Часть первая. Дорогу осилит идущий.
Глава 1.
Глава 1.
Получилось так, что письмо от матери и сообщение от мужа Пат получила в один и тот же вечер.
Видя, что за три года молодые не попросили у нее ни цента, живут хоть и скромно, но и отнюдь не бедствуют, Эмма немного смягчилась, и ей захотелось познакомиться с зятем и внучкой. Тем более, хоть первой и родилась девочка, дальше мог родиться наследник, которому можно было бы доверить семейный бизнес, к этому времени и вовсе пошедший в гору.
Патриция задумалась. Мать была осторожна в выражениях и ничего не обещала, но Пат надеялась, что любопытные карие глаза внучки сделают то, чего не удалось сделать еще никому – пробьют броню, которой окружила свое сердце Эмма Пирсон. Патриция ничего не хотела для себя, но на оплату хорошей школы или колледжа для дочери согласилась бы с удовольствием.
Вот только Генри в тот вечер вернулся домой непривычно хмурый.
– Вестминстер объявил о прямом правлении в Ольстере, – сказал он, как будто это что-то объясняло. – Пат… – О’Нил замялся, нахмурился, подергал себя за бороду. – Я еду на родину.
Патриция закусила губу, вцепившись в подоконник. «Я»?..
– Ты со мной? – неуверенно спросил муж после долгой паузы.
– Генри О’Нил! – звенящим голосом отчеканила Патриция, дрожа от негодования. – Я просто поверить не могу, что ты в этом сомневался!
Когда Генри сумел захлопнуть рот и пройти вслед за женой в комнату, оказалось, что чемоданы уже наполовину собраны и, вероятно, были бы собраны полностью, если бы не Кристина, у которой оказалось свое представление о том, как следует складывать игрушки, чтобы им было удобно в дороге.
Письма от Эммы Пирсон Генри так и не увидел.
Северная Ирландия встретила их так сурово, что О’Нил запоздало усомнился, подходящее ли это место для семейного человека. Сотни раненых, беспорядки, взрывы…
Патриция О’Нил, девочка из богатой семьи, вела себя так, будто здесь была ее родина, а не его. Ухаживала за больными, ассистировала мужу.
Проведя несколько десятков операций за день, к вечеру Генри начинал хрипеть, и тогда-то рядом вставала Патриция. Нужный инструмент сам собой оказывался в руке, стоило лишь протянуть ее, но у Генри не было сил сказать жене, как он ее любит и как ею гордится.
Любопытные карие глаза их трехлетней дочери наблюдали из какого-нибудь укромного уголка – оставлять ее где-то одну они не решались, пришлось смириться с тем, что ребенок растет среди стонов и крови.
Время шло, Кристина все чаще стала обращать внимание на раненых, и теперь уже отец наблюдал за ней украдкой. А потом садился и беседовал:
– Детка, а почему ты решила, что дядя хочет пить? – спрашивал О’Нил.
– Он делал вот так, – и девочка изображала глотательное движение или шлепала губами.
– Но я не видел, чтобы он так делал, – осторожно возражал отец.
– Ты был занят, – объясняла Кристина. – А я смотрела.
– У ребенка потрясающая сензитивность, – шепотом говорил Генри жене, ложась в постель. Патриция не понимала, и он со смехом пояснял: – С такой практикой года через два у меня будет самый лучший в мире диагностический аппарат.
– Наша дочь – не аппарат, – хмурилась Патриция.
– Она будет великим врачом, – убежденно говорил Генри. – Самым лучшим в мире.
– Если захочет! – упрямилась Патриция.
– Конечно, если захочет, – покладисто соглашался Генри.
У него не было сомнений в том, какую профессию выберет их дочь. А Патриция все вспоминала то письмо, полученное от матери в день их отъезда, и не могла отделаться от мысли, что, может быть, она сама лишила дочь выбора. Что Кристина видит в своей жизни? Войну, госпиталь, кровь, смерть. А как же жизнь? Вместо танцев – перевязки, вместо свиданий – изучение анатомии на трупах в морге…
– Не грусти, – вдруг обнимала ее дочь, стоило Пат углубиться в подобные мысли, и Генри хитро подмигивал – «сен-зи-тив-ность».
