли что-то шевелилось на самом краешке сознания, словно воспоминание о забытом сне. Поддразнивало, обещая какую-то важную разгадку, но в руки не давалось.
Окончательное решение Горацио принял неделю спустя.
– Лучше не жди меня, – сказал он Ребекке в ответ на приглашение.
– В чем дело? – удивилась она. Горацио медлил с ответом, и она продолжила: – Это из-за того, что я сказала Элине?
Горацио слегка прищурился, склонил голову набок. Он не был в курсе, Элина ничего не передала ему, но сам факт… Ребекка что-то сказала Элине такое, что явно ему не понравилось бы.
– Нет, – тем не менее, честно ответил он.
– Из-за сделки, которую я заключила, – покивав, выдвинула новую версию Ребекка.
Горацио не стал ни подтверждать, ни отрицать этого. Все равно истинную причину ему не объяснить, а чем названная причина хуже других, особенно если она устраивает Ребекку?
– Я бы не изменила своего решения, – сказала она.
– А я своего, – ответил Горацио.
«На неверное решение уходит всего секунда», – сказал он ей всего несколькими минутами ранее. Поэтому важные решения Горацио старался не принимать в спешке. Именно для того, чтобы не приходилось их менять. Иногда это становилось проблемой, как в случае с Элиной.
Любил ли он ее? Пожалуй, все же любил. Просто для него это не означало необходимости форсировать события, совсем наоборот. И Элина, и Рэй-младший, по его мнению, достаточно натерпелись. Когда Горацио занимался делом Рэя, Элина призналась, что муж в последнее время окончательно увяз: неделями не появлялся дома, употреблял наркотики. От себя Горацио мог бы добавить про связь Рэя на стороне и его внебрачную дочь. Горацио делал для них все, что мог: нашел и отправил в тюрьму человека, который лишил Элину мужа, а Рэя-младшего – отца, возил племянника на рыбалку, приглашал Элину поужинать, чтобы не оставлять ее один на один с воспоминаниями.
Когда Элина впервые намекнула, что их отношения могут стать чем-то большим, Горацио несколько растерялся. Ему хотелось бы быть уверенным, что он для Элины не просто «таблетка от одиночества». К тому же, если он резко сменит статус, а потом что-то не сложится, вернуть прежние ровные дружеские отношения будет не так-то просто, и Элине, и племяннику он нанесет тем самым новую душевную травму, а этого Горацио категорически не хотел допускать.
Шаги к сближению он все же делал, но медленные, осторожные. Элина не поняла и не оценила этого. Сюзи и Мэдиссон внесли свою лепту: не желая причинять боль известием об измене Рэя, Горацио не стал опровергать догадку о том, что Мэдиссон – якобы его дочь. Результат не заставил себя долго ждать. Элина сочла себя обманутой и оскорбленной.
– С Риком просто, – объяснила она, когда Горацио узнал, что она встречается со Стетлером. – Он меня пригласил, я согласилась. Так обычно бывает…
Горацио был согласен. У него тоже обычно все именно так и происходило, и с Ребеккой, и с другими женщинами. Женщина ему нравилась, он ее приглашал, она соглашалась. Если ничего не складывалось – они расставались. Но ведь Элина была не просто понравившейся ему женщиной. Она была женой его брата, его семьей, Горацио был обязан опекать их с Рэем-младшим, защищать. Как он будет это делать, если несложившиеся отношения приведут их на грань «холодной войны»? Почему Элина не хочет понимать этого?
– У тебя дочь, о которой ты мне не сказал, – добавила Элина. – Мне трудно тебе доверять.
– Понимаю, – сказал Горацио.
На самом деле он не понимал: неужели Рик больше достоин доверия, чем он? На взгляд Горацио, вокруг было достаточно более достойных мужчин. Тем не менее, выбор Элины следовало уважать, и Горацио, скрепя сердце, отступил. Мысль о том, что это мог быть лишь намек «быть проще», попытка «расшевелить» его при помощи банальной ревности, как-то не пришла ему в голову, возможно потому, что сам Горацио никогда бы так не поступил. Он и свой роман с Ребеккой отнюдь не афишировал, в отличие от Элины с Риком, которые, словно нарочно, то и дело попадались на глаза. Сердце стискивало, но не столько ревностью, сколько болью: Рик не внушал доверия, и вдобавок совершенно не уделял внимания воспитанию Рэя-младшего, что вылилось в историю с ружьем, которая без вмешательства Горацио вполне могла закончиться для племянника тюрьмой. Как дядя мог воспитывать, видя племянника раз в месяц, а то и реже? Про то, что Рик Стетлер – совершенно неподходящая пара для Элины, Горацио даже не заикался, понимая, что его слова однозначно будут восприняты как проявление ревности. Казалось бы, после того, как дело дошло до рукоприкладства, Элина и сама должна была все понять, но ничего не произошло. Лишь Стетлер стал еще ревностнее следить за Горацио, изыскивая малейший повод навредить ему.
