Глава 20.
Глава 20.
Дверь в ее комнату была заперта, так же как и наружная дверь флигеля, но, подумав немного, Кристина заперла и дверь, ведущую в коридор. Так безопаснее на случай, если она отвыкла от ночных дежурств и уснет, оставив Горацио беззащитным.
Сняв с лампы шаль и устроившись с книжкой в своем любимом кресле, Кристина попыталась погрузиться в чтение, но это удавалось плохо. Прошлая почти бессонная ночь давала о себе знать, а ровное дыхание Горацио убаюкивало. Через некоторое время Кристина сдалась, отложила книжку и удобнее устроилась в кресле. Навык «рваного сна» вспомнился сам собой, просто потому что она знала – рядом с ней пациент. Поэтому просыпалась каждые пятнадцать-двадцать минут, проверяла состояние Горацио и засыпала снова. Несколько раз наносила гель на постепенно уменьшающуюся опухоль на его лице. Горацио спал крепко, лишь пару раз попытался перевернуться на живот, но из этого ничего не выходило, и он, поворочавшись, успокаивался.
Разбудил Кристину еле слышный стук в наружную дверь. Выйдя из комнаты, она с удивлением обнаружила, что на улице уже рассвело. Получалось, они с Горацио проспали всю ночь. За дверью оказался Марк.
– Кристофер велел узнать, будешь ли ты сегодня с и… с Джошуа заниматься, – не зная, куда деть глаза, пробормотал он.
– Нет. Сейчас у меня есть более тяжелый пациент. Вашими заботами.
Не дожидаясь реакции на свои слова, Кристина захлопнула дверь. Неужели Крис надеялся, что она оставит Горацио без присмотра?
Снова заперев дверь, Кристина приняла контрастный душ, чтобы окончательно проснуться, сделала себе завтрак, приготовила еще питья и бульона для Горацио и уже направлялась в комнату, когда услышала странный звук, заставивший ускорить шаг. Оказавшись в комнате, она чуть не выронила чашку, затем торопливо поставила ее на стол и кинулась к кровати. Почему Горацио не кричал – было непонятно, кошмар явно начался не только что, его лицо было мокрым от пота, но он лишь хрипел и бился, будто в невидимых путах.
– Горацио, открой глаза, – позвала Кристина, пытаясь его удержать. – Я здесь. Слышишь меня? Открой глаза, и все кончится, – повторяла она раз за разом. – Проснись. Открой глаза. Я здесь. Слышишь меня? Просто открой глаза, и все кончится…
Горацио наконец резко вскинулся, со всхлипом втягивая в себя воздух и оглядываясь вокруг расширенными от ужаса глазами.
– Тише, тише, – успокаивала его Кристина, укладывая обратно. – Все хорошо. Это сон. Просто страшный сон.
Горацио закрыл глаза ладонью, потом ею провел по лицу, вытирая выступившую над верхней губой испарину. Кристина ласково гладила его по голове, по плечам, отчаянно сопротивляясь желанию обнять. Дрожь в его теле постепенно утихала, но Кристине было больно от отголоска ужаса, все еще стоявшего в его глазах.
– Все хорошо. Ты не в яме. Больше ты туда не попадешь, – пообещала она, и Горацио вздрогнул, но тут же снова расслабился от ласковых касаний.
Кристина чувствовала, что вот-вот перейдет какую-то границу, которую переходить не стоит, но остановиться не могла. Отчаяние и ужас, только что пережитые Горацио, всколыхнули в ней воспоминания о собственном бессилии и страхе за него. Желание успокоить, утешить, приласкать становилось просто неконтролируемым, и Кристина никак не могла убрать руки, нежно поглаживающие его по лицу, по груди, по плечам, по волосам…
– Почему тебе разрешили меня забрать? – неожиданно спросил Горацио, приподнимаясь повыше.
– Я солгала, – спокойно ответила Кристина. – Сказала, что ты впал в кому и не выживешь, если не оказать тебе помощь.
– И тебе поверили? – прищурился Горацио.
– Не все, – дернула уголком рта Кристина. – Кристофер выставил караул. Значит, что-то подозревает. Но если ты не будешь при свидетелях вставать с кровати, никто ничего не докажет. А еще лучше – не открывай глаза, если мы в комнате не одни.
Горацио нахмурился. Кристина наконец нашла в себе силы оторваться от него, снова закрыла на ключ ведущую в коридор дверь, глянула на часы. Раннее утро, Горацио не помешало бы поспать еще несколько часов, но сейчас, растревожив все свои болячки, он вряд ли заснет.
– Что это? – с подозрением спросил Горацио, перехватывая руку Кристины за запястье, как будто она могла силой затолкать капсулы ему в рот. – Я не буду пить снотворное.
– Это обезболивающее, – мягко пояснила Кристина. – Иначе ты не сможешь заснуть из-за боли.
– Я не хочу спать, – упрямо вздернул брови Горацио.
Она опустила глаза. Боится повторения кошмара. Это естественно и понятно, но он что, совсем ей не доверяет? Не верит в ее способность защитить? Впрочем, стоит ли его винить за это? Не она ли его подставила, пусть и невольно?