К четырнадцати годам Кристина окончила школу, хотя занятия посещала урывками, и уже вовсю помогала матери. О диагностических способностях девочки знал весь госпиталь: еще с тех пор, как ей было пять лет, сестры тайком наблюдали, что Кристина делает со своей куклой и на какого пациента при этом смотрит. С двенадцати отец потихоньку начал посвящать ее в тайны хирургии.
Патриция же почему-то чувствовала себя виноватой перед дочерью. Генри – отец, нет ничего плохого в том, что он учит дочь профессии, но она-то мать, и должна научить самому главному – любви. А Кристину, такое впечатление, противоположный пол и вовсе не интересует. Конечно, и на нее пока не заглядываются: маленькая, худенькая, с вечно растрепанными косичками – в четырнадцать лет она выглядит максимум на десять, но ведь это не вечно…
Если бы Пат умела предвидеть будущее, она бы попыталась как-то научить дочь тому, что считала самым главным в жизни. Но она не умела. Беспорядки стихали, жизнь налаживалась, и Патриции казалось, что у них впереди еще много времени.
Как там говорится в сказках… Они жили долго и счастливо, и умерли в один день. Это считается хорошим концом. Патриция и Генри О’Нил прожили счастливо почти восемнадцать лет и умерли в один день. Шестнадцатилетней Кристине О’Нил ни сказкой, ни хорошим концом это не показалось.
Хоть ее и называли за глаза провидицей и сплетничали о якобы экстрасенсорном даре, ничего особенного Кристина в тот день не чувствовала. Да и никакого дара она за собой никогда не признавала. Просто другие люди, с ее точки зрения, были слишком суетливы и не умели смотреть внимательно. А если не торопясь понаблюдать и подумать – многое станет ясным. Конечно, во время операции думать бывает некогда, но для этого нужно просто тренироваться, чтобы уже знать, что делать в том или ином случае – и делать не раздумывая. Некоторые считали, что она противоречит сама себе, но Кристина никакого противоречия тут не видела.
Молодому хирургу Питеру Маршаллу она сначала просто не поверила.
– Глупая шутка, – осуждающе сказала Кристина, когда Питер сообщил ей о взрыве и о том, что ее родители были в той машине.
Кристина покачала головой и отвернулась, продолжая обход. Питер потащил ее вниз, в комнату отдыха персонала, включил телевизор…
Реакции не было. Девочка просто стояла, глядя в экран и закусив губу. Даже не плакала.
– Теперь веришь? – решил уточнить Питер.
– Как же… – прошептала Кристина. В ее глазах все же заблестели слезы. – Как же я теперь буду жить? Что мне делать?
Она обращалась в пространство, в никуда, будто пыталась поговорить со своими ушедшими родителями.
– Ну, ты сядь для начала, – Питер обнял девчонку и только теперь почувствовал, как ее колотит. – На, воды выпей… Вот.
Кристина сделала несколько глотков, потом закрыла лицо руками и просто свернулась в комок прямо на продавленном диване без спинки, на который ее усадил Питер. Он на автомате погладил девочку по голове, мимоходом отметив, какие у нее приятные мягкие волосы… Кажется, она плакала. Питер не был уверен – звуков почти не было, а вздрагивающие плечи – может, просто нервный озноб. Девчонку было жаль – пока ее отец был здесь главным, у нее была работа. Питер знал, что О’Нил просто выжидал время, чтобы Кристине исполнилось хотя бы семнадцать – для поступления в институт. Не хотел, чтобы дочь выделялась слишком сильно. Но ни один другой начальник не оставит на работе шестнадцатилетнюю девчонку без образования. Если только полы мыть да судна выносить. А ведь Питер видел, как она ассистировала отцу. О’Нил не преувеличивал, как ни странно. У его дочери определенно был талант.
Питер снова окинул взглядом съежившуюся фигурку. А что, почему бы и нет? Если немного помочь девчонке да привязать ее к себе… Ну, да, формами она не блещет, ну так и опыта житейского у нее нет, если все обставить по-умному, то малышка даже ничего и не заподозрит. А он с таким ассистентом сможет покорить самые высокие вершины! Питер аж зажмурился от представившихся ему перспектив.
Здесь, в Ирландии, ловить было нечего. Если О’Нил был здесь с самого начала беспорядков и успел сделать карьеру и имя, то Питер явился к шапочному разбору. Значит, нужно ехать туда, где еще горячо. Для малышки, правда, придется придумать легенду, да покрасивее. А еще – девчонку срочно нужно отвести в мэрию. Не дай бог еще кто-нибудь сообразит прибрать ее к рукам.