Все тайное рано или поздно становится явным. Казалось бы, детектив и криминалист с двадцатилетним стажем работы в полиции должен знать это, как никто другой. Правда о Мэдиссон все же выплыла на свет, Горацио самому пришлось рассказать Элине, что отцом девочки является не он, а Рэй, когда у той обнаружили острый миелобластный лейкоз, и выяснилось, что ни мать, ни дядя не подходят в качестве доноров для пересадки костного мозга. В расстроенных чувствах Элина отказалась подвергать сына болезненной процедуре ради спасения внебрачной дочери мужа, потом передумала, но у Горацио осталось смутное неприятное чувство, что это было сделано в качестве одолжения ему лично, а не из тех принципов, которыми руководствовался он сам.
Мэдиссон пошла на поправку, а некоторое время спустя неожиданно выплыла на свет еще одна тайна: о смерти Рэя. Точнее, о том, что он вовсе не умер. Человек, которого Горацио посадил в тюрьму, как убийцу брата, оказался федеральным агентом, работающим под прикрытием. Вспоминая допросы Боба Китона, Горацио не мог не испытывать досады: его даже не обманывали, ему просто позволили обмануть себя, точно так же, как он позволил обмануться Элине насчет Мэдиссон. Теперь же Горацио по крупице добывал истину, мучаясь осознанием того, что не может поделиться своими догадками ни с кем. Особенно с Элиной – ведь она продолжала встречаться с Риком Стетлером. Если она узнает, что ее муж жив, узнает и Стетлер. Вновь посадить брату на хвост отдел внутренних расследований Горацио не хотел, Рэя и так чуть не объявили грязным полицейским, чем, как выяснилось, и воспользовались федералы, заставив Рэймонда Кейна инсценировать собственную смерть, чтобы начать опасную разработку более крупных фигур, нежели мелкие наркоторговцы. Засекреченные результаты вскрытия, похороны в закрытом гробу, запрет на проведение расследования – все стало понятно в свете этого.
«Все тайное рано или поздно становится явным», – напомнила жизнь: Боб Китон был убит, Горацио пришлось сказать Элине о том, что Рэй может быть жив, а о его интересе к расследованию этого дела узнали федералы и пригрозили, что вмешательство может обернуться для Рэя уже подлинной смертью. Горацио не хотел так рисковать, но когда террористы узнали о том, что Рэй – полицейский, и похитили его сына, чтобы расправиться с отцом, Горацио уже не мог оставаться в стороне. Тем более что Элина рассталась с Риком, узнав, что ее муж жив, и теперь вся ответственность за семью брата вновь лежала на Горацио.
«Грязную бомбу» удалось обезвредить, а Рэя с семьей – отправить в Бразилию, подальше от федералов, наркотиков и отдела внутренних расследований. Проводив самолет, Горацио вернулся домой с крайне противоречивыми чувствами. С одной стороны, он не мог не переживать за близких ему людей, не думать о том, удастся ли Элине и Рэю вновь почувствовать себя семьей после нескольких лет врозь, после всей лжи и измен. С другой стороны – ему исполнилось сорок пять, а при такой работе времени на личную жизнь и так оставалось катастрофически мало, и то, что теперь ответственность за свою семью придется нести Рэю, не сваливая ее на старшего брата, было только на благо.
***
После неудачи с гипнозом Горацио далеко не сразу оставил попытки выяснить, действительно ли Кристина погибла. Проверив по иммиграционной базе, он узнал, что с 2000 года в Штаты прибыло сорок девять женщин по имени Кристина. Просмотрев фотографии, Горацио узнал, что его Кристина приехала в 2001 году под фамилией Маршалл. Однако ни тогда, ни теперь никаких дальнейших сведений о месте ее проживания или работы не оказалось. Это тоже свидетельствовало в пользу версии о гибели. Кристина сумела оказать ему помощь, спрятать и позвонить Элине, но ее застали во время звонка, обнаружили отсутствие заложника – и Кристина поплатилась за это. Горацио даже подозревал, что он видел, как это случилось. Решив, что Кристина могла быть с ним уже после ямы, он попытался сам прорваться сквозь пелену темноты, представляя, что у него все болит, а над ним склоняется лицо Кристины… Темнота насмехалась над ним, раз за разом уводя его полусонное сознание в сторону грез: Горацио видел, как он целует и раздевает Кристину, но она неизменно прикрывала грудь наискось рукой, пряча от него пулевые отметины. У Кристофера Менга и его подручных в банке были именно автоматы, способные скосить человека вот так, очередью поперек груди. А взорванный флигель мог скрыть все следы. Эротическую окраску этих снов Горацио считал отражением своего желания познакомиться с Кристиной поближе. Если бы она осталась жива, Горацио непременно попытался бы…
Попытки воскресить воспоминания полностью, пройдя сквозь ад темноты, неизменно оборачивались поражением, превращаясь в кошмар.