– Прости, пожалуйста, – тихо сказала Кристина. – Я не должна была допустить… Но я не думала, что Кристофер сотворит такое с тобой. То есть, я знаю, он способен и на большее, – торопливо поправилась она. – Но я не думала, что тебе что-то угрожает. Просто…
Она запнулась. Как это можно объяснить? Она сама не понимает, почему Крис решил, что имеет право на такое. Ревность? Какая-то она чрезмерная, эта ревность, да и безосновательная, по большому счету – разве Кристина что-то ему обещала? Разве Горацио давал повод для ревности? Конечно, если бы Крис видел их посиделки или слышал разговоры, тогда другое дело, но сейчас-то он взбесился вообще на пустом месте.
– Понимаешь, Крис вбил себе в голову, что я для тебя – не врач и не тюремщик, а женщина… Он просто ревнует на пустом месте, понапрасну, и ты пострадал ни за что…
– Кристина, – перебил ее молчавший до сих пор Горацио. – Не вини себя, он прав…
Она захлебнулась воздухом и умолкла. Крис …прав? В смысле, она для Горацио – не врач и не тюремщик, а женщина? Похоже. То-то он стеснялся до туалета голым дойти. Но…
В следующую секунду мысли просто испарились, потому что Горацио наклонился, снова придержав ее руку, и взял таблетки с ее ладони прямо губами.
– Запей, – протянула ему чашку Кристина, отчаянно хватаясь за привычные действия. Почему-то такое признание оказалось слишком откровенным для нее. Всего несколько дней назад они собирались устроить свидание, флиртуя друг с другом, но все это происходило как-то понарошку, оставляя возможность в любой момент отступить и свести все просто к приятному времяпрепровождению двух людей или вообще к попыткам манипуляции. А сейчас… У нее было ощущение, что Горацио заявил о серьезности своих намерений, отбросив эту возможность. Но как же… Его долг, его семья, и она… Она врач, она лечить его должна, сейчас не время…
– Это не имеет значения, – сказала Кристина, чуть приметно краснея и отводя глаза. – Ты для меня лишь пациент.
«По крайней мере, сейчас, – добавила она мысленно. – Ты выздоровеешь, мы выберемся отсюда, и тогда, если тебе все еще захочется… иметь дело с преступницей… Сейчас ты об этом благополучно забыл, но потом вспомнишь, я уверена…»
– Почему-то мне кажется, что это неправда, – тихо проговорил Горацио, нежно касаясь ее щеки. Кристина сделала над собой героическое усилие, чтобы не прижаться к его ладони, отдаваясь во власть этого внезапно обретшего прежние бархатистые нотки голоса.
Но Горацио не ограничился этим прикосновением, потянулся, чуть приподнимая ее подбородок, осторожно поцеловал и откинулся обратно на подушки.
Кристина молчала, опустив глаза и поглаживая кисть его руки. Его губы были такими нежными, со сладковатым привкусом недавнего питья. Интересно, могут ли быть такими же нежными эти длинные чуткие пальцы? Жаль, что этого ей не узнать: сейчас он слишком слаб, а когда окрепнет, они сбегут отсюда и там, во внешнем мире, все изменится. Как жаль…
Поцелуи Кристофера больше напоминали укусы, всегда были жесткими, агрессивными. Питер не признавал поцелуев вообще: это было «детское слюнявое лизание», по его мнению.
Не случится же ничего страшного, если она разочек поцелует Горацио? В общем-то, это даже полезно…
Кристина подняла глаза, пытаясь определить, хочет ли сам Горацио продолжения. Он улыбнулся, ласково, ободряюще – такой его улыбки она еще не видела.
Будь что будет. Кристина наклонилась, осторожно коснулась его губ – и не смогла оторваться, разрешив себе лишь один поцелуй, но то и дело обнаруживая, что еще осталась масса неопробованных ощущений. Рука Горацио давно уже уютно устроилась на ее затылке, он ненавязчиво вел в этой игре, впрочем, не возражая, когда ей немедленно хотелось повторить то, что он только что сделал.
Они с трудом оторвались друг от друга. Кристина еще не пришла в себя от такого количества новых ощущений, когда Горацио протянул руку и попытался расстегнуть верхнюю пуговицу ее блузки. Его пальцы ужасно тряслись, а петли на ее одежде были тугими. Кристина перехватила его руку, едва он справился с первой пуговицей. Непередаваемый вздох разочарования, вырвавшийся у Горацио, то, как он разом поник, – все это неожиданно полностью перевернуло чувства Кристины. Только что она была готова строгим врачебным тоном поставить его на место, а теперь… Теперь она сама медленно расстегивала пуговицу за пуговицей, мысленно удивляясь тому, что делает. Почему-то все доводы, и «за», и «против», вдруг оказались глупыми и по большому счету никому не нужными.
Уже расстегнув блузку, Кристина вдруг остановилась. Сейчас он увидит отметины от пуль, пересекающие ее грудь. А у него ножевой шрам на боку, и что? Тем не менее, Кристина не могла избавиться от смущения. Горацио, заметив ее замешательство, сел, оказавшись вдруг совсем вплотную, и осторожно потянул полу блузки, спуская ее с Кристининого плеча. Она позволила блузе соскользнуть, но тут же прикрыла грудь наискось правой рукой. Горацио, если и удивился этому странному жесту, ничего говорить не стал, полуобнял, расстегивая бюстгальтер и спуская его лямочки с плеч Кристины. Она не опустила руку, но позволила осторожно вытащить из-под нее ставшую лишней деталь одежды.