Кристина О’Нил тихо плакала, не подозревая о грандиозных планах сидящего рядом молодого человека. Для нее сейчас очевидным было только одно: прежняя жизнь кончилась. Как жить дальше – Кристина не просто не представляла, но и вообще пока боялась об этом думать. Тоска скручивала сердце, сжимала горло, не позволяя даже дышать нормально, не то что поплакать.
– Все будет хорошо, детка, – ласково сказал Питер, и только тогда Кристина осознала, что он не просто сидел рядом, но и гладил по голове.
Она осторожно подняла взгляд. Питер был невысок, но все равно выше нее. Впрочем, все были выше, к этому она привыкла. Почему-то от его взгляда, от его фигуры, как ей показалось, веяло надежностью. Кристина тогда так и не поняла, что ее бессознательное отреагировало на обращение «детка» – так обычно называл ее отец. Если бы она могла тогда сосредоточиться, то обязательно отметила бы совсем иную интонацию, придающую привычному обращению легкий оттенок пошлости, обязательно поняла бы, что это не надежность, а собственничество сквозит в его взгляде. Но Кристине было всего шестнадцать, и ее мир только что рухнул. Она ничего не заметила.
– Ты же сильная девочка, я знаю, – продолжал Питер, – ты справишься…
Новое случайное попадание оказалось последним толчком для замершей на краю пропасти Кристины. «Ты же справишься?» – обязательно спрашивал отец, закончив объяснять ей какое-то новое задание.
Кристина кивнула, приподнялась и осторожно прижалась к широкой груди Питера, который с удовольствием – не физическим, от ощущения власти над ее телом, а моральным, от ощущения власти над ее душой – сомкнул объятия.
«Я справлюсь, пап», – мысленно пообещала Кристина, даже не представляя себе весь масштаб предстоящей задачи. Для нее пока весь мир представлялся сложным, но вполне логичным объектом, а знание «иногда люди лгут» было слишком теоретическим. Да, иногда люди лгут. Но зачем кому-то лгать именно ей, Кристине О’Нил, она пока не представляла.
Глава 1.
Глава 1.Получилось так, что письмо от матери и сообщение от мужа Пат получила в один и тот же вечер.
Видя, что за три года молодые не попросили у нее ни цента, живут хоть и скромно, но и отнюдь не бедствуют, Эмма немного смягчилась, и ей захотелось познакомиться с зятем и внучкой. Тем более, хоть первой и родилась девочка, дальше мог родиться наследник, которому можно было бы доверить семейный бизнес, к этому времени и вовсе пошедший в гору.
Патриция задумалась. Мать была осторожна в выражениях и ничего не обещала, но Пат надеялась, что любопытные карие глаза внучки сделают то, чего не удалось сделать еще никому – пробьют броню, которой окружила свое сердце Эмма Пирсон. Патриция ничего не хотела для себя, но на оплату хорошей школы или колледжа для дочери согласилась бы с удовольствием.
Вот только Генри в тот вечер вернулся домой непривычно хмурый.
– Вестминстер объявил о прямом правлении в Ольстере, – сказал он, как будто это что-то объясняло. – Пат… – О’Нил замялся, нахмурился, подергал себя за бороду. – Я еду на родину.
Патриция закусила губу, вцепившись в подоконник. «Я»?..
– Ты со мной? – неуверенно спросил муж после долгой паузы.
– Генри О’Нил! – звенящим голосом отчеканила Патриция, дрожа от негодования. – Я просто поверить не могу, что ты в этом сомневался!
Когда Генри сумел захлопнуть рот и пройти вслед за женой в комнату, оказалось, что чемоданы уже наполовину собраны и, вероятно, были бы собраны полностью, если бы не Кристина, у которой оказалось свое представление о том, как следует складывать игрушки, чтобы им было удобно в дороге.
Письма от Эммы Пирсон Генри так и не увидел.
Северная Ирландия встретила их так сурово, что О’Нил запоздало усомнился, подходящее ли это место для семейного человека. Сотни раненых, беспорядки, взрывы…
Патриция О’Нил, девочка из богатой семьи, вела себя так, будто здесь была ее родина, а не его. Ухаживала за больными, ассистировала мужу.
