Глава 2.
Глава 2.
Сколько раз философы и поэты сравнивали жизнь с дорогой? Не сосчитать. Однако, додумавшись до этой светлой мысли совершенно самостоятельно, Эрик был несказанно горд. Жизнь, то есть дорога, послушно стелилась под колеса, петляла среди пригорков и перелесков, предоставляя возможность любоваться все новыми и новыми видами, открывающимися после очередного подъема или поворота. Эрик хмыкнул, придя к выводу, что такая дорога куда больше похожа на его жизнь в последние годы, чем бесконечные, прямые как стрела дороги болотистых равнин округа Майами.
Он покрутил ручку настройки радио, удовлетворенно кивнул, улыбаясь и вторя пойманной мелодии: «I love you, baby…».
Тааа-дам, та-дам, та-да-там-та-дам… Настроение было соответствующим. Эрик был совершенно безоблачно счастлив и …влюблен. Да, кто-то мог бы сказать, что то чувство, которое жило и пело сейчас в молодом человеке, называть влюбленностью было как-то неуместно, все равно что обращаться «цыпа» к великолепному петуху, гордо сидящему на заборе. Но горячность, с которой он стремился сейчас в условленное место, нежность, что обволакивала его при каждом взгляде на предмет обожания, неуемность желания – все это соответствовало в его представлении именно понятию влюбленности. Отличие от прежних состояний влюбленности заключалось в том, что на сей раз Эрик твердо был убежден: это – та самая женщина, рядом с которой влюбленность не пройдет, и именно рядом с ней он хочет провести остаток жизни.
В последнее время Эрик часто вспоминал сестру. Теперь он понимал Марисоль – никакие условности, никакая разница в возрасте не имеет значения, когда ты чувствуешь себя рядом с каким-то человеком по-настоящему живым. Келли ухитрилась сделать для него то же самое, что Горацио сделал тогда для Марисоль: своим присутствием рядом, готовностью помочь, отношением к трудностям как к чему-то временному, что непременно удастся преодолеть и идти дальше, она вернула его к жизни.
И неважно, что на осознание того, какая замечательная женщина ходит рядом, понадобилось восемь долгих лет. Главное – он понял. И сумел добиться взаимности. Пусть и не сразу…
Эрик нахмурился, наклоняясь вперед и крепче сжимая руль. Музыка не радовала, даже солнце, казалось, поблекло. Не сравнивать же с Антигуа… Сердце вновь сжало болезненной, мучительной ревностью, как тогда, при взгляде на загорелое, отдохнувшее, радостное лицо Келли. Отдыхавшей не с ним Келли. Да Эрик никогда и не сможет позволить себе такой отдых! И на сережки наподобие тех, что подарил Келли отец на тридцатилетие, ему пришлось бы копить несколько лет…
Машина, будто почувствовав его настроение, задергалась, раздалось несколько резких выхлопов, ритм мотора сделался неровным, совсем как ритм его сердца. Что, что он может предложить красавице-южанке? Жаркие ночи безумного, изощренного, томного или нежного секса? Собачью преданность до конца своих дней? Ничтожно мало! В подтверждение его самоуничижительных мыслей мотор взревел и заглох. Прокатившись еще немного по инерции, машина встала. Неудачник! Эрик опустил голову на руки, навалившись на руль. Вот так же и их отношения, совсем как эта неисправная машина – прокатятся какое-то время по инерции и…
Опустилась тишина, наполненная горечью и болью, и презрением к себе, и даже сожалениями о своей неудавшейся жизни. А затем в сознание постепенно проникла немудреная мелодия и не думающей останавливаться, в отличие от этой взятой напрокат машины, жизни. Шелест листвы и посвистывание какой-то пичуги, поскрипывание деревянной ограды, тянущейся вдоль дороги, и далекий лай собаки. И это странным образом вдруг встряхнуло молодого человека. Такая женщина как Келли никогда не стала бы поддерживать отношения с ним из жалости. Келли не связалась бы с неудачником. И сейчас, за время их первого – но не единственного, как с Джейком, черт возьми! – совместного отпуска Эрик собирался показать, чего он стоит.