Горацио медленно провел рукой по ее плечу, по безвольно лежащей на колене левой руке, отвел волосы с шеи и притянул Кристину поближе, не пытаясь даже дотронуться до закрывающей отметины руки. Кристина невольно запрокинула голову, впитывая поцелуи, ее слегка потряхивало, словно от холода. Поцелуи спустились с шеи на ключицу, пробежались по пальчикам лежащей на ней руки, а затем Горацио осторожно поддел ее ладонь носом, словно прося дозволения. Кристина немного расслабила руку, и новый поцелуй пришелся в ладонь, а следующий – прямо в ямку отметины под ключицей. Кристина невольно вздрогнула, и Горацио замер.
– Тебе неприятно? – спросил он, слегка отстранившись и вглядываясь в глаза Кристины.
Она лишь покачала головой, прикусив губу. Неприятно не было, было странно и ново, как будто время повернуло вспять, и ей снова предстояла первая брачная ночь. По крайней мере, действия Горацио и ощущения от этих действий были совершенно неизведанными, заставляли ее замирать и задыхаться.
Горацио улыбнулся и вновь склонился к уже открытой пулевой отметине, осторожно захватывая губами выпуклые края и щекоча языком ямку. Кристина прерывисто вздохнула – и опустила руку. Горацио на мгновение замер, отстранившись, разглядывая потемневшими от нахлынувших чувств глазами еще три таких же отметины, спускающихся ниже. Когда он вновь притянул Кристину к себе, ей показалось, что его поцелуи и осторожные ласкающие поглаживания стали еще нежнее, хотя вряд ли это было возможно. Но так казалось.
Кристина вышла наконец из ступора и начала отвечать, целуя и лаская его плечи, спину, лицо. Затем Горацио провел рукой по ее бедру, и Кристина внимательно взглянула ему в глаза, будто спрашивая, чувствует ли он в себе достаточно сил для этого. Самоуверенности в его взгляде хватило бы на нескольких здоровых мужчин.
Кристина разделась и снова присела на край кровати, отвернув край одеяла и проводя рукой по животу откинувшегося на подушки Горацио. Он попытался подвинуться, предлагая Кристине лечь рядом, но она остановила его, покачав головой. Вряд ли он согласен на абсолютную пассивность, а чтобы иметь возможность действовать правой рукой, ему придется лечь на больной бок. Тогда Горацио снова сел, осторожно проводя рукой по внутренней стороне ее бедра, но Кристина перехватила его руку, а затем мягко опрокинула назад на подушки, скользнула ладонями по животу и дальше, подцепив и стягивая с него трусы. Объяснять Горацио, что эти полчаса поцелуев и взаимных ласк – это ровно на полчаса больше, чем она получала обычно от мужа в качестве прелюдии, и более чем достаточно для нее, Кристине не хотелось.
Но еще большей неожиданностью, чем эти ласки, оказалось для нее нескрываемое возбуждение самого Горацио. Кристина не поверила своим глазам, увидев полностью вставший член – ведь она, по ее представлениям, еще ничего для этого не сделала! В некотором замешательстве она погладила член, наслаждаясь его крепостью под рукой, приласкала яички, будучи не в силах мгновенно переключиться с привычного порядка действий. Впрочем, Горацио, очевидно, отнюдь не возражал против подобной ласки. Тем не менее, Кристина вскоре спохватилась – у ее мужа такая степень готовности означала очень скорый оргазм, так что, вероятно, на собственное удовольствие времени могло и не остаться, а ей вдруг неожиданно остро захотелось удовольствия именно для себя. Пусть это эгоистично, но ведь Горацио ей не муж, она ничем не обязана ему по закону. Неужели она не имеет права хоть сейчас изменить привычный порядок вещей?
Горацио, по счастью, даже не догадывался о ее мыслях, отдавшись ласкающей руке и растворившись в ощущениях. Мысль о предохранении мелькнула у обоих, но лишь мимолетно: у жившей в одиночестве и не собиравшейся искать партнера Кристины ничего не было, а у Горацио все личные вещи забрали еще в самом начале. Отказывать себе в удовольствии на этом основании они не стали – слишком сильным было желание и какое-то подспудное ощущение «последней ночи», спровоцировавшее обоих, но обоими же старательно вытесняемое.
Кристина осторожно села верхом и склонилась к его лицу, стараясь не прижиматься к больным ребрам. Горацио ответил на поцелуй, обнимая ее свободной рукой и выгибаясь навстречу в мучительном нетерпении, Кристина чуть подалась назад, раскрываясь и позволяя проникнуть внутрь показавшемуся ей невероятно большим члену. Она замерла, впитывая новое для себя ощущение наполненности, дрожью отдавшееся во всем теле. По сути, это был практически максимум испытываемого ею ранее удовольствия. Горацио снова нетерпеливо шевельнулся, и Кристина начала медленно двигаться. Впрочем, ее собственные ощущения не позволили ей сдерживаться долго. Горацио мог лишь закрыть глаза и вцепиться в одеяло свободной рукой, чтобы не разрушить это безумие яростного и стремительного танца наслаждения, излившись раньше времени. А Кристина уже не осознавала себя, не слышала и не видела ничего вокруг, полностью поглощенная сперва расходящимся по телу жаром, а затем – неожиданно скрутившим тело сладким спазмом удовольствия. Впервые в жизни из ее горла сам собой вырвался звучный выдох, разом возносящийся от альта к дисканту. Она и его не услышала, зато услышал Горацио, одновременно почувствовав жаркую круговую волну вокруг члена, которая, казалось, просто высосала досуха, уже не интересуясь его соизволением.