В конце концов Горацио сдался. Если после кошмара ямы его ожидал лишь новый кошмар убийства Кристины у него на глазах, понятно было, почему сознание так упорно вычеркивает эти воспоминания из памяти. Кристину не вернуть. Нужно было жить дальше, оставив в прошлом Кристину, Ребекку, Элину…
***
Жизнь Кристины проходила практически под тем же девизом. Прошлого не вернуть. Нужно жить дальше, оставив позади Питера Маршалла, Кристофера Менга, Горацио Кейна. Единственное различие заключалось в том, что Кристина точно знала: Горацио жив и здоров. Она иногда видела его в новостях. Первое время ей хотелось увидеть его лицо, понять, остался ли шрам, но разглядеть этого не удавалось – чаще всего Горацио показывали мельком, быстро проходящим мимо толпы репортеров со стандартным «без комментариев». Потом лейтенант Горацио Кейн окончательно превратился для Кристины в далекую фигуру в неизменном костюме и солнцезащитных очках, мелькающую порой на экране. Это был не ее Горацио, живущий в воспоминаниях. Возможно, поэтому Кристина не мечтала о чуде, о случайной встрече, о внезапном возвращении воспоминаний и чувств…
Ее жизнь была куда более спокойной и размеренной, чем его. Судьба предоставила ей очередную передышку, позволив просто жить, читать книги, смотреть фильмы, гулять по набережным, наблюдать за регулярно устраиваемыми регатами, любоваться на детей в парках.
Майами был похож на калейдоскоп, складывающийся из бесконечного количества разноцветных осколков чьих-то жизней, для каждого образуя свой собственный, неповторимый узор. Сезон ураганов сменялся сезоном круизов, где-то шли разборки уличных банд, а где-то – шикарные вечеринки, одних людей убивали ради многомиллионных состояний, других – за порцию дрянного наркотика.
Больница, где работала Кристина, была довольно дорогой, что создавало значительный контраст между пациентами. Те, кто ложился сюда на плановые операции, в основном были людьми не бедными, а вот в отделение скорой помощи привозили всех подряд, порой и вовсе не имеющих страховки.
Почувствовав себя в своей стихии, Кристина полностью отдавалась работе, и это не замедлило проявить себя. Всего за полгода работы она сумела создать себе репутацию, так что доктор Кэрри вскоре даже начал подшучивать, мол, если бы он не входил в совет больницы, так уже начал бы принимать ставки на то, что доктор О’Нил будет названа лучшим врачом года. Кристина смеялась и говорила, что это маловероятно, потому что, если об этом зайдет речь, Эдди подсыплет ей отравы в кофе. Этингейл в ответ ворчал, что отраву он подсыплет себе, в тот день, когда Кристину поставят над ним главной.
Тучный, медлительный ворчун Эдди был, пожалуй, вторым человеком, которого Кристина могла бы назвать своим другом, помимо доктора Кэрри, что, впрочем, не мешало Этингейлу отчаянно завидовать ее успехам, прикрывая это шуточками. Его самого пациенты не особенно жаловали за резковатую манеру общения, но меняться он не хотел, отшучиваясь, что тогда его разлюбит жена, а она ему дороже.
В тот день, когда в городе началась паника из-за угрозы террористов взорвать радиоактивную бомбу, Кристина дежурила в отделении «скорой». Когда же диктор объявила, что угроза миновала, лейтенанту Горацио Кейну удалось обезвредить бомбу, Кристина невольно обернулась к экрану, надеясь, что сейчас покажут Горацио, дадут убедиться, что он не пострадал. Но на экране был какой-то молодой криминалист, и Кристина вернулась к пациенту, сорокалетнему строителю, на руку которого накладывала шов.
– Почему вы не признаетесь ему в своих чувствах? – неожиданно спросил пациент некоторое время спустя.
– Что? – невольно вздрогнув, переспросила Кристина.
– Если бы между вами что-то было, вы бы кинулись к телефону, а в то, что лейтенант оказался настолько глуп, чтобы отвергнуть такую женщину, как вы, мне не верится.
– Мистер… – Кристина скосила глаза на карту, – …Грэй, вам не кажется, что это не ваше дело? И, – чуть помедлив, не сдержала любопытства она, – какую это «такую», хотелось бы знать?