Захлопнув дверцу машины и перекинув через плечо спортивную сумку, он упрямо сжал губы и зашагал в ту сторону, откуда доносился собачий лай, мысленно составляя план. Первое свидание их новой жизни должно стать незабываемым.
***
Он собирался так тщательно, будто это было первое настоящее свидание. В какой-то мере, так оно и было – это было первое свидание его новой жизни. За остаток дня Эрик перебрал с десяток вариантов: романтичный влюбленный, робкий влюбленный, страстный мачо, коварный соблазнитель, послушный раб или обворожительный господин… В конце концов, так ничего и не выбрав, решил положиться на интуицию – попытаться с первых же минут встречи понять, чего хочет Келли и подыграть ей.
Стрелка часов наконец соизволила переместиться на заветное деление, Эрик одернул рубашку, еще раз критично оглядел себя в зеркале, вооружился букетиком цветов – нежно-фиолетовые с желтой серединой фиалки пахли свежо с легкой ноткой горечи, без слов сообщая: «Я скучал», - и бутылкой дорогущего вина, на выбор которого он потратил больше часа, вконец измучив продавца уточняющими вопросами, зато теперь был уверен, что легкий, сладковатый вкус украсит вечер и поможет расслабиться, а не смешает все грандиозные планы фальшивой нотой неудачной выпивки из бара гостиницы.
Глубокий вдох, выдох – и негромкий, но решительный стук в дверь смежного номера. Прошло несколько минут, прежде чем Эрик понял, что ответа не будет. Мечтательная, с хитрецой, улыбка медленно сползла с лица. Эрик еще раз взглянул на часы – восемь, как договаривались. Постучал, затем подергал дверь – закрыто. Вышел в коридор и, не веря своим глазам, влепился взглядом в висящую на ручке соседнего номера табличку «свободен». Словно подхваченные порывом ветра осенние листья, взметнулись мысли, замерзая на лету и сухой горечью осыпаясь на язык. Келли должна быть тут! Она не могла… Или могла?
Не видя ничего перед собой, Эрик вернулся в номер, преувеличенно осторожно поставил на тумбочку бутылку, положил возле нее букетик фиалок, которые вдруг стали выглядеть поникшими и невзрачными, будто испытывая всю глубину разочарования вместе с неудачливым любовником. Сам же повалился на постель, заложив руки за голову и изучая потолок. Келли… Келли… Келли… Как же так? Эрик вспоминал ее лицо в вечер перед отъездом – родное, до мелочей изученное лицо, слегка уставшее, но уже наполняющееся внутренним светом предвкушения. Он резко сел на кровати. Ее глаза, ее тело, руки, губы – ну не могли они так солгать! Келли должна быть здесь, должна ждать его! Что же могло случиться, что она уехала из гостиницы, не дождавшись обещанного свидания? Стоп. А когда она уехала и была ли вообще в гостинице? Может, ей тоже попалась неисправная машина?
Эрик непроизвольно усмехнулся, вспоминая, как он сравнивал их отношения со своей заглохшей машиной. И как потом хохотал, перепугав парней из автомастерской, когда выяснилось, что у взятой напрокат машины здорово врет бензомер, о чем хозяин проката почему-то забыл упомянуть. Битых два часа парни колдовали над машиной, которую всего-то нужно было заправить! Похоже, судьба дала ему более чем прозрачный намек…
***
В холле никого не было, и Эрик заглянул в маленькую комнату позади стойки с ключами. Взгляд привыкшего замечать детали криминалиста моментально выхватил и большой экран, и удобное кресло перед ним, и брызги на столике, частично стертые, частично засохшие. Не нужна была ультрафиолетовая лампа, чтобы догадаться, как засветятся эти брызги. Что ж, он тут не затем, чтобы выяснять, как хозяин гостиницы коротает вечера.
Сзади многозначительно кашлянули, и Эрик обернулся.
- Добрый вечер, - поздоровался он. – Я из пятнадцатого номера, - белобрысый хозяин смотрел скучающе, но Эрик почему-то насторожился. Чем-то странным повеяло, сразу вспомнился острый взгляд, брошенный в его сторону, и сумятица мыслей, мелькнувшая на мгновение в бесцветных глазах, когда Эрик получал ключ от номера.
