Глава 10 и эпилог
Глава 10.
- Выглядишь намного лучше, - широко улыбаясь, сказала Келли.
Горацио тоже улыбнулся, внимательно взглянул исподлобья. Одетый, выбритый, причесанный, он сидел на застеленной кровати в той же самой комнате в доме Элины, и если не знать о его приключениях, догадаться было бы сложно – ну, похудел человек немного, мало ли для этого причин?
- По сравнению с чем, Келли? – мягко спросил Горацио, заставив Эрика и Келли быстро переглянуться.
Эрик закусил губу, пряча улыбку, и отвернулся к окну, Келли изобразила мимикой «ой!» и опустила глаза.
- Э, давай попробуем еще раз, - Келли снова лучезарно улыбнулась. – Как ты себя чувствуешь?
- Я в порядке, - кивнул Горацио. – Благодаря вам, - он слегка прищурился. – Думаю, будет лучше, если о вашем участии узнает как можно меньше народу.
- Ну, если и ты поддержишь версию, сочиненную Элиной и Триппом… - пожал плечами Эрик. – Так и будет.
Горацио выжидательно посмотрел на него, мол, что за версия?
- Тебя вынудили бежать; ты освободился от наручников, попал в ураган на болоте, вероятно, какое-то время лежал там без сознания; затем, три дня назад, сумел добраться сюда, потерял сознание, едва переступив порог; выставленный Триппом наряд доложил о твоем появлении как раз после того, как был внесен залог и вынесено постановление о заключении тебя под домашний арест, - поерзав на стуле, четкой, словно отрепетированной скороговоркой изложила Келли.
Горацио молчал, глядя куда-то в сторону. Келли и Эрик встревоженно переглянулись, не понимая, в чем дело.
- Да, разумеется, - кивнул Горацио с быстрой улыбкой, внезапно вынырнув из своих раздумий. – Это самое меньшее, что я могу сделать. Простого «спасибо» тут явно недостаточно.
- Ну что ты… - снова заулыбалась Келли.
- Вы пришли, только чтобы справиться о моем самочувствии? – кидая внимательный взгляд в сторону Эрика, спросил Горацио. – Или, может, расскажете, что происходит?
- А что происходит? – отлепился от окна Эрик.
Горацио усмехнулся – Эрик слегка перестарался с наивностью во взгляде.
- Ну, как идет расследование, - небрежным тоном продолжил Горацио. – Долго ли мне еще сидеть здесь?
- Как мы и ожидали, Бартон запросил сделку, едва услышав о том, что его словам будут противопоставлены твои, - спокойно и серьезно кивнула Келли. – Ему заплатили за твое убийство, с главным условием – твоя смерть должна быть грязной. Такой, чтобы покрыть твое имя позором, - Горацио дернул верхней губой, но говорить ничего не стал. Он внимательно наблюдал за Эриком. Тот так и не отошел от окна. Едва Келли начала говорить, Делко вновь стал высматривать что-то на улице, стараясь держаться за шторой, а его рука несколько раз недвусмысленно тянулась к кобуре. – Бартон сказал, что нанимателя вполне устраивало, если бы тебя растерзали зеки. Но тут вмешался Дэн Кинг, и планы пришлось менять на ходу. Наниматель особо подчеркнул, что не гарантирует, что ты пробудешь в тюрьме достаточно долго. Еще интересная деталь – по первоначальному плану ты должен был оказаться в тюрьме гораздо раньше. Джимми наняли почти месяц назад, и предполагалось, что ты окажешься в тюрьме где-то в это же время.
- Вероятно, появление Майи что-то сбило в их планах, - глухо сказал Горацио. – В этом деле есть что-то новое?
Не мог он сейчас произнести слово «убийство» или «смерть» применительно к Майе. Невыносимой болью сжималось сердце, хуже, чем тогда, когда это только произошло. Шок из-за ареста, заключения и последующих событий оказал Горацио услугу – он не смог сразу прочувствовать случившееся. А сейчас… Сейчас он был отгорожен от мира какой-то невидимой пленкой. Все видел, все слышал, все помнил. Даже чувствовал. Но, если не называть вещи своими именами, не вызывать в памяти эти страшные в своей простоте картины, боль была глухой, какой-то застарелой, будто прошла не неделя, а минимум год.
- Горацио, - Келли подалась вперед и осторожно сжала его руку. – Горацио, мы их взяли. Они сядут, и надолго.
Горацио молчал. Крепко сжимая челюсти, чуть отвернувшись, но не отнимая руки. Эрик сочувственно оглянулся. Что они могли еще ему сказать?
Что он мог сказать в ответ? Что они молодцы и хорошо выполнили свою работу? Что это не вернет Майю? Что он сейчас чувствует все то, что испокон веку чувствуют мужчины, у которых внезапно и жестоко отобрали любимую женщину?
- Они наследили в твоем доме, - тихо-тихо заговорила Келли после паузы, решив, что все-таки нужно что-то сказать, а профессиональные подробности, возможно, помогут Горацио взять себя в руки. То есть… Он и так держал себя в руках. Просто молчал, глядел в сторону, и глаза были абсолютно сухие, а вот Келли при взгляде на его лицо приходилось кусать губы, чтобы не расплакаться. – И, мало того, им перечислили деньги с того самого счета, с которого перечислили деньги Бартону. Доказательств достаточно.
- Выяснили, кто владелец счета? – сузил глаза Горацио. Высвободил руку из пальчиков Келли, потер лицо, будто убирая следы невидимых слез, сел поудобнее.
- Пока нет, - качнула головой Келли, выпрямляясь. – Счет открыт на подставное лицо. Но след ведет в Нью-Йорк, Горацио.
- В Нью-Йорк?! – искренне изумился он, вскидывая брови и недоверчиво глядя на Келли.
Она кивнула. Горацио нахмурился и задумался. Это было неожиданно. Человек, устроивший все это, ненавидел его слишком сильно. А за исключением пары недавних визитов, во время которых он вроде бы никому не успел настолько сильно отдавить «любимый мозоль», он не был в Нью-Йорке слишком долго, чтобы такая яростная ненависть не угасла.
- Нет никаких… - Келли не успела закончить фразу.
Спина Эрика напряглась, через несколько секунд раздался звонок в дверь. Келли вскочила, Эрик отставил стул, в руках у обоих уже было оружие. Быстро и бесшумно Эрик пересек комнату, жестом попросил Горацио подняться и отвел его в дальний угол, где вошедший человек никак не мог бы его увидеть, не осмотревшись. Келли прижалась к стене за дверью. Горацио очень хотелось потребовать объяснений, то, что его не сочли нужным посвятить в детали операции, заставило вспотеть ладони от прилива злости. Он подчинялся беспрекословно, понимая, что сейчас не время для демонстрации недовольства. Но чувствовал себя отвратительно, не представляя, что происходит, не имея возможности защитить себя. Тронув Эрика за плечо, Горацио жестом попросил дать ему оружие, но Эрик лишь отрицательно покачал головой и встал, корпусом прикрывая Горацио.
- …я уполномочен… - дверь открылась, и вошедший в нее человек замер, умолкнув на полуслове.