– Красивую, спокойную, внимательную, добрую, – напрочь игнорируя первое замечание, перечислил он.
– Может быть, он женат? – поддаваясь желанию защитить Горацио и тем самым невольно втягиваясь в разговор, который не собиралась поддерживать, возразила Кристина.
– Скорее, это вы замужем, – усмехнулся Грэй. – Ведь так? Ничего, что я спрашиваю?
– Ничего, если я не отвечу?
– Тогда мы оба можем попасть в неприятное положение. Я решительно настроен за вами поухаживать.
– Как? – растерялась Кристина.
– Как обычно ухаживают, – широко улыбнулся Грэй. – Присылать цветы, звонить с дурацкими разговорами о погоде и самочувствии, пригласить поужинать… Ничего оригинального, – пожал он плечами. – Я вообще довольно неоригинальный тип.
Кристина молчала, бинтуя ему руку и не понимая, что сказать.
– Так что? – нарушил молчание Грэй. – Вы замужем, или безнадежно влюблены в лейтенанта Кейна? Мне хотелось бы знать, не будут ли мои ухаживания вам в тягость.
– Мой муж умер четыре года назад, – ответила Кристина. И неожиданно откровенно добавила: – А лейтенант меня забыл. Так что мои чувства к нему теперь не имеют никакого значения.
Наверное, ей просто слишком давно хотелось этим поделиться хоть с кем-то, а темные глаза этого нахального пациента смотрели с искренним участием.
– Значит, вы разрешаете мне поухаживать за вами?
– А вам требуется разрешение?
– А как же, – рассмеялся Грэй. – Мы, строители, без разрешения никуда. А то, понимаешь, стараешься, строишь дом, а потом его снесут или ураганом разрушит из-за того, что построил не там или не так.
– Мое разрешение не даст никаких гарантий, мистер Грэй, – пожала плечами Кристина.
– Пол, – поправил тот. – Зовите меня Пол.
– Почему не Реджинальд? – глянув в карту, поинтересовалась Кристина.
– Ну какой я Реджинальд, – рассмеялся он.
Кристина окинула его взглядом и легонько улыбнулась. Да, простоватому строителю важное, вычурное «Реджинальд» никак не шло.
– Это все мама, – пояснил Пол. – Хотела, чтобы я архитектором стал, вот и имечко придумала соответствующее.
– Что ж, – возвращаясь к деловому тону и делая пометки в карте, сказала Кристина, – через неделю жду вас, будем снимать швы.
«О, свидание!» – прочитала она в смеющемся взгляде и тоже улыбнулась.
Может быть, это действительно нормально – она ему понравилась, он хочет за ней поухаживать. Что такого? И вообще, у нее есть неделя на то, чтобы все обдумать.
Как выяснилось, Пол Грэй не настроен был просто ждать эту неделю. Тем же вечером в приемный покой принесли корзину цветов для доктора О’Нил.
«Свет твоих глаз согревает лучше солнца», – было написано в карточке.
Как Пол и предупреждал, он был совершенно неоригинальным типом.
Глава 24.Случилось так, что Горацио был совершенно искренен и в то же время понят совершенно неверно. Просто потому, что в понятие «моя семья» они с Кристиной вкладывали совершенно разный смысл – впрочем, так случается настолько часто, что остается только удивляться, как это люди вообще ухитряются понимать друг друга.
Для Кристины «семья» означало «супруг/супруга плюс дети». Для Горацио – людей, за которых он чувствовал свою ответственность. Когда были живы родители и Рэй, они были семьей Горацио. После смерти брата он стал считать семьей Элину с Рэем-младшим и Сюзи с Мэдиссон. Если бы не было их, Горацио считал бы семьей Тима, Эрика с Келли, Алекс, других сотрудников лаборатории, и даже в какой-то степени весь Майами, который он поклялся защищать.
Что касалось своей собственной семьи, то и тут Горацио был честен. Он искренне не понимал, почему не сложилось и продолжало не складываться. Вроде бы он все делал правильно, вроде бы не ждал ничего особенного, всего лишь любви и понимания, и тем не менее…
С Ребеккой Невинс они расстались через две недели. Горацио не забыл ощущение, посетившее его в ночь после цунами, что эта женщина ему не подходит, но не торопился с действиями. Разумеется, Ребекка не такая, как Кристина. Но действительно ли им не по пути? Ведь Горацио сам пригласил Ребекку на ужин тогда, еще до похищения. Что же изменилось теперь?
Однажды Горацио все же попробовал рассказать ей о том, что его беспокоит. О некоторых своих снах.