Кристина обессиленно распласталась сверху, лишь волею случая уронив голову на здоровое плечо Горацио, которому еще хватило сил коснуться губами ее мокрого виска, прежде чем отключиться.
Кристина пришла в себя не сразу, а придя – испугалась того, что натворила. Горацио был совершенно мокрый и то ли очень крепко спал, то ли был без сознания. Он никак не отреагировал ни на движение Кристины, ни на ее осторожный поцелуй в щеку.
Она сползла вбок, стараясь не задеть его больных мест, встала и замерла, покачиваясь на дрожащих ногах. Тело не желало расставаться с тягучей истомой удовольствия, что бы ни думала об этом его хозяйка.
Кристина быстро приняла душ, поражаясь всплескам удовольствия, то и дело возникающим от простых прикосновений, оделась и вернулась в комнату, снова прихватив с собой таз, губку и полотенца. Все бинты на Горацио, разумеется, были мокрыми насквозь и требовали замены, как и простынь.
Горацио, не просыпаясь, слегка выгибался под ее руками и только что не урчал от удовольствия, пока она его мыла. И посадить его, чтобы заново перебинтовать грудную клетку, в этот раз оказалось гораздо легче, он сам обнял ее за шею и устроил голову на плече. Закончив, Кристина осторожно уложила его обратно, придержав голову, снова надела фиксирующую повязку, перебинтовала ногу, заменила простынь, укрыла его одеялом и вдруг замерла, опустив руки.
Вспомнилось, как Горацио называл имя другой женщины во сне. Нет, сейчас он этого не делал, но… Она ведь осознавала, что он не совсем вменяем. Для него после ужаса ямы существует лишь здесь и сейчас, а она просто воспользовалась его состоянием, тем, что именно она сейчас рядом. Можно сказать, соблазнила… Память бурно возмутилась такой постановкой вопроса, окатывая ее волной воспоминаний, из которых явно следовало, что еще неизвестно, кто кого соблазнил. Но Кристина уже застряла в ощущении неправильности собственного поступка. Чем больше одна часть ее существа расписывала все прелести пережитого, тем больше другая настаивала на том, что она не имела права, пользуясь состоянием Горацио, отбирать его у той, другой женщины.
«Неужели тебе хочется увидеть, как он стыдится своей измены?» – подпустила иезуитскую шпильку эта вторая часть.
«Что же делать? – растерянно спросила сама себя Кристина. – Делать вид, что ничего не было? Это глупо…»
«Это было, так было нужно, но больше это не повторится, – ответила себе она. – По крайней мере, пока я не буду уверена, что выбор сделан не под давлением обстоятельств, а осознанно».
В рамках борьбы с пытающимся пустить корни ощущением «мой», Кристина надела на Горацио трусы и футболку, не удержавшись, впрочем, от того, чтобы немного приласкать его мимоходом.
Убрав мокрую простынь и бинты, Кристина предприняла еще одну попытку почитать, но из этого снова ничего не вышло. Теперь ее отвлекала не сонливость, а яркие воспоминания, невольно заставляющие спорить с самой собой. Он желал ее. Желал! Сильнее, чем муж. О ее собственных ощущениях и говорить нечего, это просто несопоставимо. Разве это не значит, что они просто созданы друг для друга, если им так хорошо вместе? Конечно, жизнь состоит не только из постели, в конце концов, она родила троих детей, как теперь выясняется, ни разу не испытав оргазма. Но… Разве между ними было только это? Если рассматривать их флирт и секс по отдельности, то это ровным счетом ничего не значит. А вот если вместе…
В то же время Кристина понимала, что совершенно не представляет, как отнесется к произошедшему Горацио, особенно если ему напомнить о существовании внешнего мира и его обязательств в нем. Что для него значит эта ночь? Что перевесит?
Она оставила в покое книгу и села на край кровати, поглаживая руку и волосы Горацио, любуясь на его спокойное лицо. Если бы они встретились не так, не в этом флигеле, из которого он не мог выйти, если бы не было необходимости с ней общаться, стал бы он? Вряд ли. Стоит вспомнить, как ему поначалу приходилось ломать себя, чтобы продолжать разговор. Тогда что это, стокгольмский синдром? Каждый выживает, как может? Ему требовалась разрядка после пережитого, какой-то противовес тому ужасу, что ждал за закрытыми веками, и Горацио нашел этот противовес в сексе. Возможно, ему вообще было неважно, кто рядом с ним, возможно, эта чуткость, эта нежность – его обычное поведение, и он такой со всеми женщинами. Если так, повезло же той, которую он любит…
Кристина не замечала, что начинает противоречить своим собственным недавним вполне здравым рассуждениям. Сидела и уговаривала себя, что такой мужчина, как Горацио, никак не может полюбить такую, как она, а следовательно, незачем питать иллюзии и строить воздушные замки.
Что было – то было, это останется для нее одним из самых счастливых воспоминаний, а дальше все пойдет по плану: Горацио должен набраться сил, потом они сбегут, и каждый будет жить своей собственной жизнью.
Глава 20.Дверь в ее комнату была заперта, так же как и наружная дверь флигеля, но, подумав немного, Кристина заперла и дверь, ведущую в коридор. Так безопаснее на случай, если она отвыкла от ночных дежурств и уснет, оставив Горацио беззащитным.