Перед ним оказалась Келли, сзади – Элина, и мужчина поднял руки, не сводя глаз с нацеленных на него стволов. Эрик не тронулся с места, продолжая закрывать зажатого в угол Горацио.
- Вперед, и повернуться, - скомандовала Элина. – Руки так, чтобы я их видела.
В комнате вдруг стало многолюдно. Джейк, протиснувшись мимо Элины, ловко обыскал визитера, беретта из подмышечной кобуры и крохотный револьвер, закрепленный на щиколотке, перекочевали в руки Фрэнка.
- Ай-яй-яй, - покачал головой Трипп. – Фальшивое удостоверение ФБР, мистер Сандерс.
Джейк завернул руки лже-агента за спину, застегивая наручники.
- А мне помнится, пару лет назад этого человека звали Бартоломью Менсон, - Горацио не смог удержаться. Руки на поясе, голова склонена набок, недобрая полуулыбка и прищуренный взгляд. – Не так ли, господин прокурор?
Эрик убрал пистолет в кобуру, с тяжелым вздохом наблюдая, как Келли обменивается чуть слышными фразами с Джейком. Снова этот хлыщ. Ничего не изменилось. Только что, пока они работали в паре, восстанавливая доброе имя Горацио, Эрику казалось, что Джейк остался в прошлом. Как видно, он поторопился с выводами.
- Что ж, - Фрэнк обошел Менсона, который молча обменивался с Горацио такими взглядами, что казалось, воздух в комнате потрескивает, насыщенный статическим электричеством, и того и гляди грянет гром. – Думаю, нам будет удобнее побеседовать в участке.
- Я еду с вами, - упрямо, негромко сказал Горацио.
- Разумеется, - неожиданно кивнул Фрэнк, опустошая один из карманов своего пиджака. – С возвращением, лейтенант.
Горацио почему-то растерялся. Вместо привычного костюма, на ремень брюк которого можно было бы прицепить значок и кобуру, он был одет в легкую рубашку с коротким рукавом и спортивного плана свободные штаны, и теперь сжимал значок чуть вздрагивающей рукой, не понимая, что сказать, и удивляясь поднявшейся в душе невнятице чувств.
- Эрик, он едет с тобой, - деловито бросил Трипп. – Головой отвечаешь!
Делко лишь усмехнулся в ответ на это грозное заявление. Арестованного вывели, Фрэнк, Келли, Джейк вышли вслед за ним.
- Ну, я жду в машине, - полувопросительно сказал Эрик, кинув взгляд на стоящую возле двери Элину.
- Да, - рассеянно кивнул Горацио. – Да, я сейчас.
Элина чуть посторонилась, пропуская Эрика, затем внимательно, прищурясь, взглянула на Горацио.
- Так всегда, - неожиданно, слегка виновато улыбнулся тот, сдвигая домиком брови и открыто глядя на Элину. – Кажется, что времени полно, и ты еще все успеешь. И лучше не спешить, чтобы не сделать хуже. И понимаешь, что это не так, только тогда, когда времени внезапно не остается вовсе.
Элина подошла к окну, провела рукой по легкой, невесомой шторе. Слова Горацио привели ее в замешательство. Слишком простые и …слишком сложные. О чем он сейчас говорил? О том, что они практически не разговаривали в эти дни? Так это вряд ли бы изменилось, даже если б он пробыл здесь месяц…
- Мне нужно идти, - после паузы сказал Горацио. – Элина… - она обернулась, кинув на него быстрый взгляд, чуть улыбнулась и снова отвернулась к окну. Надо – значит, иди. – Мы еще вернемся к этому разговору, ведь так? – Горацио оправдывался, и ему самому от этого становилось все более и более неловко и неприятно. – Просто… Чуть позже.
Элина так ничего и не ответила. Чуть повернула голову к плечу, когда Горацио вышел. «Если женщина говорит «нет», это значит «да, но позже»», - вертелось в голове. «Хаммер» отъехал, в доме воцарилась тишина. Элина подошла к кровати, села, провела рукой по подушке. Очертания, запах… «А если мужчина говорит «да, но позже», это на самом деле значит «нет»», - внезапно с горькой усмешкой подумалось ей.
***
- Вот ты где, - Эрик чуть не прошел мимо, но, заметив Горацио, вернулся. – Допрос закончился?
- Да, - рассеянно кивнул Горацио.
Он стоял возле зеркального окна допросной, хотя допрос закончился уже минут десять назад. А он все стоял, смотрел, пытался осознать услышанное.
***
Однажды вечером в дом, где жил маленький Бартоломью, пришла полиция. Не с дружеским визитом, нет, они пришли, чтобы арестовать его отца. Но Бартоломью Менсон-старший быть арестованным не пожелал, а выхватил нож и кинулся на щуплого парнишку-полицейского, который стоял у двери, перегораживая выход.
Как выяснилось позже, доказательства вины отца Бартоломью были только косвенные, все должно было выясниться при допросе… Точнее, не так – полиция посчитала такое поведение вполне достаточным доказательством, и лишь десятилетний мальчик, потерявший отца, был свято уверен в его невиновности. Средоточием его ненависти стал тот самый щуплый парнишка, недавно получивший оружие и не сумевший продырявить руку или ногу напавшему на него человеку. Бартоломью Менсон не хотел ничего слышать. Человек в синей форме с жетоном выстрелил отцу в грудь нарочно. Чтобы не признавать свою ошибку, чтобы не искать настоящего убийцу.
К тому моменту, когда пересеклись пути Горацио Кейна и Бартоломью Менсона, последнего успели с треском вышибить из нескольких полицейских участков – сотрудник отдела внутренних расследований проявлял так много рвения, что терпения начальства хватало максимум на полгода. Потом, со словами «мне нужно, чтобы мои парни делали свою работу, а не писали бумажку в трех экземплярах за каждый чих в присутствии подозреваемого», Менсона провожали восвояси. За несколько лет он так и не посадил ни одного копа.
Едва открыв одно из старых дел, окружной прокурор Менсон почувствовал, как сводит скулы и темнеет в глазах. Парня с фотографии он возненавидел с первой же секунды, тот не только внешне походил на убийцу отца, но и сам был отцеубийцей. Чем внимательнее Менсон знакомился с делом, тем больше убеждался – этот подонок должен сидеть.
То, что происходило в суде, Горацио не забудет никогда. Прокурор цеплялся к его словам, выворачивая смысл наизнанку, обвинил Горацио в скудоумии, когда тот стал медлить с ответами, обдумывая каждое слово перед тем, как произнести. Биографию Горацио рассмотрели под микроскопом, выискивая самые невероятные мотивы самых обычных поступков. Прокурор повышал голос, не слушал судью и противоречил сам себе. Начинал доказывать, что Горацио опорочил отца, чтобы прикрыть собственное преступление, и никаких побоев не было. Обвинял в продумывании изощренного и коварного плана мести, апеллируя к тому, что побои имели место на протяжении многих лет, а роковой выстрел Горацио сделал, лишь став полицейским. Пытался вынудить Горацио признать, что он ненавидел отца, и лишь поэтому стрелял не по конечностям, а на поражение.