– Это всегда одно и то же… – говорил он, глядя перед собой. – Я в ювелирной лавке. Замедленные кадры… Я достаю пистолет… Прицеливаюсь… Нажимаю на курок – ничего. Ничего не происходит, его заклинило…
– Не у тебя, у Спидла, Горацио, – перебила его Ребекка. – Ты ничего не мог сделать.
В ее тоне явно слышалась нотка снисходительности и легкого нетерпения: мол, когда же ты наконец усвоишь столь очевидные вещи.
– Если б я мог в это поверить… – сказал Горацио, наклоняясь вперед и разглядывая свои руки.
Кристина отреагировала не так. Сказала, что он в этом не виноват. Мог ли он что-то сделать или нет – он не виноват в случившемся. Почему-то в такой формулировке Горацио было гораздо легче принять это. Так же как было легче рассказывать, хотя Кристина по сути вообще никак не реагировала, просто задавала вопрос и выслушивала ответ. Без выводов. Без оценок. Пожалуй, во время того разговора Горацио прочувствовал истинное значение слова «поделиться». Человеку нужно делиться мыслями, чувствами. Особенно после таких событий. Недаром Стетлер так настаивал на посещении психотерапевта. Но Горацио действительно нуждался не в этом. Психотерапевт, та же доктор Траверс, при всем уважении к ее профессионализму, не может просто выслушать, ей нужно дать оценку состоянию пациента, дать ему какие-то рекомендации…
Ребекка села напротив и взяла его за руку. Горацио разглядывал тонкие пальчики, так ласково поглаживающие его ладонь. Чего же ему не хватает? Может быть, Элина права, и он сам создает себе лишние сложности? Может, поэтому он до сих пор один? От этой мысли что-то шевелилось на самом краешке сознания, словно воспоминание о забытом сне. Поддразнивало, обещая какую-то важную разгадку, но в руки не давалось.
Окончательное решение Горацио принял неделю спустя.
– Лучше не жди меня, – сказал он Ребекке в ответ на приглашение.
– В чем дело? – удивилась она. Горацио медлил с ответом, и она продолжила: – Это из-за того, что я сказала Элине?
Горацио слегка прищурился, склонил голову набок. Он не был в курсе, Элина ничего не передала ему, но сам факт… Ребекка что-то сказала Элине такое, что явно ему не понравилось бы.
– Нет, – тем не менее, честно ответил он.
– Из-за сделки, которую я заключила, – покивав, выдвинула новую версию Ребекка.
Горацио не стал ни подтверждать, ни отрицать этого. Все равно истинную причину ему не объяснить, а чем названная причина хуже других, особенно если она устраивает Ребекку?
– Я бы не изменила своего решения, – сказала она.
– А я своего, – ответил Горацио.
«На неверное решение уходит всего секунда», – сказал он ей всего несколькими минутами ранее. Поэтому важные решения Горацио старался не принимать в спешке. Именно для того, чтобы не приходилось их менять. Иногда это становилось проблемой, как в случае с Элиной.
Любил ли он ее? Пожалуй, все же любил. Просто для него это не означало необходимости форсировать события, совсем наоборот. И Элина, и Рэй-младший, по его мнению, достаточно натерпелись. Когда Горацио занимался делом Рэя, Элина призналась, что муж в последнее время окончательно увяз: неделями не появлялся дома, употреблял наркотики. От себя Горацио мог бы добавить про связь Рэя на стороне и его внебрачную дочь. Горацио делал для них все, что мог: нашел и отправил в тюрьму человека, который лишил Элину мужа, а Рэя-младшего – отца, возил племянника на рыбалку, приглашал Элину поужинать, чтобы не оставлять ее один на один с воспоминаниями.
Когда Элина впервые намекнула, что их отношения могут стать чем-то большим, Горацио несколько растерялся. Ему хотелось бы быть уверенным, что он для Элины не просто «таблетка от одиночества». К тому же, если он резко сменит статус, а потом что-то не сложится, вернуть прежние ровные дружеские отношения будет не так-то просто, и Элине, и племяннику он нанесет тем самым новую душевную травму, а этого Горацио категорически не хотел допускать.
Шаги к сближению он все же делал, но медленные, осторожные. Элина не поняла и не оценила этого. Сюзи и Мэдиссон внесли свою лепту: не желая причинять боль известием об измене Рэя, Горацио не стал опровергать догадку о том, что Мэдиссон – якобы его дочь. Результат не заставил себя долго ждать. Элина сочла себя обманутой и оскорбленной.
– С Риком просто, – объяснила она, когда Горацио узнал, что она встречается со Стетлером. – Он меня пригласил, я согласилась. Так обычно бывает…
Горацио был согласен. У него тоже обычно все именно так и происходило, и с Ребеккой, и с другими женщинами. Женщина ему нравилась, он ее приглашал, она соглашалась. Если ничего не складывалось – они расставались. Но ведь Элина была не просто понравившейся ему женщиной. Она была женой его брата, его семьей, Горацио был обязан опекать их с Рэем-младшим, защищать. Как он будет это делать, если несложившиеся отношения приведут их на грань «холодной войны»? Почему Элина не хочет понимать этого?