Сняв с лампы шаль и устроившись с книжкой в своем любимом кресле, Кристина попыталась погрузиться в чтение, но это удавалось плохо. Прошлая почти бессонная ночь давала о себе знать, а ровное дыхание Горацио убаюкивало. Через некоторое время Кристина сдалась, отложила книжку и удобнее устроилась в кресле. Навык «рваного сна» вспомнился сам собой, просто потому что она знала – рядом с ней пациент. Поэтому просыпалась каждые пятнадцать-двадцать минут, проверяла состояние Горацио и засыпала снова. Несколько раз наносила гель на постепенно уменьшающуюся опухоль на его лице. Горацио спал крепко, лишь пару раз попытался перевернуться на живот, но из этого ничего не выходило, и он, поворочавшись, успокаивался.
Разбудил Кристину еле слышный стук в наружную дверь. Выйдя из комнаты, она с удивлением обнаружила, что на улице уже рассвело. Получалось, они с Горацио проспали всю ночь. За дверью оказался Марк.
– Кристофер велел узнать, будешь ли ты сегодня с и… с Джошуа заниматься, – не зная, куда деть глаза, пробормотал он.
– Нет. Сейчас у меня есть более тяжелый пациент. Вашими заботами.
Не дожидаясь реакции на свои слова, Кристина захлопнула дверь. Неужели Крис надеялся, что она оставит Горацио без присмотра?
Снова заперев дверь, Кристина приняла контрастный душ, чтобы окончательно проснуться, сделала себе завтрак, приготовила еще питья и бульона для Горацио и уже направлялась в комнату, когда услышала странный звук, заставивший ускорить шаг. Оказавшись в комнате, она чуть не выронила чашку, затем торопливо поставила ее на стол и кинулась к кровати. Почему Горацио не кричал – было непонятно, кошмар явно начался не только что, его лицо было мокрым от пота, но он лишь хрипел и бился, будто в невидимых путах.
– Горацио, открой глаза, – позвала Кристина, пытаясь его удержать. – Я здесь. Слышишь меня? Открой глаза, и все кончится, – повторяла она раз за разом. – Проснись. Открой глаза. Я здесь. Слышишь меня? Просто открой глаза, и все кончится…
Горацио наконец резко вскинулся, со всхлипом втягивая в себя воздух и оглядываясь вокруг расширенными от ужаса глазами.
– Тише, тише, – успокаивала его Кристина, укладывая обратно. – Все хорошо. Это сон. Просто страшный сон.
Горацио закрыл глаза ладонью, потом ею провел по лицу, вытирая выступившую над верхней губой испарину. Кристина ласково гладила его по голове, по плечам, отчаянно сопротивляясь желанию обнять. Дрожь в его теле постепенно утихала, но Кристине было больно от отголоска ужаса, все еще стоявшего в его глазах.
– Все хорошо. Ты не в яме. Больше ты туда не попадешь, – пообещала она, и Горацио вздрогнул, но тут же снова расслабился от ласковых касаний.
Кристина чувствовала, что вот-вот перейдет какую-то границу, которую переходить не стоит, но остановиться не могла. Отчаяние и ужас, только что пережитые Горацио, всколыхнули в ней воспоминания о собственном бессилии и страхе за него. Желание успокоить, утешить, приласкать становилось просто неконтролируемым, и Кристина никак не могла убрать руки, нежно поглаживающие его по лицу, по груди, по плечам, по волосам…
– Почему тебе разрешили меня забрать? – неожиданно спросил Горацио, приподнимаясь повыше.
– Я солгала, – спокойно ответила Кристина. – Сказала, что ты впал в кому и не выживешь, если не оказать тебе помощь.
– И тебе поверили? – прищурился Горацио.
– Не все, – дернула уголком рта Кристина. – Кристофер выставил караул. Значит, что-то подозревает. Но если ты не будешь при свидетелях вставать с кровати, никто ничего не докажет. А еще лучше – не открывай глаза, если мы в комнате не одни.
Горацио нахмурился. Кристина наконец нашла в себе силы оторваться от него, снова закрыла на ключ ведущую в коридор дверь, глянула на часы. Раннее утро, Горацио не помешало бы поспать еще несколько часов, но сейчас, растревожив все свои болячки, он вряд ли заснет.
– Что это? – с подозрением спросил Горацио, перехватывая руку Кристины за запястье, как будто она могла силой затолкать капсулы ему в рот. – Я не буду пить снотворное.
– Это обезболивающее, – мягко пояснила Кристина. – Иначе ты не сможешь заснуть из-за боли.
– Я не хочу спать, – упрямо вздернул брови Горацио.
Она опустила глаза. Боится повторения кошмара. Это естественно и понятно, но он что, совсем ей не доверяет? Не верит в ее способность защитить? Впрочем, стоит ли его винить за это? Не она ли его подставила, пусть и невольно?
– Прости, пожалуйста, – тихо сказала Кристина. – Я не должна была допустить… Но я не думала, что Кристофер сотворит такое с тобой. То есть, я знаю, он способен и на большее, – торопливо поправилась она. – Но я не думала, что тебе что-то угрожает. Просто…
Она запнулась. Как это можно объяснить? Она сама не понимает, почему Крис решил, что имеет право на такое. Ревность? Какая-то она чрезмерная, эта ревность, да и безосновательная, по большому счету – разве Кристина что-то ему обещала? Разве Горацио давал повод для ревности? Конечно, если бы Крис видел их посиделки или слышал разговоры, тогда другое дело, но сейчас-то он взбесился вообще на пустом месте.