Ничего не помогло. Действия Горацио признали оправданными, он вернулся в Майами, а Бартоломью Менсон в очередной раз оказался без работы, да еще и с «волчьим билетом», поскольку двое из присяжных оказались не робкого десятка и подробно рассказали, каким именно образом прокурор пытался «помочь торжеству справедливости».
Горацио Кейн превратился в личного врага. Бартоломью Менсон не мог спокойно спать и есть, пока этот отцеубийца ходит по земле безнаказанным.
***
- Эйч, он псих, - покачал головой Эрик, видя, что Горацио продолжает созерцать пустую допросную. – Ты тут не причем.
Горацио усмехнулся, опуская голову. Какая замечательная формулировка. Это должно его успокоить?
- Слушай, - Эрик слегка замялся. – Ты на работу когда вернешься?
- Пока неясно, - пожал плечами Горацио. – Фрэнк что-то сказал об административном отпуске. Комиссия, да и без вызова в ОВР никуда. Что у тебя? – прищурился он, глядя на папку, которую Эрик вертел в руках, явно не в состоянии решить, что с ней делать.
- Ну, ты все равно это увидишь, - будто уговаривая самого себя, извиняющимся тоном проговорил Эрик, передавая Горацио папку.
- Сандра Блэк, - Горацио поднял брови. – Это должно мне о чем-то говорить? Я ее знаю?
- Знал, - опустив глаза, сказал Эрик. – Под именем Майи.
Горацио почувствовал, что воздуха ему не хватает, ноги ослабли. Он, не отрываясь, смотрел на исполосованное жуткими шрамами лицо на фотографии. Бедная девочка. Потом его внимание привлекла дата.
- Подожди… - он перевернул несколько страниц. – Полтора года? Но шрамы выглядят такими старыми… Нет, тут ошибка…
- Нет там ошибки, - Эрик поморщился, будто от зубной боли. – Убийство, кражи, вооруженное ограбление, торговля наркотиками. Отпечатки пальцев, ДНК. Это она.
Горацио молча смотрел на фотографию. Его лицо подергивалось, будто не могло решить, как исказиться, какое чувство выразить, или не выражать вообще ничего.
- И еще, - Эрик вынул из другой папки запечатанный конверт. – Это было в ее вещах.
Белый конверт с крупно выведенной надписью «Горацио». Эрик еще немного потоптался рядом, сочувственно вздохнул, нерешительно похлопал шефа по руке и ушел. Горацио какое-то время продолжал стоять, держа конверт на расстоянии вытянутой руки и рассматривая его так пристально, будто ждал, что сейчас на белой поверхности проступят и другие буквы. Как ни странно, первых желаний было сразу два: прочесть и спрятать в папку с делом, не распечатывая. Горацио дошел до своего кабинета, убрал пистолет в ящик стола – в ближайшее время он не понадобится. Папку с делом Сандры положил туда же. Жетон оттягивал нагрудный карман, Горацио достал его, повертел в руках …и положил обратно в карман. Хоть какая-то деталь его привычного самоощущения будет на месте.
***
Письмо он открыл по дороге к дому. Не выдержал. Сел на скамейку на набережной и распечатал конверт.
«Горацио, ты самый чудесный человек на земле.
Но я должна была уйти. И не потому, что ты бы не простил, если бы узнал всю правду, как раз наоборот. Не хочу, чтобы наша жизнь свелась к свиданиям в тюрьме.
Меня зовут Сандра. Авария, о которой я рассказала тебе, действительно была. Пятнадцать лет назад. Мне было 19, и мы с другом возвращались из ночного бара в соседнем городе. Моя мама умерла незадолго до этого, и у меня не было человека ближе Рика. Мы были пьяны, дорога – скользкая. Я отстегнула ремень, собираясь высунуться из машины и танцевать на сиденье – так нам было хорошо. В следующий миг я лежала на обочине, в крови. Мы чуть не врезались в грузовик. Рик затормозил и вывернул руль, врезался в ограждение, и я вылетела через лобовое стекло. Он даже не подошел посмотреть. Он просто уехал.
Первым его вопросом, когда я очнулась в больнице, был вопрос о том, не выдам ли я его. Я рассмеялась – разумеется, нет, я люблю его и вовсе не хочу потерять, не хочу, чтобы он сел в тюрьму. Я просила лишь одного – чтобы он больше меня не бросал. Но теперь уже рассмеялся Рик. И сказал, что я очень наивна, если думаю, что ему нужна такая уродина. Что его отец наймет лучших адвокатов, которые докажут, что я сама во всем виновата, так что лучше всего для меня же, если я никому ничего не скажу. Рик остался лежать на полу той палаты с какой-то железкой в глазу. Не знаю, какой – я схватила первое, что подвернулось под руку.
Целью следующего десятка лет было накопить денег на пластическую операцию. Думаю, теперь ты видел мое личное дело и понимаешь, что с таким лицом жить было невозможно. Найти приличную работу – тоже. Занятие проституцией отпадало – скорее, мне пришлось бы приплачивать клиентам. Я не горжусь тем, что делала, Горацио. Но другого выхода я не видела.
Два года назад моя мечта практически исполнилась. Я даже уже нашла хирурга, готового взяться за эту работу. И тут меня арестовали. Все деньги были конфискованы. Мне удалось бежать, но жизнь фактически утратила для меня смысл. И в этот момент мне предложили эту работу. Новое лицо, документы, даже деньги. Взамен – познакомиться с мужчиной, втереться в доверие и подставить его. Я согласилась, не раздумывая. И так же не раздумывая отказалась, едва познакомившись с тобой.
До той ночи я бы плюнула в лицо человеку, который осмелился бы сказать, что не все мужчины – твари, недостойные жить на земле. Я не знаю, как это назвать и описать. Я вдруг поняла, что не смогу. Не смогу тебе навредить. Я сказала, что верну деньги, но их это не устраивало. В разгар одной из разборок появился ты. Не нужно было звать тебя в дом, не нужно было… Но это было выше моих сил. Еще раз заглянуть в глаза, еще раз коснуться. Мне словно снова было 19 лет, и машина неслась по ночному шоссе, набирая скорость.
Наркотики, что я должна была подбросить и поклясться, что это твои, жгли мне руки. Как меня не убеждали, что ты окажешься в тюрьме всего на пару дней, не более, я не могла этого сделать.
Горацио, я боюсь… Они не оставят тебя в покое. Каждый день ты уходишь на работу, а я начинаю ломать голову, что они могут придумать, как достать тебя. По счастью, по каким-то неизвестным мне причинам, убивать тебя они не хотят. Это огромное облегчение, но в то же время, это мешает мне сделать решительный шаг.
Я должна. Сейчас я сделаю глубокий вдох и все же напишу. Горацио, любовь моя, я должна уйти. Глупо звучит, верно? Но хотя бы раз, на прощанье, мне хочется сказать тебе эти слова. Моя любовь. Единственное, о чем я жалею – это что я не знала тебя тогда, когда мне было 19 лет. Но больше врать я не могу. Прости, но сказать тебе все это в глаза я тоже не смогу. Я пыталась, Горацио, честно пыталась.