Проведя несколько десятков операций за день, к вечеру Генри начинал хрипеть, и тогда-то рядом вставала Патриция. Нужный инструмент сам собой оказывался в руке, стоило лишь протянуть ее, но у Генри не было сил сказать жене, как он ее любит и как ею гордится.
Любопытные карие глаза их трехлетней дочери наблюдали из какого-нибудь укромного уголка – оставлять ее где-то одну они не решались, пришлось смириться с тем, что ребенок растет среди стонов и крови.
Время шло, Кристина все чаще стала обращать внимание на раненых, и теперь уже отец наблюдал за ней украдкой. А потом садился и беседовал:
– Детка, а почему ты решила, что дядя хочет пить? – спрашивал О’Нил.
– Он делал вот так, – и девочка изображала глотательное движение или шлепала губами.
– Но я не видел, чтобы он так делал, – осторожно возражал отец.
– Ты был занят, – объясняла Кристина. – А я смотрела.
– У ребенка потрясающая сензитивность, – шепотом говорил Генри жене, ложась в постель. Патриция не понимала, и он со смехом пояснял: – С такой практикой года через два у меня будет самый лучший в мире диагностический аппарат.
– Наша дочь – не аппарат, – хмурилась Патриция.
– Она будет великим врачом, – убежденно говорил Генри. – Самым лучшим в мире.
– Если захочет! – упрямилась Патриция.
– Конечно, если захочет, – покладисто соглашался Генри.
У него не было сомнений в том, какую профессию выберет их дочь. А Патриция все вспоминала то письмо, полученное от матери в день их отъезда, и не могла отделаться от мысли, что, может быть, она сама лишила дочь выбора. Что Кристина видит в своей жизни? Войну, госпиталь, кровь, смерть. А как же жизнь? Вместо танцев – перевязки, вместо свиданий – изучение анатомии на трупах в морге…
– Не грусти, – вдруг обнимала ее дочь, стоило Пат углубиться в подобные мысли, и Генри хитро подмигивал – «сен-зи-тив-ность».
К четырнадцати годам Кристина окончила школу, хотя занятия посещала урывками, и уже вовсю помогала матери. О диагностических способностях девочки знал весь госпиталь: еще с тех пор, как ей было пять лет, сестры тайком наблюдали, что Кристина делает со своей куклой и на какого пациента при этом смотрит. С двенадцати отец потихоньку начал посвящать ее в тайны хирургии.
Патриция же почему-то чувствовала себя виноватой перед дочерью. Генри – отец, нет ничего плохого в том, что он учит дочь профессии, но она-то мать, и должна научить самому главному – любви. А Кристину, такое впечатление, противоположный пол и вовсе не интересует. Конечно, и на нее пока не заглядываются: маленькая, худенькая, с вечно растрепанными косичками – в четырнадцать лет она выглядит максимум на десять, но ведь это не вечно…
Если бы Пат умела предвидеть будущее, она бы попыталась как-то научить дочь тому, что считала самым главным в жизни. Но она не умела. Беспорядки стихали, жизнь налаживалась, и Патриции казалось, что у них впереди еще много времени.
Как там говорится в сказках… Они жили долго и счастливо, и умерли в один день. Это считается хорошим концом. Патриция и Генри О’Нил прожили счастливо почти восемнадцать лет и умерли в один день. Шестнадцатилетней Кристине О’Нил ни сказкой, ни хорошим концом это не показалось.
Хоть ее и называли за глаза провидицей и сплетничали о якобы экстрасенсорном даре, ничего особенного Кристина в тот день не чувствовала. Да и никакого дара она за собой никогда не признавала. Просто другие люди, с ее точки зрения, были слишком суетливы и не умели смотреть внимательно. А если не торопясь понаблюдать и подумать – многое станет ясным. Конечно, во время операции думать бывает некогда, но для этого нужно просто тренироваться, чтобы уже знать, что делать в том или ином случае – и делать не раздумывая. Некоторые считали, что она противоречит сама себе, но Кристина никакого противоречия тут не видела.
Молодому хирургу Питеру Маршаллу она сначала просто не поверила.
– Глупая шутка, – осуждающе сказала Кристина, когда Питер сообщил ей о взрыве и о том, что ее родители были в той машине.
Кристина покачала головой и отвернулась, продолжая обход. Питер потащил ее вниз, в комнату отдыха персонала, включил телевизор…
Реакции не было. Девочка просто стояла, глядя в экран и закусив губу. Даже не плакала.