– У тебя дочь, о которой ты мне не сказал, – добавила Элина. – Мне трудно тебе доверять.
– Понимаю, – сказал Горацио.
На самом деле он не понимал: неужели Рик больше достоин доверия, чем он? На взгляд Горацио, вокруг было достаточно более достойных мужчин. Тем не менее, выбор Элины следовало уважать, и Горацио, скрепя сердце, отступил. Мысль о том, что это мог быть лишь намек «быть проще», попытка «расшевелить» его при помощи банальной ревности, как-то не пришла ему в голову, возможно потому, что сам Горацио никогда бы так не поступил. Он и свой роман с Ребеккой отнюдь не афишировал, в отличие от Элины с Риком, которые, словно нарочно, то и дело попадались на глаза. Сердце стискивало, но не столько ревностью, сколько болью: Рик не внушал доверия, и вдобавок совершенно не уделял внимания воспитанию Рэя-младшего, что вылилось в историю с ружьем, которая без вмешательства Горацио вполне могла закончиться для племянника тюрьмой. Как дядя мог воспитывать, видя племянника раз в месяц, а то и реже? Про то, что Рик Стетлер – совершенно неподходящая пара для Элины, Горацио даже не заикался, понимая, что его слова однозначно будут восприняты как проявление ревности. Казалось бы, после того, как дело дошло до рукоприкладства, Элина и сама должна была все понять, но ничего не произошло. Лишь Стетлер стал еще ревностнее следить за Горацио, изыскивая малейший повод навредить ему.
Все тайное рано или поздно становится явным. Казалось бы, детектив и криминалист с двадцатилетним стажем работы в полиции должен знать это, как никто другой. Правда о Мэдиссон все же выплыла на свет, Горацио самому пришлось рассказать Элине, что отцом девочки является не он, а Рэй, когда у той обнаружили острый миелобластный лейкоз, и выяснилось, что ни мать, ни дядя не подходят в качестве доноров для пересадки костного мозга. В расстроенных чувствах Элина отказалась подвергать сына болезненной процедуре ради спасения внебрачной дочери мужа, потом передумала, но у Горацио осталось смутное неприятное чувство, что это было сделано в качестве одолжения ему лично, а не из тех принципов, которыми руководствовался он сам.
Мэдиссон пошла на поправку, а некоторое время спустя неожиданно выплыла на свет еще одна тайна: о смерти Рэя. Точнее, о том, что он вовсе не умер. Человек, которого Горацио посадил в тюрьму, как убийцу брата, оказался федеральным агентом, работающим под прикрытием. Вспоминая допросы Боба Китона, Горацио не мог не испытывать досады: его даже не обманывали, ему просто позволили обмануть себя, точно так же, как он позволил обмануться Элине насчет Мэдиссон. Теперь же Горацио по крупице добывал истину, мучаясь осознанием того, что не может поделиться своими догадками ни с кем. Особенно с Элиной – ведь она продолжала встречаться с Риком Стетлером. Если она узнает, что ее муж жив, узнает и Стетлер. Вновь посадить брату на хвост отдел внутренних расследований Горацио не хотел, Рэя и так чуть не объявили грязным полицейским, чем, как выяснилось, и воспользовались федералы, заставив Рэймонда Кейна инсценировать собственную смерть, чтобы начать опасную разработку более крупных фигур, нежели мелкие наркоторговцы. Засекреченные результаты вскрытия, похороны в закрытом гробу, запрет на проведение расследования – все стало понятно в свете этого.
«Все тайное рано или поздно становится явным», – напомнила жизнь: Боб Китон был убит, Горацио пришлось сказать Элине о том, что Рэй может быть жив, а о его интересе к расследованию этого дела узнали федералы и пригрозили, что вмешательство может обернуться для Рэя уже подлинной смертью. Горацио не хотел так рисковать, но когда террористы узнали о том, что Рэй – полицейский, и похитили его сына, чтобы расправиться с отцом, Горацио уже не мог оставаться в стороне. Тем более что Элина рассталась с Риком, узнав, что ее муж жив, и теперь вся ответственность за семью брата вновь лежала на Горацио.