– Понимаешь, Крис вбил себе в голову, что я для тебя – не врач и не тюремщик, а женщина… Он просто ревнует на пустом месте, понапрасну, и ты пострадал ни за что…
– Кристина, – перебил ее молчавший до сих пор Горацио. – Не вини себя, он прав…
Она захлебнулась воздухом и умолкла. Крис …прав? В смысле, она для Горацио – не врач и не тюремщик, а женщина? Похоже. То-то он стеснялся до туалета голым дойти. Но…
В следующую секунду мысли просто испарились, потому что Горацио наклонился, снова придержав ее руку, и взял таблетки с ее ладони прямо губами.
– Запей, – протянула ему чашку Кристина, отчаянно хватаясь за привычные действия. Почему-то такое признание оказалось слишком откровенным для нее. Всего несколько дней назад они собирались устроить свидание, флиртуя друг с другом, но все это происходило как-то понарошку, оставляя возможность в любой момент отступить и свести все просто к приятному времяпрепровождению двух людей или вообще к попыткам манипуляции. А сейчас… У нее было ощущение, что Горацио заявил о серьезности своих намерений, отбросив эту возможность. Но как же… Его долг, его семья, и она… Она врач, она лечить его должна, сейчас не время…
– Это не имеет значения, – сказала Кристина, чуть приметно краснея и отводя глаза. – Ты для меня лишь пациент.
«По крайней мере, сейчас, – добавила она мысленно. – Ты выздоровеешь, мы выберемся отсюда, и тогда, если тебе все еще захочется… иметь дело с преступницей… Сейчас ты об этом благополучно забыл, но потом вспомнишь, я уверена…»
– Почему-то мне кажется, что это неправда, – тихо проговорил Горацио, нежно касаясь ее щеки. Кристина сделала над собой героическое усилие, чтобы не прижаться к его ладони, отдаваясь во власть этого внезапно обретшего прежние бархатистые нотки голоса.
Но Горацио не ограничился этим прикосновением, потянулся, чуть приподнимая ее подбородок, осторожно поцеловал и откинулся обратно на подушки.
Кристина молчала, опустив глаза и поглаживая кисть его руки. Его губы были такими нежными, со сладковатым привкусом недавнего питья. Интересно, могут ли быть такими же нежными эти длинные чуткие пальцы? Жаль, что этого ей не узнать: сейчас он слишком слаб, а когда окрепнет, они сбегут отсюда и там, во внешнем мире, все изменится. Как жаль…
Поцелуи Кристофера больше напоминали укусы, всегда были жесткими, агрессивными. Питер не признавал поцелуев вообще: это было «детское слюнявое лизание», по его мнению.
Не случится же ничего страшного, если она разочек поцелует Горацио? В общем-то, это даже полезно…
Кристина подняла глаза, пытаясь определить, хочет ли сам Горацио продолжения. Он улыбнулся, ласково, ободряюще – такой его улыбки она еще не видела.
Будь что будет. Кристина наклонилась, осторожно коснулась его губ – и не смогла оторваться, разрешив себе лишь один поцелуй, но то и дело обнаруживая, что еще осталась масса неопробованных ощущений. Рука Горацио давно уже уютно устроилась на ее затылке, он ненавязчиво вел в этой игре, впрочем, не возражая, когда ей немедленно хотелось повторить то, что он только что сделал.
Они с трудом оторвались друг от друга. Кристина еще не пришла в себя от такого количества новых ощущений, когда Горацио протянул руку и попытался расстегнуть верхнюю пуговицу ее блузки. Его пальцы ужасно тряслись, а петли на ее одежде были тугими. Кристина перехватила его руку, едва он справился с первой пуговицей. Непередаваемый вздох разочарования, вырвавшийся у Горацио, то, как он разом поник, – все это неожиданно полностью перевернуло чувства Кристины. Только что она была готова строгим врачебным тоном поставить его на место, а теперь… Теперь она сама медленно расстегивала пуговицу за пуговицей, мысленно удивляясь тому, что делает. Почему-то все доводы, и «за», и «против», вдруг оказались глупыми и по большому счету никому не нужными.
Уже расстегнув блузку, Кристина вдруг остановилась. Сейчас он увидит отметины от пуль, пересекающие ее грудь. А у него ножевой шрам на боку, и что? Тем не менее, Кристина не могла избавиться от смущения. Горацио, заметив ее замешательство, сел, оказавшись вдруг совсем вплотную, и осторожно потянул полу блузки, спуская ее с Кристининого плеча. Она позволила блузе соскользнуть, но тут же прикрыла грудь наискось правой рукой. Горацио, если и удивился этому странному жесту, ничего говорить не стал, полуобнял, расстегивая бюстгальтер и спуская его лямочки с плеч Кристины. Она не опустила руку, но позволила осторожно вытащить из-под нее ставшую лишней деталь одежды.