- Вечер добрый, - отходя к стойке, слишком миролюбиво сказал хозяин. – Чем могу служить?
Эрик прошел за ним, пытаясь разобраться в своих ощущениях. Ты застукал постояльца на пороге своих комнат, и никаких отрицательных эмоций? Непонятная доброжелательность… Не хочется скандала? Не желает привлекать внимание? К чему?
- Я хотел бы уточнить, во сколько выехала женщина из шестнадцатого номера.
- Женщина?
- Да, невысокая, стройная, блондинка…
- Простите, сэр… - вежливо, скучающе, равнодушно. – Никого, соответствующего описанию, я за последние два дня не видел.
Угу, почти поверил. Вот только в глазах у тебя полыхает гигантскими красными буквами: «Ложь! Тревога! Опасность!»
- Мистер Джонс, - Эрик со вздохом положил на стойку жетон. – Могу я посмотреть списки постояльцев?
На лице белобрысого не дернулся ни единый мускул.
- Вы при исполнении, офицер? – сладко осведомился он. И, не дожидаясь ответа, продолжил: - Тогда, извините, вынужден вам отказать. То, что вы состоите на службе, не дает вам права распоряжаться в данном вопросе, тем более в другом штате.
Эрик быстро кивнул, не пытаясь скрыть разочарования. Но внутри все замерло: так-так-так, чудеса интуиции? Или белобрысый просто-напросто что-то знает?
Старательно делая вид, что удручен и сломлен неудачей, Эрик вернулся в номер. Итак… Хозяин гостиницы что-то знает и врет. И насчет жетона он прав, к сожалению, это практически не дает ему никаких преимуществ в чужом штате. Тем более что он в отпуске. Значит, нужно действовать, как частное лицо: мужчина, обнаруживший пропажу своей подруги. Следовательно, нужно подать заявление… Черт, первое, что ему скажут – что Келли взрослая женщина и могла… Ну, понятно, в общем. Нет, даже не так: спросят, где доказательства, что она вообще тут была? Он может быть сто раз убежден, что портье лжет, но…
«Ну, знаешь, Делко… - протянул хорошо знакомый недовольный голос в голове. – Ты криминалист или где? Правило первое…»
- Каждый что-то приносит и что-то уносит, - улыбнулся Эрик мысленному образу старого друга. Спидл одобрительно кивнул, привычно хмурясь.
Замок на двери в смежный номер поддался легко, но на этом везение закончилось – дверь все равно не открывалась, вероятно, существовала еще и задвижка. Мысленно чертыхнувшись, Эрик вышел в общий коридор. Гостиница будто вымерла, несмотря на то, что время было еще не позднее. Прикрывая корпусом свои манипуляции с замком, Эрик открыл дверь номера и быстро вошел внутрь, пытаясь справиться с ощущением, что стены над его головой изгибаются, смыкаясь и угрожающе нависая. Он изо всех сил надеялся, что ощущение ненавидящего взгляда, прожигающего спину, ему всего лишь чудится из-за нервного напряжения, вызванного собственными не вполне законными действиями.
***
Светлые, соломенно-желтые длинные волосы разметались по подушкам, отсвечивая неярким золотом на фоне пурпурно-красного шелка, они метались, словно живой огонь, следуя за извивающимся женским телом. Полуприкрытые глаза женщины заволокло пеленой похоти, сладкого безумия горячечного дурмана страсти, смуглые крепкие руки мужчины, сжимающие гладкие бедра, выделялись на фоне нежной, нетронутой загаром кожи, подчеркивая контраст. Хриплые, приглушенные стоны, играющие под смуглой кожей спины мышцы, ритмичные сокращения упругих ягодиц, перекрещенные чуть выше изящные лодыжки, бьющиеся по спине белые узкие ступни – все это заставляло подниматься штормовой волной застарелую ненависть в его душе.