«Грязную бомбу» удалось обезвредить, а Рэя с семьей – отправить в Бразилию, подальше от федералов, наркотиков и отдела внутренних расследований. Проводив самолет, Горацио вернулся домой с крайне противоречивыми чувствами. С одной стороны, он не мог не переживать за близких ему людей, не думать о том, удастся ли Элине и Рэю вновь почувствовать себя семьей после нескольких лет врозь, после всей лжи и измен. С другой стороны – ему исполнилось сорок пять, а при такой работе времени на личную жизнь и так оставалось катастрофически мало, и то, что теперь ответственность за свою семью придется нести Рэю, не сваливая ее на старшего брата, было только на благо.
***
После неудачи с гипнозом Горацио далеко не сразу оставил попытки выяснить, действительно ли Кристина погибла. Проверив по иммиграционной базе, он узнал, что с 2000 года в Штаты прибыло сорок девять женщин по имени Кристина. Просмотрев фотографии, Горацио узнал, что его Кристина приехала в 2001 году под фамилией Маршалл. Однако ни тогда, ни теперь никаких дальнейших сведений о месте ее проживания или работы не оказалось. Это тоже свидетельствовало в пользу версии о гибели. Кристина сумела оказать ему помощь, спрятать и позвонить Элине, но ее застали во время звонка, обнаружили отсутствие заложника – и Кристина поплатилась за это. Горацио даже подозревал, что он видел, как это случилось. Решив, что Кристина могла быть с ним уже после ямы, он попытался сам прорваться сквозь пелену темноты, представляя, что у него все болит, а над ним склоняется лицо Кристины… Темнота насмехалась над ним, раз за разом уводя его полусонное сознание в сторону грез: Горацио видел, как он целует и раздевает Кристину, но она неизменно прикрывала грудь наискось рукой, пряча от него пулевые отметины. У Кристофера Менга и его подручных в банке были именно автоматы, способные скосить человека вот так, очередью поперек груди. А взорванный флигель мог скрыть все следы. Эротическую окраску этих снов Горацио считал отражением своего желания познакомиться с Кристиной поближе. Если бы она осталась жива, Горацио непременно попытался бы…
Попытки воскресить воспоминания полностью, пройдя сквозь ад темноты, неизменно оборачивались поражением, превращаясь в кошмар.
В конце концов Горацио сдался. Если после кошмара ямы его ожидал лишь новый кошмар убийства Кристины у него на глазах, понятно было, почему сознание так упорно вычеркивает эти воспоминания из памяти. Кристину не вернуть. Нужно было жить дальше, оставив в прошлом Кристину, Ребекку, Элину…
***
Жизнь Кристины проходила практически под тем же девизом. Прошлого не вернуть. Нужно жить дальше, оставив позади Питера Маршалла, Кристофера Менга, Горацио Кейна. Единственное различие заключалось в том, что Кристина точно знала: Горацио жив и здоров. Она иногда видела его в новостях. Первое время ей хотелось увидеть его лицо, понять, остался ли шрам, но разглядеть этого не удавалось – чаще всего Горацио показывали мельком, быстро проходящим мимо толпы репортеров со стандартным «без комментариев». Потом лейтенант Горацио Кейн окончательно превратился для Кристины в далекую фигуру в неизменном костюме и солнцезащитных очках, мелькающую порой на экране. Это был не ее Горацио, живущий в воспоминаниях. Возможно, поэтому Кристина не мечтала о чуде, о случайной встрече, о внезапном возвращении воспоминаний и чувств…
Ее жизнь была куда более спокойной и размеренной, чем его. Судьба предоставила ей очередную передышку, позволив просто жить, читать книги, смотреть фильмы, гулять по набережным, наблюдать за регулярно устраиваемыми регатами, любоваться на детей в парках.
Майами был похож на калейдоскоп, складывающийся из бесконечного количества разноцветных осколков чьих-то жизней, для каждого образуя свой собственный, неповторимый узор. Сезон ураганов сменялся сезоном круизов, где-то шли разборки уличных банд, а где-то – шикарные вечеринки, одних людей убивали ради многомиллионных состояний, других – за порцию дрянного наркотика.
Больница, где работала Кристина, была довольно дорогой, что создавало значительный контраст между пациентами. Те, кто ложился сюда на плановые операции, в основном были людьми не бедными, а вот в отделение скорой помощи привозили всех подряд, порой и вовсе не имеющих страховки.
Почувствовав себя в своей стихии, Кристина полностью отдавалась работе, и это не замедлило проявить себя. Всего за полгода работы она сумела создать себе репутацию, так что доктор Кэрри вскоре даже начал подшучивать, мол, если бы он не входил в совет больницы, так уже начал бы принимать ставки на то, что доктор О’Нил будет названа лучшим врачом года. Кристина смеялась и говорила, что это маловероятно, потому что, если об этом зайдет речь, Эдди подсыплет ей отравы в кофе. Этингейл в ответ ворчал, что отраву он подсыплет себе, в тот день, когда Кристину поставят над ним главной.