Я знаю, ты простишь, и поэтому прошу о другом – забудь. Я буду помнить за двоих. Потому что это самая счастливая неделя в моей жизни. Если бы можно было выбирать, когда умереть, я предпочла бы умереть сейчас, мне не нужны все эти годы в бегах и одиночестве, а сейчас я умерла бы счастливой. Но я не заслужила этого. И в благодарность за все то, что ты мне дал, я могу оставить тебе лишь разочарование и боль. Это несправедливо. Но я ничего не смогу изменить. Сегодня я в последний раз окунусь в озера твоих глаз, в тепло твоего сердца – и уйду.
Прощай.
Люблю.
Майя».
Ветер попытался вырвать листки у него из рук, и Горацио крепко сжал их, комкая, не в силах справиться с таким же порывом чувств, взметнувшихся в груди. Глаза щипало – естественно, ведь ветер швырнул целую горсть песка прямо в лицо. Горацио потер лицо и расправил листки. И вдруг заметил дату. Письмо было написано за неделю до смерти Майи… То есть Сандры.
Он был растерян. Преступница. Хотя, так ли уж велики ее преступления? Ложь… Пришлось. Это была вынужденная ложь. Горацио сам не понимал, чего ему сейчас хочется – убедить себя, что девушка была преступницей и якобы не заслуживает жалости? Или оправдать ее, разрешить себе признать, что все то, что произошло между ними, все же вправе называться любовью?
***
Дверь его дома была все еще перетянута желтой лентой. Горацио оборвал ее, открыл дверь, немного постоял на пороге. Думать как-то не хотелось, и так всю дорогу до дома он проделал, как сомнамбула, погруженный в то и дело вспыхивающие перед глазами картинки воспоминаний. Сейчас хотелось привычным механизмом обычных вечерних ритуалов успокоить нервы.
Горацио поднялся в спальню, взглянул в сторону душа, перевел взгляд на постель… Нет, на ней не было кровавого пятна, хотя по ощущениям - было. Он мотнул головой. Нет, это немыслимо. Он не сможет выйти из этого душа и лечь в эту постель. Никогда.
***
Солнце прощалось с городом, и на набережной становилось людно, а пляж, наоборот, пустел. Влюбленные парочки и одинокие прохожие бросали любопытные взгляды на высокого рыжего мужчину, облокотившегося на перила набережной и изучающего водную гладь. У его ног стояла сумка, слишком маленькая для приезжего, но и заставляющая сомневаться, что он ждет запаздывающую подружку. Горацио не стал собирать вещи, взял пока лишь самое необходимое. Остальное заберет потом, когда подыщет новое жилье.
Но об этом он сейчас почему-то не думал. Сумбур в голове и селевый поток невнятных чувств в душе понемногу схлынули, и сейчас он просто стоял, подставляя лицо легкому вечернему ветерку, то доносящему прохладу и запах моря, то вдруг окунающему в жаркую духоту прогревшихся за день пыльных каменных джунглей города.
Что-то новое, что-то странное крепло сейчас в его душе. Если следовать укоренившимся привычкам, то сейчас он должен был бы с головой уйти в работу, но… Горацио почему-то не хотелось этого делать. Да, снимая латы и обнажая грудь, чтобы позволить кому-то коснуться твоего сердца и проникнуть в душу, ты всегда тем самым обнажаешь и спину, в которую твои недоброжелатели с удовольствием воткнут нож… И тем не менее… Как будто, внезапно решившись покинуть свой дом, с которым было связано столько воспоминаний, он освободился от их груза. Он все помнил, стоило только захотеть, и будто старый альбом с фотографиями, разворачивалась память, шелестя папиросной бумагой, которой переложены страницы. И одновременно – воспоминания стали как-то плотнее и компактнее, так что при желании их можно было обернуть бумагой и, перевязав бечевкой, засунуть куда-нибудь на антресоли. До востребования.
Майи… Сандры больше не было, как и Марисоль. Ее одиночество закончилось. Его – только начиналось. Последние два дня, проведенные у Элины, поселили в нем окончательную убежденность – Кристина ошиблась, объявляя его чувства стокгольмским синдромом. Их с Элиной столькое связывало… Но в первый же день общения с незнакомой, не слишком-то открытой женщиной, которая видела его насквозь, что не добавляло комфорта – он испытывал невыразимое доверие и огромное желание сблизиться, узнать побольше. В этот раз – ничего подобного. Стоило Элине войти, сковывающее напряжение появлялось само собой, охватывало обоих и терзало, пока они с облегчением не расходились по разным комнатам. Они так и не смогли поговорить толком.
В то же время, Кристина выразилась предельно четко. Он не должен лезть в ее жизнь. Он должен строить свою, если есть такое желание. Как ни странно, желание было. Он не хотел сдаваться. Слова Кристины «не знаю, что из этого получится, но я готова попытаться» стали для него практически лозунгом. Горацио не хотел уступать. Теперь на вопрос «готов ли он» ответ был ясен. Готов.
Эпилог.
Несколько дней назад.
Вечерний воздух остужал горящие щеки и уши. Нескладный светловолосый мальчишка взъерошил давно не стриженные, лезущие в глаза волосы, с досадой стукнул кулаком по песку. Отшвырнул телефон и застыл в позе глухого отчаяния, упираясь локтями в колени и запустив пальцы в волосы. Затем встал, щуря синие глаза, поставив руки на пояс. Жест получился странным, как будто подросток копировал чью-то позу. На деле так оно и было, но вся странность заключалась в том, что он копировал позу человека, которого никогда в жизни не видел.
Воровато оглянувшись, мальчик подобрал телефон. Раздались гудки, и вновь загорелись щеки – а вдруг вот сейчас она ответит? Да, этот номер принадлежал ей давным-давно, пятнадцать лет назад, но… Это было все, чем он располагал. Пока он скитался по приемным семьям, он просто ждал. Но затем, попав в колонию и вот теперь на пробацию, он не мог понять – почему она не приходит? Она нужна ему!
- Мам, ну давай, ответь! – пробормотал он, слушая длинные, безнадежные гудки в трубке.
Ответа не было.
Человек не знает своей судьбы. Вот и этот мальчишка не знал, что до встречи с человеком, который окажется его родным отцом, осталось чуть больше месяца.
***
Кристина тихонько притворила за собой дверь и прислонилась лбом к притолоке.
- Тяжелая была смена? – негромко спросил мужской голос, и она кивнула. – Мы уж думали, ты не вернешься…
- Ну что ты, - улыбнулась Кристина.
Улыбка вышла немного натянутой. Пол знал все, знал с самого начала. Знал и о том, где она была прошлой ночью. О том, что для нее значит этот человек. И о том, почему она не с ним. Кристина отлепилась от притолоки и подошла к мужу.
- Джинни, пойдешь к маме? – ласково спросила она. Синеглазая и рыжеволосая двухлетняя девчушка радостно заулыбалась и протянула ручонки. – Как же я могу вас бросить? – прошептала Кристина, прижимаясь губами к золотым кудряшкам. – Ведь я вас люблю…
Глава 10.- Выглядишь намного лучше, - широко улыбаясь, сказала Келли.