Он привычным движением расстегнул ширинку, спустил штаны вместе с трусами, удобно откидываясь в кресле, и накрыл ладонью собственный вялый член. Сейчас…
Камера переместилась, бесстыдно вторгаясь между телами, послушно, будто напоказ отодвинувшимися друг от друга на максимально возможное расстояние. Более темные, чем на голове, и еще больше потемневшие от влаги волосы на женском лобке казались почти белыми по сравнению с темными курчавыми волосами ритмично шлепающегося об него мужского паха. Налитый кровью член, казавшийся почти черным, появлялся из призывно раскрытого женского лона, поблескивая от смазки, выскальзывая почти целиком, так что становилась видна натянутая крайняя плоть на головке, и снова то плавным мучительно-неторопливым движением, то сильным быстрым толчком погружался внутрь.
Он погладил свой слегка налившийся член и добавил звук, так что комнату заполнила музыка, полная завораживающей страсти, пробивающееся через нее глуховатое постанывание, гортанные вскрики, все ускоряющиеся влажные шлепки… Внутреннее напряжение достигло максимума, стиснув горло хриплым рычащим звуком. Его член медленно оживал, но все еще даже не встал до конца, и его это не удивляло: он давно уже не хотел трахнуть эту маленькую белобрысую стерву. Он хотел ощутить на губах вкус ее крови. От одной этой мысли член дернулся и начал крепнуть под рукой. Задыхающиеся дрожащие стоны, нарастающий ритм движений поглощенной страстью пары на экране подсказывали ему, что осталось ждать недолго. Он облизал пересохшие губы, растянул их в кривой ухмылке, смыкая пальцы на члене, будто на рукояти ножа. Музыка торжествующе взвилась как раз в тот момент, когда мужчина на экране выгнулся с протяжным стоном и вздрогнул. Сидящий перед экраном в тот же момент дернул бедрами вперед, его взгляд стал совершенно мутным, уже не видя событий на экране, но чувствуя на своем лице теплые капли, брызнувшие прямо в объектив камеры, он слышал хрип, и ткнулся членом в кулак, будто вонзая нож, еще, и еще, скаля зубы, задыхаясь, пьянея от удовольствия, сквозь безумный кровавый туман в глазах наблюдая, как прекрасное женское тело на постели вместо судорог удовольствия начинает биться в судороге смертельного ужаса, как расширяются зрачки, отражая его искаженное отвратительной гримасой лицо.
Внезапно он растерянно моргнул, выражение лица медленно менялось: обида, недоумение, злость… С залитого кровью экрана, с бьющегося на окровавленных простынях женского тела он опустил взгляд на собственный поникший член. Возбуждение отступило, так и не дойдя до пика. Швырнув пульт в экран телевизора, чудом не разбив его, он резким жестом, морщась от каждого прикосновения к паху, натянул трусы и штаны и, вскочив, нервно заметался по комнате. С ожесточением и почему-то страхом посмотрел на телефон. Нужно позвонить. Он должен позвонить. И услышать довольный голос своей обожаемой и ненаглядной женушки. Довольный оттого, что она уже успела воспользоваться его отсутствием, и очередной накачанный латино сейчас плещется в душе их роскошного особняка, пока эта сучка, лежа на смятой постели, собирает последние капли спермы, рассеянно проводя пальчиком по внутренней поверхности бедра, по все еще припухшим, налитым кровью складочкам нежных половых губ в промежности, облизывает пальчик своим ярко-красным язычком, посасывает его, томно закатив глазки…
Распалившись от давних, но продолжающих причинять неимоверную боль воспоминаний, он в новом припадке бешенства заметался по номеру, пытаясь унять жгучее желание немедленно утолить жажду крови. Пленка не помогла. Получить индульгенцию, реализовав наконец свое давнишнее желание прикончить именно обожаемую когда-то до безумия Сесиль, он не мог. Точнее, мог, но категорически не был готов к последующей нищете: ведь единственное, что сумели сделать юристы ее папочки тогда, когда магнат обнаружил непреклонное желание единственной, горячо любимой дочери связать свою судьбу с совершеннейшим отребьем в его лице – это заключить такой брачный контракт, по которому в случае развода или преждевременной кончины ненаглядной он оставался с голым задом. Причем в буквальном смысле. У него осталось бы даже меньше, чем было на тот момент, когда неподражаемая красота и мнимая кротость Сесиль, казавшейся ему настоящей сказочной принцессой, вскружила голову настолько, что он не мыслил себе дальнейшей жизни без нее. Теперь – мыслил, более того, только об этом и мечтал, но… Отказаться от красивой жизни, к которой успел привыкнуть?