Тучный, медлительный ворчун Эдди был, пожалуй, вторым человеком, которого Кристина могла бы назвать своим другом, помимо доктора Кэрри, что, впрочем, не мешало Этингейлу отчаянно завидовать ее успехам, прикрывая это шуточками. Его самого пациенты не особенно жаловали за резковатую манеру общения, но меняться он не хотел, отшучиваясь, что тогда его разлюбит жена, а она ему дороже.
В тот день, когда в городе началась паника из-за угрозы террористов взорвать радиоактивную бомбу, Кристина дежурила в отделении «скорой». Когда же диктор объявила, что угроза миновала, лейтенанту Горацио Кейну удалось обезвредить бомбу, Кристина невольно обернулась к экрану, надеясь, что сейчас покажут Горацио, дадут убедиться, что он не пострадал. Но на экране был какой-то молодой криминалист, и Кристина вернулась к пациенту, сорокалетнему строителю, на руку которого накладывала шов.
– Почему вы не признаетесь ему в своих чувствах? – неожиданно спросил пациент некоторое время спустя.
– Что? – невольно вздрогнув, переспросила Кристина.
– Если бы между вами что-то было, вы бы кинулись к телефону, а в то, что лейтенант оказался настолько глуп, чтобы отвергнуть такую женщину, как вы, мне не верится.
– Мистер… – Кристина скосила глаза на карту, – …Грэй, вам не кажется, что это не ваше дело? И, – чуть помедлив, не сдержала любопытства она, – какую это «такую», хотелось бы знать?
– Красивую, спокойную, внимательную, добрую, – напрочь игнорируя первое замечание, перечислил он.
– Может быть, он женат? – поддаваясь желанию защитить Горацио и тем самым невольно втягиваясь в разговор, который не собиралась поддерживать, возразила Кристина.
– Скорее, это вы замужем, – усмехнулся Грэй. – Ведь так? Ничего, что я спрашиваю?
– Ничего, если я не отвечу?
– Тогда мы оба можем попасть в неприятное положение. Я решительно настроен за вами поухаживать.
– Как? – растерялась Кристина.
– Как обычно ухаживают, – широко улыбнулся Грэй. – Присылать цветы, звонить с дурацкими разговорами о погоде и самочувствии, пригласить поужинать… Ничего оригинального, – пожал он плечами. – Я вообще довольно неоригинальный тип.
Кристина молчала, бинтуя ему руку и не понимая, что сказать.
– Так что? – нарушил молчание Грэй. – Вы замужем, или безнадежно влюблены в лейтенанта Кейна? Мне хотелось бы знать, не будут ли мои ухаживания вам в тягость.
– Мой муж умер четыре года назад, – ответила Кристина. И неожиданно откровенно добавила: – А лейтенант меня забыл. Так что мои чувства к нему теперь не имеют никакого значения.
Наверное, ей просто слишком давно хотелось этим поделиться хоть с кем-то, а темные глаза этого нахального пациента смотрели с искренним участием.
– Значит, вы разрешаете мне поухаживать за вами?
– А вам требуется разрешение?
– А как же, – рассмеялся Грэй. – Мы, строители, без разрешения никуда. А то, понимаешь, стараешься, строишь дом, а потом его снесут или ураганом разрушит из-за того, что построил не там или не так.
– Мое разрешение не даст никаких гарантий, мистер Грэй, – пожала плечами Кристина.
– Пол, – поправил тот. – Зовите меня Пол.
– Почему не Реджинальд? – глянув в карту, поинтересовалась Кристина.
– Ну какой я Реджинальд, – рассмеялся он.
Кристина окинула его взглядом и легонько улыбнулась. Да, простоватому строителю важное, вычурное «Реджинальд» никак не шло.
– Это все мама, – пояснил Пол. – Хотела, чтобы я архитектором стал, вот и имечко придумала соответствующее.
– Что ж, – возвращаясь к деловому тону и делая пометки в карте, сказала Кристина, – через неделю жду вас, будем снимать швы.
«О, свидание!» – прочитала она в смеющемся взгляде и тоже улыбнулась.
Может быть, это действительно нормально – она ему понравилась, он хочет за ней поухаживать. Что такого? И вообще, у нее есть неделя на то, чтобы все обдумать.
Как выяснилось, Пол Грэй не настроен был просто ждать эту неделю. Тем же вечером в приемный покой принесли корзину цветов для доктора О’Нил.
«Свет твоих глаз согревает лучше солнца», – было написано в карточке.
Как Пол и предупреждал, он был совершенно неоригинальным типом.
@темы: "Сто лет одиночества", Кристина, Элина Салас, "От любви не умирают", Ребекка Невинс, Горацио Кейн