Горацио тоже улыбнулся, внимательно взглянул исподлобья. Одетый, выбритый, причесанный, он сидел на застеленной кровати в той же самой комнате в доме Элины, и если не знать о его приключениях, догадаться было бы сложно – ну, похудел человек немного, мало ли для этого причин?
- По сравнению с чем, Келли? – мягко спросил Горацио, заставив Эрика и Келли быстро переглянуться.
Эрик закусил губу, пряча улыбку, и отвернулся к окну, Келли изобразила мимикой «ой!» и опустила глаза.
- Э, давай попробуем еще раз, - Келли снова лучезарно улыбнулась. – Как ты себя чувствуешь?
- Я в порядке, - кивнул Горацио. – Благодаря вам, - он слегка прищурился. – Думаю, будет лучше, если о вашем участии узнает как можно меньше народу.
- Ну, если и ты поддержишь версию, сочиненную Элиной и Триппом… - пожал плечами Эрик. – Так и будет.
Горацио выжидательно посмотрел на него, мол, что за версия?
- Тебя вынудили бежать; ты освободился от наручников, попал в ураган на болоте, вероятно, какое-то время лежал там без сознания; затем, три дня назад, сумел добраться сюда, потерял сознание, едва переступив порог; выставленный Триппом наряд доложил о твоем появлении как раз после того, как был внесен залог и вынесено постановление о заключении тебя под домашний арест, - поерзав на стуле, четкой, словно отрепетированной скороговоркой изложила Келли.
Горацио молчал, глядя куда-то в сторону. Келли и Эрик встревоженно переглянулись, не понимая, в чем дело.
- Да, разумеется, - кивнул Горацио с быстрой улыбкой, внезапно вынырнув из своих раздумий. – Это самое меньшее, что я могу сделать. Простого «спасибо» тут явно недостаточно.
- Ну что ты… - снова заулыбалась Келли.
- Вы пришли, только чтобы справиться о моем самочувствии? – кидая внимательный взгляд в сторону Эрика, спросил Горацио. – Или, может, расскажете, что происходит?
- А что происходит? – отлепился от окна Эрик.
Горацио усмехнулся – Эрик слегка перестарался с наивностью во взгляде.
- Ну, как идет расследование, - небрежным тоном продолжил Горацио. – Долго ли мне еще сидеть здесь?
- Как мы и ожидали, Бартон запросил сделку, едва услышав о том, что его словам будут противопоставлены твои, - спокойно и серьезно кивнула Келли. – Ему заплатили за твое убийство, с главным условием – твоя смерть должна быть грязной. Такой, чтобы покрыть твое имя позором, - Горацио дернул верхней губой, но говорить ничего не стал. Он внимательно наблюдал за Эриком. Тот так и не отошел от окна. Едва Келли начала говорить, Делко вновь стал высматривать что-то на улице, стараясь держаться за шторой, а его рука несколько раз недвусмысленно тянулась к кобуре. – Бартон сказал, что нанимателя вполне устраивало, если бы тебя растерзали зеки. Но тут вмешался Дэн Кинг, и планы пришлось менять на ходу. Наниматель особо подчеркнул, что не гарантирует, что ты пробудешь в тюрьме достаточно долго. Еще интересная деталь – по первоначальному плану ты должен был оказаться в тюрьме гораздо раньше. Джимми наняли почти месяц назад, и предполагалось, что ты окажешься в тюрьме где-то в это же время.
- Вероятно, появление Майи что-то сбило в их планах, - глухо сказал Горацио. – В этом деле есть что-то новое?
Не мог он сейчас произнести слово «убийство» или «смерть» применительно к Майе. Невыносимой болью сжималось сердце, хуже, чем тогда, когда это только произошло. Шок из-за ареста, заключения и последующих событий оказал Горацио услугу – он не смог сразу прочувствовать случившееся. А сейчас… Сейчас он был отгорожен от мира какой-то невидимой пленкой. Все видел, все слышал, все помнил. Даже чувствовал. Но, если не называть вещи своими именами, не вызывать в памяти эти страшные в своей простоте картины, боль была глухой, какой-то застарелой, будто прошла не неделя, а минимум год.
- Горацио, - Келли подалась вперед и осторожно сжала его руку. – Горацио, мы их взяли. Они сядут, и надолго.
Горацио молчал. Крепко сжимая челюсти, чуть отвернувшись, но не отнимая руки. Эрик сочувственно оглянулся. Что они могли еще ему сказать?
Что он мог сказать в ответ? Что они молодцы и хорошо выполнили свою работу? Что это не вернет Майю? Что он сейчас чувствует все то, что испокон веку чувствуют мужчины, у которых внезапно и жестоко отобрали любимую женщину?
- Они наследили в твоем доме, - тихо-тихо заговорила Келли после паузы, решив, что все-таки нужно что-то сказать, а профессиональные подробности, возможно, помогут Горацио взять себя в руки. То есть… Он и так держал себя в руках. Просто молчал, глядел в сторону, и глаза были абсолютно сухие, а вот Келли при взгляде на его лицо приходилось кусать губы, чтобы не расплакаться. – И, мало того, им перечислили деньги с того самого счета, с которого перечислили деньги Бартону. Доказательств достаточно.
- Выяснили, кто владелец счета? – сузил глаза Горацио. Высвободил руку из пальчиков Келли, потер лицо, будто убирая следы невидимых слез, сел поудобнее.
- Пока нет, - качнула головой Келли, выпрямляясь. – Счет открыт на подставное лицо. Но след ведет в Нью-Йорк, Горацио.
- В Нью-Йорк?! – искренне изумился он, вскидывая брови и недоверчиво глядя на Келли.
Она кивнула. Горацио нахмурился и задумался. Это было неожиданно. Человек, устроивший все это, ненавидел его слишком сильно. А за исключением пары недавних визитов, во время которых он вроде бы никому не успел настолько сильно отдавить «любимый мозоль», он не был в Нью-Йорке слишком долго, чтобы такая яростная ненависть не угасла.
- Нет никаких… - Келли не успела закончить фразу.
Спина Эрика напряглась, через несколько секунд раздался звонок в дверь. Келли вскочила, Эрик отставил стул, в руках у обоих уже было оружие. Быстро и бесшумно Эрик пересек комнату, жестом попросил Горацио подняться и отвел его в дальний угол, где вошедший человек никак не мог бы его увидеть, не осмотревшись. Келли прижалась к стене за дверью. Горацио очень хотелось потребовать объяснений, то, что его не сочли нужным посвятить в детали операции, заставило вспотеть ладони от прилива злости. Он подчинялся беспрекословно, понимая, что сейчас не время для демонстрации недовольства. Но чувствовал себя отвратительно, не представляя, что происходит, не имея возможности защитить себя. Тронув Эрика за плечо, Горацио жестом попросил дать ему оружие, но Эрик лишь отрицательно покачал головой и встал, корпусом прикрывая Горацио.
- …я уполномочен… - дверь открылась, и вошедший в нее человек замер, умолкнув на полуслове.