Новая пленка нужна немедленно. Если он не позвонит в ближайшие дни, Сесиль устроит грандиозный скандал. Абсолютная распущенность немыслимым образом сочеталась в ней с неукротимой ревностью. «Принцесса» подозревала его в таких вещах, о которых он и подумать не мог, но, слава богам, ей и в голову не приходило заподозрить его в том, что он реально совершал. На ее деньги. Эта мысль всегда приносила ему дополнительное удовлетворение. Смерть всех этих блондинок и латино, помогавшая ему год за годом держать себя в руках, была оплачена деньгами Сесиль.
Он повертел в руках телефон, прикидывая, не позвонить ли Заку. С одной стороны – поторопить лишний раз, но с другой – условия поставлены, выкажешь нетерпение – получишь дополнительный счет. А втрое против обычного – это все, что он мог себе позволить в настоящий момент. Эти деньги никто не отследит. А если он снимет деньги с запасной кредитки, это будет зафиксировано, и вся его легенда, по которой он сейчас находился по делам в Нью-Йорке, моментально развалится.
Поразмыслив немного, он спустился на второй этаж, уговаривая себя, что просто пройдет мимо номера блондинки, и предвкушение поможет немного успокоиться и взять себя в руки. Но при виде воровато оглянувшегося парня – латино! – замершего у двери заветного номера, он почувствовал, как черной пеленой застилает глаза. Нож прыгнул в руку сам собой, из горла вырывалось приглушенное вибрирующее рычание, голова пылала. Он с трудом сдерживался, оставаясь на месте, выжидая, пока парочка займется делом. В этот раз не будет никакой пленки, но она и не нужна. Ничего подстроенного, ничего срежиссированного – чистая, незамутненная ярость, такая же ярко-алая, как и кровь, которая в скором времени горячим потоком омоет его руки, вольется в его душу живительной струей мести… Все по-настоящему! Тьма клубилась, скручиваясь в узкий тоннель, в самом центре которого была обещавшая освобождение дверь, и его рука уже тянулась к ней, неслышно поворачивая ручку…
Глава 2.Сколько раз философы и поэты сравнивали жизнь с дорогой? Не сосчитать. Однако, додумавшись до этой светлой мысли совершенно самостоятельно, Эрик был несказанно горд. Жизнь, то есть дорога, послушно стелилась под колеса, петляла среди пригорков и перелесков, предоставляя возможность любоваться все новыми и новыми видами, открывающимися после очередного подъема или поворота. Эрик хмыкнул, придя к выводу, что такая дорога куда больше похожа на его жизнь в последние годы, чем бесконечные, прямые как стрела дороги болотистых равнин округа Майами.
Он покрутил ручку настройки радио, удовлетворенно кивнул, улыбаясь и вторя пойманной мелодии: «I love you, baby…».
Тааа-дам, та-дам, та-да-там-та-дам… Настроение было соответствующим. Эрик был совершенно безоблачно счастлив и …влюблен. Да, кто-то мог бы сказать, что то чувство, которое жило и пело сейчас в молодом человеке, называть влюбленностью было как-то неуместно, все равно что обращаться «цыпа» к великолепному петуху, гордо сидящему на заборе. Но горячность, с которой он стремился сейчас в условленное место, нежность, что обволакивала его при каждом взгляде на предмет обожания, неуемность желания – все это соответствовало в его представлении именно понятию влюбленности. Отличие от прежних состояний влюбленности заключалось в том, что на сей раз Эрик твердо был убежден: это – та самая женщина, рядом с которой влюбленность не пройдет, и именно рядом с ней он хочет провести остаток жизни.