– Теперь веришь? – решил уточнить Питер.
– Как же… – прошептала Кристина. В ее глазах все же заблестели слезы. – Как же я теперь буду жить? Что мне делать?
Она обращалась в пространство, в никуда, будто пыталась поговорить со своими ушедшими родителями.
– Ну, ты сядь для начала, – Питер обнял девчонку и только теперь почувствовал, как ее колотит. – На, воды выпей… Вот.
Кристина сделала несколько глотков, потом закрыла лицо руками и просто свернулась в комок прямо на продавленном диване без спинки, на который ее усадил Питер. Он на автомате погладил девочку по голове, мимоходом отметив, какие у нее приятные мягкие волосы… Кажется, она плакала. Питер не был уверен – звуков почти не было, а вздрагивающие плечи – может, просто нервный озноб. Девчонку было жаль – пока ее отец был здесь главным, у нее была работа. Питер знал, что О’Нил просто выжидал время, чтобы Кристине исполнилось хотя бы семнадцать – для поступления в институт. Не хотел, чтобы дочь выделялась слишком сильно. Но ни один другой начальник не оставит на работе шестнадцатилетнюю девчонку без образования. Если только полы мыть да судна выносить. А ведь Питер видел, как она ассистировала отцу. О’Нил не преувеличивал, как ни странно. У его дочери определенно был талант.
Питер снова окинул взглядом съежившуюся фигурку. А что, почему бы и нет? Если немного помочь девчонке да привязать ее к себе… Ну, да, формами она не блещет, ну так и опыта житейского у нее нет, если все обставить по-умному, то малышка даже ничего и не заподозрит. А он с таким ассистентом сможет покорить самые высокие вершины! Питер аж зажмурился от представившихся ему перспектив.
Здесь, в Ирландии, ловить было нечего. Если О’Нил был здесь с самого начала беспорядков и успел сделать карьеру и имя, то Питер явился к шапочному разбору. Значит, нужно ехать туда, где еще горячо. Для малышки, правда, придется придумать легенду, да покрасивее. А еще – девчонку срочно нужно отвести в мэрию. Не дай бог еще кто-нибудь сообразит прибрать ее к рукам.
Кристина О’Нил тихо плакала, не подозревая о грандиозных планах сидящего рядом молодого человека. Для нее сейчас очевидным было только одно: прежняя жизнь кончилась. Как жить дальше – Кристина не просто не представляла, но и вообще пока боялась об этом думать. Тоска скручивала сердце, сжимала горло, не позволяя даже дышать нормально, не то что поплакать.
– Все будет хорошо, детка, – ласково сказал Питер, и только тогда Кристина осознала, что он не просто сидел рядом, но и гладил по голове.
Она осторожно подняла взгляд. Питер был невысок, но все равно выше нее. Впрочем, все были выше, к этому она привыкла. Почему-то от его взгляда, от его фигуры, как ей показалось, веяло надежностью. Кристина тогда так и не поняла, что ее бессознательное отреагировало на обращение «детка» – так обычно называл ее отец. Если бы она могла тогда сосредоточиться, то обязательно отметила бы совсем иную интонацию, придающую привычному обращению легкий оттенок пошлости, обязательно поняла бы, что это не надежность, а собственничество сквозит в его взгляде. Но Кристине было всего шестнадцать, и ее мир только что рухнул. Она ничего не заметила.
– Ты же сильная девочка, я знаю, – продолжал Питер, – ты справишься…
Новое случайное попадание оказалось последним толчком для замершей на краю пропасти Кристины. «Ты же справишься?» – обязательно спрашивал отец, закончив объяснять ей какое-то новое задание.
Кристина кивнула, приподнялась и осторожно прижалась к широкой груди Питера, который с удовольствием – не физическим, от ощущения власти над ее телом, а моральным, от ощущения власти над ее душой – сомкнул объятия.
«Я справлюсь, пап», – мысленно пообещала Кристина, даже не представляя себе весь масштаб предстоящей задачи. Для нее пока весь мир представлялся сложным, но вполне логичным объектом, а знание «иногда люди лгут» было слишком теоретическим. Да, иногда люди лгут. Но зачем кому-то лгать именно ей, Кристине О’Нил, она пока не представляла.
@темы: "Сто лет одиночества", Кристина, "Дорогу осилит идущий"