Перед ним оказалась Келли, сзади – Элина, и мужчина поднял руки, не сводя глаз с нацеленных на него стволов. Эрик не тронулся с места, продолжая закрывать зажатого в угол Горацио.
- Вперед, и повернуться, - скомандовала Элина. – Руки так, чтобы я их видела.
В комнате вдруг стало многолюдно. Джейк, протиснувшись мимо Элины, ловко обыскал визитера, беретта из подмышечной кобуры и крохотный револьвер, закрепленный на щиколотке, перекочевали в руки Фрэнка.
- Ай-яй-яй, - покачал головой Трипп. – Фальшивое удостоверение ФБР, мистер Сандерс.
Джейк завернул руки лже-агента за спину, застегивая наручники.
- А мне помнится, пару лет назад этого человека звали Бартоломью Менсон, - Горацио не смог удержаться. Руки на поясе, голова склонена набок, недобрая полуулыбка и прищуренный взгляд. – Не так ли, господин прокурор?
Эрик убрал пистолет в кобуру, с тяжелым вздохом наблюдая, как Келли обменивается чуть слышными фразами с Джейком. Снова этот хлыщ. Ничего не изменилось. Только что, пока они работали в паре, восстанавливая доброе имя Горацио, Эрику казалось, что Джейк остался в прошлом. Как видно, он поторопился с выводами.
- Что ж, - Фрэнк обошел Менсона, который молча обменивался с Горацио такими взглядами, что казалось, воздух в комнате потрескивает, насыщенный статическим электричеством, и того и гляди грянет гром. – Думаю, нам будет удобнее побеседовать в участке.
- Я еду с вами, - упрямо, негромко сказал Горацио.
- Разумеется, - неожиданно кивнул Фрэнк, опустошая один из карманов своего пиджака. – С возвращением, лейтенант.
Горацио почему-то растерялся. Вместо привычного костюма, на ремень брюк которого можно было бы прицепить значок и кобуру, он был одет в легкую рубашку с коротким рукавом и спортивного плана свободные штаны, и теперь сжимал значок чуть вздрагивающей рукой, не понимая, что сказать, и удивляясь поднявшейся в душе невнятице чувств.
- Эрик, он едет с тобой, - деловито бросил Трипп. – Головой отвечаешь!
Делко лишь усмехнулся в ответ на это грозное заявление. Арестованного вывели, Фрэнк, Келли, Джейк вышли вслед за ним.
- Ну, я жду в машине, - полувопросительно сказал Эрик, кинув взгляд на стоящую возле двери Элину.
- Да, - рассеянно кивнул Горацио. – Да, я сейчас.
Элина чуть посторонилась, пропуская Эрика, затем внимательно, прищурясь, взглянула на Горацио.
- Так всегда, - неожиданно, слегка виновато улыбнулся тот, сдвигая домиком брови и открыто глядя на Элину. – Кажется, что времени полно, и ты еще все успеешь. И лучше не спешить, чтобы не сделать хуже. И понимаешь, что это не так, только тогда, когда времени внезапно не остается вовсе.
Элина подошла к окну, провела рукой по легкой, невесомой шторе. Слова Горацио привели ее в замешательство. Слишком простые и …слишком сложные. О чем он сейчас говорил? О том, что они практически не разговаривали в эти дни? Так это вряд ли бы изменилось, даже если б он пробыл здесь месяц…
- Мне нужно идти, - после паузы сказал Горацио. – Элина… - она обернулась, кинув на него быстрый взгляд, чуть улыбнулась и снова отвернулась к окну. Надо – значит, иди. – Мы еще вернемся к этому разговору, ведь так? – Горацио оправдывался, и ему самому от этого становилось все более и более неловко и неприятно. – Просто… Чуть позже.
Элина так ничего и не ответила. Чуть повернула голову к плечу, когда Горацио вышел. «Если женщина говорит «нет», это значит «да, но позже»», - вертелось в голове. «Хаммер» отъехал, в доме воцарилась тишина. Элина подошла к кровати, села, провела рукой по подушке. Очертания, запах… «А если мужчина говорит «да, но позже», это на самом деле значит «нет»», - внезапно с горькой усмешкой подумалось ей.
***
- Вот ты где, - Эрик чуть не прошел мимо, но, заметив Горацио, вернулся. – Допрос закончился?
- Да, - рассеянно кивнул Горацио.
Он стоял возле зеркального окна допросной, хотя допрос закончился уже минут десять назад. А он все стоял, смотрел, пытался осознать услышанное.
***
Однажды вечером в дом, где жил маленький Бартоломью, пришла полиция. Не с дружеским визитом, нет, они пришли, чтобы арестовать его отца. Но Бартоломью Менсон-старший быть арестованным не пожелал, а выхватил нож и кинулся на щуплого парнишку-полицейского, который стоял у двери, перегораживая выход.
Как выяснилось позже, доказательства вины отца Бартоломью были только косвенные, все должно было выясниться при допросе… Точнее, не так – полиция посчитала такое поведение вполне достаточным доказательством, и лишь десятилетний мальчик, потерявший отца, был свято уверен в его невиновности. Средоточием его ненависти стал тот самый щуплый парнишка, недавно получивший оружие и не сумевший продырявить руку или ногу напавшему на него человеку. Бартоломью Менсон не хотел ничего слышать. Человек в синей форме с жетоном выстрелил отцу в грудь нарочно. Чтобы не признавать свою ошибку, чтобы не искать настоящего убийцу.
К тому моменту, когда пересеклись пути Горацио Кейна и Бартоломью Менсона, последнего успели с треском вышибить из нескольких полицейских участков – сотрудник отдела внутренних расследований проявлял так много рвения, что терпения начальства хватало максимум на полгода. Потом, со словами «мне нужно, чтобы мои парни делали свою работу, а не писали бумажку в трех экземплярах за каждый чих в присутствии подозреваемого», Менсона провожали восвояси. За несколько лет он так и не посадил ни одного копа.
Едва открыв одно из старых дел, окружной прокурор Менсон почувствовал, как сводит скулы и темнеет в глазах. Парня с фотографии он возненавидел с первой же секунды, тот не только внешне походил на убийцу отца, но и сам был отцеубийцей. Чем внимательнее Менсон знакомился с делом, тем больше убеждался – этот подонок должен сидеть.
То, что происходило в суде, Горацио не забудет никогда. Прокурор цеплялся к его словам, выворачивая смысл наизнанку, обвинил Горацио в скудоумии, когда тот стал медлить с ответами, обдумывая каждое слово перед тем, как произнести. Биографию Горацио рассмотрели под микроскопом, выискивая самые невероятные мотивы самых обычных поступков. Прокурор повышал голос, не слушал судью и противоречил сам себе. Начинал доказывать, что Горацио опорочил отца, чтобы прикрыть собственное преступление, и никаких побоев не было. Обвинял в продумывании изощренного и коварного плана мести, апеллируя к тому, что побои имели место на протяжении многих лет, а роковой выстрел Горацио сделал, лишь став полицейским. Пытался вынудить Горацио признать, что он ненавидел отца, и лишь поэтому стрелял не по конечностям, а на поражение.