В последнее время Эрик часто вспоминал сестру. Теперь он понимал Марисоль – никакие условности, никакая разница в возрасте не имеет значения, когда ты чувствуешь себя рядом с каким-то человеком по-настоящему живым. Келли ухитрилась сделать для него то же самое, что Горацио сделал тогда для Марисоль: своим присутствием рядом, готовностью помочь, отношением к трудностям как к чему-то временному, что непременно удастся преодолеть и идти дальше, она вернула его к жизни.
И неважно, что на осознание того, какая замечательная женщина ходит рядом, понадобилось восемь долгих лет. Главное – он понял. И сумел добиться взаимности. Пусть и не сразу…
Эрик нахмурился, наклоняясь вперед и крепче сжимая руль. Музыка не радовала, даже солнце, казалось, поблекло. Не сравнивать же с Антигуа… Сердце вновь сжало болезненной, мучительной ревностью, как тогда, при взгляде на загорелое, отдохнувшее, радостное лицо Келли. Отдыхавшей не с ним Келли. Да Эрик никогда и не сможет позволить себе такой отдых! И на сережки наподобие тех, что подарил Келли отец на тридцатилетие, ему пришлось бы копить несколько лет…
Машина, будто почувствовав его настроение, задергалась, раздалось несколько резких выхлопов, ритм мотора сделался неровным, совсем как ритм его сердца. Что, что он может предложить красавице-южанке? Жаркие ночи безумного, изощренного, томного или нежного секса? Собачью преданность до конца своих дней? Ничтожно мало! В подтверждение его самоуничижительных мыслей мотор взревел и заглох. Прокатившись еще немного по инерции, машина встала. Неудачник! Эрик опустил голову на руки, навалившись на руль. Вот так же и их отношения, совсем как эта неисправная машина – прокатятся какое-то время по инерции и…
Опустилась тишина, наполненная горечью и болью, и презрением к себе, и даже сожалениями о своей неудавшейся жизни. А затем в сознание постепенно проникла немудреная мелодия и не думающей останавливаться, в отличие от этой взятой напрокат машины, жизни. Шелест листвы и посвистывание какой-то пичуги, поскрипывание деревянной ограды, тянущейся вдоль дороги, и далекий лай собаки. И это странным образом вдруг встряхнуло молодого человека. Такая женщина как Келли никогда не стала бы поддерживать отношения с ним из жалости. Келли не связалась бы с неудачником. И сейчас, за время их первого – но не единственного, как с Джейком, черт возьми! – совместного отпуска Эрик собирался показать, чего он стоит.
Захлопнув дверцу машины и перекинув через плечо спортивную сумку, он упрямо сжал губы и зашагал в ту сторону, откуда доносился собачий лай, мысленно составляя план. Первое свидание их новой жизни должно стать незабываемым.
***
Он собирался так тщательно, будто это было первое настоящее свидание. В какой-то мере, так оно и было – это было первое свидание его новой жизни. За остаток дня Эрик перебрал с десяток вариантов: романтичный влюбленный, робкий влюбленный, страстный мачо, коварный соблазнитель, послушный раб или обворожительный господин… В конце концов, так ничего и не выбрав, решил положиться на интуицию – попытаться с первых же минут встречи понять, чего хочет Келли и подыграть ей.
Стрелка часов наконец соизволила переместиться на заветное деление, Эрик одернул рубашку, еще раз критично оглядел себя в зеркале, вооружился букетиком цветов – нежно-фиолетовые с желтой серединой фиалки пахли свежо с легкой ноткой горечи, без слов сообщая: «Я скучал», - и бутылкой дорогущего вина, на выбор которого он потратил больше часа, вконец измучив продавца уточняющими вопросами, зато теперь был уверен, что легкий, сладковатый вкус украсит вечер и поможет расслабиться, а не смешает все грандиозные планы фальшивой нотой неудачной выпивки из бара гостиницы.
Глубокий вдох, выдох – и негромкий, но решительный стук в дверь смежного номера. Прошло несколько минут, прежде чем Эрик понял, что ответа не будет. Мечтательная, с хитрецой, улыбка медленно сползла с лица. Эрик еще раз взглянул на часы – восемь, как договаривались. Постучал, затем подергал дверь – закрыто. Вышел в коридор и, не веря своим глазам, влепился взглядом в висящую на ручке соседнего номера табличку «свободен». Словно подхваченные порывом ветра осенние листья, взметнулись мысли, замерзая на лету и сухой горечью осыпаясь на язык. Келли должна быть тут! Она не могла… Или могла?