Горацио медленно провел рукой по ее плечу, по безвольно лежащей на колене левой руке, отвел волосы с шеи и притянул Кристину поближе, не пытаясь даже дотронуться до закрывающей отметины руки. Кристина невольно запрокинула голову, впитывая поцелуи, ее слегка потряхивало, словно от холода. Поцелуи спустились с шеи на ключицу, пробежались по пальчикам лежащей на ней руки, а затем Горацио осторожно поддел ее ладонь носом, словно прося дозволения. Кристина немного расслабила руку, и новый поцелуй пришелся в ладонь, а следующий – прямо в ямку отметины под ключицей. Кристина невольно вздрогнула, и Горацио замер.
– Тебе неприятно? – спросил он, слегка отстранившись и вглядываясь в глаза Кристины.
Она лишь покачала головой, прикусив губу. Неприятно не было, было странно и ново, как будто время повернуло вспять, и ей снова предстояла первая брачная ночь. По крайней мере, действия Горацио и ощущения от этих действий были совершенно неизведанными, заставляли ее замирать и задыхаться.
Горацио улыбнулся и вновь склонился к уже открытой пулевой отметине, осторожно захватывая губами выпуклые края и щекоча языком ямку. Кристина прерывисто вздохнула – и опустила руку. Горацио на мгновение замер, отстранившись, разглядывая потемневшими от нахлынувших чувств глазами еще три таких же отметины, спускающихся ниже. Когда он вновь притянул Кристину к себе, ей показалось, что его поцелуи и осторожные ласкающие поглаживания стали еще нежнее, хотя вряд ли это было возможно. Но так казалось.
Кристина вышла наконец из ступора и начала отвечать, целуя и лаская его плечи, спину, лицо. Затем Горацио провел рукой по ее бедру, и Кристина внимательно взглянула ему в глаза, будто спрашивая, чувствует ли он в себе достаточно сил для этого. Самоуверенности в его взгляде хватило бы на нескольких здоровых мужчин.
Кристина разделась и снова присела на край кровати, отвернув край одеяла и проводя рукой по животу откинувшегося на подушки Горацио. Он попытался подвинуться, предлагая Кристине лечь рядом, но она остановила его, покачав головой. Вряд ли он согласен на абсолютную пассивность, а чтобы иметь возможность действовать правой рукой, ему придется лечь на больной бок. Тогда Горацио снова сел, осторожно проводя рукой по внутренней стороне ее бедра, но Кристина перехватила его руку, а затем мягко опрокинула назад на подушки, скользнула ладонями по животу и дальше, подцепив и стягивая с него трусы. Объяснять Горацио, что эти полчаса поцелуев и взаимных ласк – это ровно на полчаса больше, чем она получала обычно от мужа в качестве прелюдии, и более чем достаточно для нее, Кристине не хотелось.
Но еще большей неожиданностью, чем эти ласки, оказалось для нее нескрываемое возбуждение самого Горацио. Кристина не поверила своим глазам, увидев полностью вставший член – ведь она, по ее представлениям, еще ничего для этого не сделала! В некотором замешательстве она погладила член, наслаждаясь его крепостью под рукой, приласкала яички, будучи не в силах мгновенно переключиться с привычного порядка действий. Впрочем, Горацио, очевидно, отнюдь не возражал против подобной ласки. Тем не менее, Кристина вскоре спохватилась – у ее мужа такая степень готовности означала очень скорый оргазм, так что, вероятно, на собственное удовольствие времени могло и не остаться, а ей вдруг неожиданно остро захотелось удовольствия именно для себя. Пусть это эгоистично, но ведь Горацио ей не муж, она ничем не обязана ему по закону. Неужели она не имеет права хоть сейчас изменить привычный порядок вещей?
Горацио, по счастью, даже не догадывался о ее мыслях, отдавшись ласкающей руке и растворившись в ощущениях. Мысль о предохранении мелькнула у обоих, но лишь мимолетно: у жившей в одиночестве и не собиравшейся искать партнера Кристины ничего не было, а у Горацио все личные вещи забрали еще в самом начале. Отказывать себе в удовольствии на этом основании они не стали – слишком сильным было желание и какое-то подспудное ощущение «последней ночи», спровоцировавшее обоих, но обоими же старательно вытесняемое.
Кристина осторожно села верхом и склонилась к его лицу, стараясь не прижиматься к больным ребрам. Горацио ответил на поцелуй, обнимая ее свободной рукой и выгибаясь навстречу в мучительном нетерпении, Кристина чуть подалась назад, раскрываясь и позволяя проникнуть внутрь показавшемуся ей невероятно большим члену. Она замерла, впитывая новое для себя ощущение наполненности, дрожью отдавшееся во всем теле. По сути, это был практически максимум испытываемого ею ранее удовольствия. Горацио снова нетерпеливо шевельнулся, и Кристина начала медленно двигаться. Впрочем, ее собственные ощущения не позволили ей сдерживаться долго. Горацио мог лишь закрыть глаза и вцепиться в одеяло свободной рукой, чтобы не разрушить это безумие яростного и стремительного танца наслаждения, излившись раньше времени. А Кристина уже не осознавала себя, не слышала и не видела ничего вокруг, полностью поглощенная сперва расходящимся по телу жаром, а затем – неожиданно скрутившим тело сладким спазмом удовольствия. Впервые в жизни из ее горла сам собой вырвался звучный выдох, разом возносящийся от альта к дисканту. Она и его не услышала, зато услышал Горацио, одновременно почувствовав жаркую круговую волну вокруг члена, которая, казалось, просто высосала досуха, уже не интересуясь его соизволением.