Ничего не помогло. Действия Горацио признали оправданными, он вернулся в Майами, а Бартоломью Менсон в очередной раз оказался без работы, да еще и с «волчьим билетом», поскольку двое из присяжных оказались не робкого десятка и подробно рассказали, каким именно образом прокурор пытался «помочь торжеству справедливости».
Горацио Кейн превратился в личного врага. Бартоломью Менсон не мог спокойно спать и есть, пока этот отцеубийца ходит по земле безнаказанным.
***
- Эйч, он псих, - покачал головой Эрик, видя, что Горацио продолжает созерцать пустую допросную. – Ты тут не причем.
Горацио усмехнулся, опуская голову. Какая замечательная формулировка. Это должно его успокоить?
- Слушай, - Эрик слегка замялся. – Ты на работу когда вернешься?
- Пока неясно, - пожал плечами Горацио. – Фрэнк что-то сказал об административном отпуске. Комиссия, да и без вызова в ОВР никуда. Что у тебя? – прищурился он, глядя на папку, которую Эрик вертел в руках, явно не в состоянии решить, что с ней делать.
- Ну, ты все равно это увидишь, - будто уговаривая самого себя, извиняющимся тоном проговорил Эрик, передавая Горацио папку.
- Сандра Блэк, - Горацио поднял брови. – Это должно мне о чем-то говорить? Я ее знаю?
- Знал, - опустив глаза, сказал Эрик. – Под именем Майи.
Горацио почувствовал, что воздуха ему не хватает, ноги ослабли. Он, не отрываясь, смотрел на исполосованное жуткими шрамами лицо на фотографии. Бедная девочка. Потом его внимание привлекла дата.
- Подожди… - он перевернул несколько страниц. – Полтора года? Но шрамы выглядят такими старыми… Нет, тут ошибка…
- Нет там ошибки, - Эрик поморщился, будто от зубной боли. – Убийство, кражи, вооруженное ограбление, торговля наркотиками. Отпечатки пальцев, ДНК. Это она.
Горацио молча смотрел на фотографию. Его лицо подергивалось, будто не могло решить, как исказиться, какое чувство выразить, или не выражать вообще ничего.
- И еще, - Эрик вынул из другой папки запечатанный конверт. – Это было в ее вещах.
Белый конверт с крупно выведенной надписью «Горацио». Эрик еще немного потоптался рядом, сочувственно вздохнул, нерешительно похлопал шефа по руке и ушел. Горацио какое-то время продолжал стоять, держа конверт на расстоянии вытянутой руки и рассматривая его так пристально, будто ждал, что сейчас на белой поверхности проступят и другие буквы. Как ни странно, первых желаний было сразу два: прочесть и спрятать в папку с делом, не распечатывая. Горацио дошел до своего кабинета, убрал пистолет в ящик стола – в ближайшее время он не понадобится. Папку с делом Сандры положил туда же. Жетон оттягивал нагрудный карман, Горацио достал его, повертел в руках …и положил обратно в карман. Хоть какая-то деталь его привычного самоощущения будет на месте.
***
Письмо он открыл по дороге к дому. Не выдержал. Сел на скамейку на набережной и распечатал конверт.
«Горацио, ты самый чудесный человек на земле.
Но я должна была уйти. И не потому, что ты бы не простил, если бы узнал всю правду, как раз наоборот. Не хочу, чтобы наша жизнь свелась к свиданиям в тюрьме.
Меня зовут Сандра. Авария, о которой я рассказала тебе, действительно была. Пятнадцать лет назад. Мне было 19, и мы с другом возвращались из ночного бара в соседнем городе. Моя мама умерла незадолго до этого, и у меня не было человека ближе Рика. Мы были пьяны, дорога – скользкая. Я отстегнула ремень, собираясь высунуться из машины и танцевать на сиденье – так нам было хорошо. В следующий миг я лежала на обочине, в крови. Мы чуть не врезались в грузовик. Рик затормозил и вывернул руль, врезался в ограждение, и я вылетела через лобовое стекло. Он даже не подошел посмотреть. Он просто уехал.
Первым его вопросом, когда я очнулась в больнице, был вопрос о том, не выдам ли я его. Я рассмеялась – разумеется, нет, я люблю его и вовсе не хочу потерять, не хочу, чтобы он сел в тюрьму. Я просила лишь одного – чтобы он больше меня не бросал. Но теперь уже рассмеялся Рик. И сказал, что я очень наивна, если думаю, что ему нужна такая уродина. Что его отец наймет лучших адвокатов, которые докажут, что я сама во всем виновата, так что лучше всего для меня же, если я никому ничего не скажу. Рик остался лежать на полу той палаты с какой-то железкой в глазу. Не знаю, какой – я схватила первое, что подвернулось под руку.
Целью следующего десятка лет было накопить денег на пластическую операцию. Думаю, теперь ты видел мое личное дело и понимаешь, что с таким лицом жить было невозможно. Найти приличную работу – тоже. Занятие проституцией отпадало – скорее, мне пришлось бы приплачивать клиентам. Я не горжусь тем, что делала, Горацио. Но другого выхода я не видела.
Два года назад моя мечта практически исполнилась. Я даже уже нашла хирурга, готового взяться за эту работу. И тут меня арестовали. Все деньги были конфискованы. Мне удалось бежать, но жизнь фактически утратила для меня смысл. И в этот момент мне предложили эту работу. Новое лицо, документы, даже деньги. Взамен – познакомиться с мужчиной, втереться в доверие и подставить его. Я согласилась, не раздумывая. И так же не раздумывая отказалась, едва познакомившись с тобой.
До той ночи я бы плюнула в лицо человеку, который осмелился бы сказать, что не все мужчины – твари, недостойные жить на земле. Я не знаю, как это назвать и описать. Я вдруг поняла, что не смогу. Не смогу тебе навредить. Я сказала, что верну деньги, но их это не устраивало. В разгар одной из разборок появился ты. Не нужно было звать тебя в дом, не нужно было… Но это было выше моих сил. Еще раз заглянуть в глаза, еще раз коснуться. Мне словно снова было 19 лет, и машина неслась по ночному шоссе, набирая скорость.
Наркотики, что я должна была подбросить и поклясться, что это твои, жгли мне руки. Как меня не убеждали, что ты окажешься в тюрьме всего на пару дней, не более, я не могла этого сделать.
Горацио, я боюсь… Они не оставят тебя в покое. Каждый день ты уходишь на работу, а я начинаю ломать голову, что они могут придумать, как достать тебя. По счастью, по каким-то неизвестным мне причинам, убивать тебя они не хотят. Это огромное облегчение, но в то же время, это мешает мне сделать решительный шаг.
Я должна. Сейчас я сделаю глубокий вдох и все же напишу. Горацио, любовь моя, я должна уйти. Глупо звучит, верно? Но хотя бы раз, на прощанье, мне хочется сказать тебе эти слова. Моя любовь. Единственное, о чем я жалею – это что я не знала тебя тогда, когда мне было 19 лет. Но больше врать я не могу. Прости, но сказать тебе все это в глаза я тоже не смогу. Я пыталась, Горацио, честно пыталась.
Я знаю, ты простишь, и поэтому прошу о другом – забудь. Я буду помнить за двоих. Потому что это самая счастливая неделя в моей жизни. Если бы можно было выбирать, когда умереть, я предпочла бы умереть сейчас, мне не нужны все эти годы в бегах и одиночестве, а сейчас я умерла бы счастливой. Но я не заслужила этого. И в благодарность за все то, что ты мне дал, я могу оставить тебе лишь разочарование и боль. Это несправедливо. Но я ничего не смогу изменить. Сегодня я в последний раз окунусь в озера твоих глаз, в тепло твоего сердца – и уйду.
Прощай.
Люблю.
Майя».
Ветер попытался вырвать листки у него из рук, и Горацио крепко сжал их, комкая, не в силах справиться с таким же порывом чувств, взметнувшихся в груди. Глаза щипало – естественно, ведь ветер швырнул целую горсть песка прямо в лицо. Горацио потер лицо и расправил листки. И вдруг заметил дату. Письмо было написано за неделю до смерти Майи… То есть Сандры.
Он был растерян. Преступница. Хотя, так ли уж велики ее преступления? Ложь… Пришлось. Это была вынужденная ложь. Горацио сам не понимал, чего ему сейчас хочется – убедить себя, что девушка была преступницей и якобы не заслуживает жалости? Или оправдать ее, разрешить себе признать, что все то, что произошло между ними, все же вправе называться любовью?
***
Дверь его дома была все еще перетянута желтой лентой. Горацио оборвал ее, открыл дверь, немного постоял на пороге. Думать как-то не хотелось, и так всю дорогу до дома он проделал, как сомнамбула, погруженный в то и дело вспыхивающие перед глазами картинки воспоминаний. Сейчас хотелось привычным механизмом обычных вечерних ритуалов успокоить нервы.
Горацио поднялся в спальню, взглянул в сторону душа, перевел взгляд на постель… Нет, на ней не было кровавого пятна, хотя по ощущениям - было. Он мотнул головой. Нет, это немыслимо. Он не сможет выйти из этого душа и лечь в эту постель. Никогда.
***
Солнце прощалось с городом, и на набережной становилось людно, а пляж, наоборот, пустел. Влюбленные парочки и одинокие прохожие бросали любопытные взгляды на высокого рыжего мужчину, облокотившегося на перила набережной и изучающего водную гладь. У его ног стояла сумка, слишком маленькая для приезжего, но и заставляющая сомневаться, что он ждет запаздывающую подружку. Горацио не стал собирать вещи, взял пока лишь самое необходимое. Остальное заберет потом, когда подыщет новое жилье.
Но об этом он сейчас почему-то не думал. Сумбур в голове и селевый поток невнятных чувств в душе понемногу схлынули, и сейчас он просто стоял, подставляя лицо легкому вечернему ветерку, то доносящему прохладу и запах моря, то вдруг окунающему в жаркую духоту прогревшихся за день пыльных каменных джунглей города.
Что-то новое, что-то странное крепло сейчас в его душе. Если следовать укоренившимся привычкам, то сейчас он должен был бы с головой уйти в работу, но… Горацио почему-то не хотелось этого делать. Да, снимая латы и обнажая грудь, чтобы позволить кому-то коснуться твоего сердца и проникнуть в душу, ты всегда тем самым обнажаешь и спину, в которую твои недоброжелатели с удовольствием воткнут нож… И тем не менее… Как будто, внезапно решившись покинуть свой дом, с которым было связано столько воспоминаний, он освободился от их груза. Он все помнил, стоило только захотеть, и будто старый альбом с фотографиями, разворачивалась память, шелестя папиросной бумагой, которой переложены страницы. И одновременно – воспоминания стали как-то плотнее и компактнее, так что при желании их можно было обернуть бумагой и, перевязав бечевкой, засунуть куда-нибудь на антресоли. До востребования.
Майи… Сандры больше не было, как и Марисоль. Ее одиночество закончилось. Его – только начиналось. Последние два дня, проведенные у Элины, поселили в нем окончательную убежденность – Кристина ошиблась, объявляя его чувства стокгольмским синдромом. Их с Элиной столькое связывало… Но в первый же день общения с незнакомой, не слишком-то открытой женщиной, которая видела его насквозь, что не добавляло комфорта – он испытывал невыразимое доверие и огромное желание сблизиться, узнать побольше. В этот раз – ничего подобного. Стоило Элине войти, сковывающее напряжение появлялось само собой, охватывало обоих и терзало, пока они с облегчением не расходились по разным комнатам. Они так и не смогли поговорить толком.
В то же время, Кристина выразилась предельно четко. Он не должен лезть в ее жизнь. Он должен строить свою, если есть такое желание. Как ни странно, желание было. Он не хотел сдаваться. Слова Кристины «не знаю, что из этого получится, но я готова попытаться» стали для него практически лозунгом. Горацио не хотел уступать. Теперь на вопрос «готов ли он» ответ был ясен. Готов.
Эпилог.
Несколько дней назад.
Вечерний воздух остужал горящие щеки и уши. Нескладный светловолосый мальчишка взъерошил давно не стриженные, лезущие в глаза волосы, с досадой стукнул кулаком по песку. Отшвырнул телефон и застыл в позе глухого отчаяния, упираясь локтями в колени и запустив пальцы в волосы. Затем встал, щуря синие глаза, поставив руки на пояс. Жест получился странным, как будто подросток копировал чью-то позу. На деле так оно и было, но вся странность заключалась в том, что он копировал позу человека, которого никогда в жизни не видел.
Воровато оглянувшись, мальчик подобрал телефон. Раздались гудки, и вновь загорелись щеки – а вдруг вот сейчас она ответит? Да, этот номер принадлежал ей давным-давно, пятнадцать лет назад, но… Это было все, чем он располагал. Пока он скитался по приемным семьям, он просто ждал. Но затем, попав в колонию и вот теперь на пробацию, он не мог понять – почему она не приходит? Она нужна ему!
- Мам, ну давай, ответь! – пробормотал он, слушая длинные, безнадежные гудки в трубке.
Ответа не было.
Человек не знает своей судьбы. Вот и этот мальчишка не знал, что до встречи с человеком, который окажется его родным отцом, осталось чуть больше месяца.
***
Кристина тихонько притворила за собой дверь и прислонилась лбом к притолоке.
- Тяжелая была смена? – негромко спросил мужской голос, и она кивнула. – Мы уж думали, ты не вернешься…
- Ну что ты, - улыбнулась Кристина.
Улыбка вышла немного натянутой. Пол знал все, знал с самого начала. Знал и о том, где она была прошлой ночью. О том, что для нее значит этот человек. И о том, почему она не с ним. Кристина отлепилась от притолоки и подошла к мужу.
- Джинни, пойдешь к маме? – ласково спросила она. Синеглазая и рыжеволосая двухлетняя девчушка радостно заулыбалась и протянула ручонки. – Как же я могу вас бросить? – прошептала Кристина, прижимаясь губами к золотым кудряшкам. – Ведь я вас люблю…
@темы: Келли Дюкейн, Эрик Делко, Фрэнк Трипп, Элина Салас, Джейк Беркли, "Майя", Горацио Кейн