Кристина обессиленно распласталась сверху, лишь волею случая уронив голову на здоровое плечо Горацио, которому еще хватило сил коснуться губами ее мокрого виска, прежде чем отключиться.
Кристина пришла в себя не сразу, а придя – испугалась того, что натворила. Горацио был совершенно мокрый и то ли очень крепко спал, то ли был без сознания. Он никак не отреагировал ни на движение Кристины, ни на ее осторожный поцелуй в щеку.
Она сползла вбок, стараясь не задеть его больных мест, встала и замерла, покачиваясь на дрожащих ногах. Тело не желало расставаться с тягучей истомой удовольствия, что бы ни думала об этом его хозяйка.
Кристина быстро приняла душ, поражаясь всплескам удовольствия, то и дело возникающим от простых прикосновений, оделась и вернулась в комнату, снова прихватив с собой таз, губку и полотенца. Все бинты на Горацио, разумеется, были мокрыми насквозь и требовали замены, как и простынь.
Горацио, не просыпаясь, слегка выгибался под ее руками и только что не урчал от удовольствия, пока она его мыла. И посадить его, чтобы заново перебинтовать грудную клетку, в этот раз оказалось гораздо легче, он сам обнял ее за шею и устроил голову на плече. Закончив, Кристина осторожно уложила его обратно, придержав голову, снова надела фиксирующую повязку, перебинтовала ногу, заменила простынь, укрыла его одеялом и вдруг замерла, опустив руки.
Вспомнилось, как Горацио называл имя другой женщины во сне. Нет, сейчас он этого не делал, но… Она ведь осознавала, что он не совсем вменяем. Для него после ужаса ямы существует лишь здесь и сейчас, а она просто воспользовалась его состоянием, тем, что именно она сейчас рядом. Можно сказать, соблазнила… Память бурно возмутилась такой постановкой вопроса, окатывая ее волной воспоминаний, из которых явно следовало, что еще неизвестно, кто кого соблазнил. Но Кристина уже застряла в ощущении неправильности собственного поступка. Чем больше одна часть ее существа расписывала все прелести пережитого, тем больше другая настаивала на том, что она не имела права, пользуясь состоянием Горацио, отбирать его у той, другой женщины.
«Неужели тебе хочется увидеть, как он стыдится своей измены?» – подпустила иезуитскую шпильку эта вторая часть.
«Что же делать? – растерянно спросила сама себя Кристина. – Делать вид, что ничего не было? Это глупо…»
«Это было, так было нужно, но больше это не повторится, – ответила себе она. – По крайней мере, пока я не буду уверена, что выбор сделан не под давлением обстоятельств, а осознанно».
В рамках борьбы с пытающимся пустить корни ощущением «мой», Кристина надела на Горацио трусы и футболку, не удержавшись, впрочем, от того, чтобы немного приласкать его мимоходом.
Убрав мокрую простынь и бинты, Кристина предприняла еще одну попытку почитать, но из этого снова ничего не вышло. Теперь ее отвлекала не сонливость, а яркие воспоминания, невольно заставляющие спорить с самой собой. Он желал ее. Желал! Сильнее, чем муж. О ее собственных ощущениях и говорить нечего, это просто несопоставимо. Разве это не значит, что они просто созданы друг для друга, если им так хорошо вместе? Конечно, жизнь состоит не только из постели, в конце концов, она родила троих детей, как теперь выясняется, ни разу не испытав оргазма. Но… Разве между ними было только это? Если рассматривать их флирт и секс по отдельности, то это ровным счетом ничего не значит. А вот если вместе…
В то же время Кристина понимала, что совершенно не представляет, как отнесется к произошедшему Горацио, особенно если ему напомнить о существовании внешнего мира и его обязательств в нем. Что для него значит эта ночь? Что перевесит?
Она оставила в покое книгу и села на край кровати, поглаживая руку и волосы Горацио, любуясь на его спокойное лицо. Если бы они встретились не так, не в этом флигеле, из которого он не мог выйти, если бы не было необходимости с ней общаться, стал бы он? Вряд ли. Стоит вспомнить, как ему поначалу приходилось ломать себя, чтобы продолжать разговор. Тогда что это, стокгольмский синдром? Каждый выживает, как может? Ему требовалась разрядка после пережитого, какой-то противовес тому ужасу, что ждал за закрытыми веками, и Горацио нашел этот противовес в сексе. Возможно, ему вообще было неважно, кто рядом с ним, возможно, эта чуткость, эта нежность – его обычное поведение, и он такой со всеми женщинами. Если так, повезло же той, которую он любит…
Кристина не замечала, что начинает противоречить своим собственным недавним вполне здравым рассуждениям. Сидела и уговаривала себя, что такой мужчина, как Горацио, никак не может полюбить такую, как она, а следовательно, незачем питать иллюзии и строить воздушные замки.
Что было – то было, это останется для нее одним из самых счастливых воспоминаний, а дальше все пойдет по плану: Горацио должен набраться сил, потом они сбегут, и каждый будет жить своей собственной жизнью.
@темы: "Сто лет одиночества", Кристина, "И дольше века длится день", Горацио Кейн
-
-
04.07.2011 в 01:52Я понимаю, что Кристина многое пережила, такого и на 10 человек хватит, но неужели нельзя просто наслаждаться моментом, тем, что происходит сейчас и не думать о том, что будет?
-
-
04.07.2011 в 20:04