Не видя ничего перед собой, Эрик вернулся в номер, преувеличенно осторожно поставил на тумбочку бутылку, положил возле нее букетик фиалок, которые вдруг стали выглядеть поникшими и невзрачными, будто испытывая всю глубину разочарования вместе с неудачливым любовником. Сам же повалился на постель, заложив руки за голову и изучая потолок. Келли… Келли… Келли… Как же так? Эрик вспоминал ее лицо в вечер перед отъездом – родное, до мелочей изученное лицо, слегка уставшее, но уже наполняющееся внутренним светом предвкушения. Он резко сел на кровати. Ее глаза, ее тело, руки, губы – ну не могли они так солгать! Келли должна быть здесь, должна ждать его! Что же могло случиться, что она уехала из гостиницы, не дождавшись обещанного свидания? Стоп. А когда она уехала и была ли вообще в гостинице? Может, ей тоже попалась неисправная машина?
Эрик непроизвольно усмехнулся, вспоминая, как он сравнивал их отношения со своей заглохшей машиной. И как потом хохотал, перепугав парней из автомастерской, когда выяснилось, что у взятой напрокат машины здорово врет бензомер, о чем хозяин проката почему-то забыл упомянуть. Битых два часа парни колдовали над машиной, которую всего-то нужно было заправить! Похоже, судьба дала ему более чем прозрачный намек…
***
В холле никого не было, и Эрик заглянул в маленькую комнату позади стойки с ключами. Взгляд привыкшего замечать детали криминалиста моментально выхватил и большой экран, и удобное кресло перед ним, и брызги на столике, частично стертые, частично засохшие. Не нужна была ультрафиолетовая лампа, чтобы догадаться, как засветятся эти брызги. Что ж, он тут не затем, чтобы выяснять, как хозяин гостиницы коротает вечера.
Сзади многозначительно кашлянули, и Эрик обернулся.
- Добрый вечер, - поздоровался он. – Я из пятнадцатого номера, - белобрысый хозяин смотрел скучающе, но Эрик почему-то насторожился. Чем-то странным повеяло, сразу вспомнился острый взгляд, брошенный в его сторону, и сумятица мыслей, мелькнувшая на мгновение в бесцветных глазах, когда Эрик получал ключ от номера.
- Вечер добрый, - отходя к стойке, слишком миролюбиво сказал хозяин. – Чем могу служить?
Эрик прошел за ним, пытаясь разобраться в своих ощущениях. Ты застукал постояльца на пороге своих комнат, и никаких отрицательных эмоций? Непонятная доброжелательность… Не хочется скандала? Не желает привлекать внимание? К чему?
- Я хотел бы уточнить, во сколько выехала женщина из шестнадцатого номера.
- Женщина?
- Да, невысокая, стройная, блондинка…
- Простите, сэр… - вежливо, скучающе, равнодушно. – Никого, соответствующего описанию, я за последние два дня не видел.
Угу, почти поверил. Вот только в глазах у тебя полыхает гигантскими красными буквами: «Ложь! Тревога! Опасность!»
- Мистер Джонс, - Эрик со вздохом положил на стойку жетон. – Могу я посмотреть списки постояльцев?
На лице белобрысого не дернулся ни единый мускул.
- Вы при исполнении, офицер? – сладко осведомился он. И, не дожидаясь ответа, продолжил: - Тогда, извините, вынужден вам отказать. То, что вы состоите на службе, не дает вам права распоряжаться в данном вопросе, тем более в другом штате.
Эрик быстро кивнул, не пытаясь скрыть разочарования. Но внутри все замерло: так-так-так, чудеса интуиции? Или белобрысый просто-напросто что-то знает?
Старательно делая вид, что удручен и сломлен неудачей, Эрик вернулся в номер. Итак… Хозяин гостиницы что-то знает и врет. И насчет жетона он прав, к сожалению, это практически не дает ему никаких преимуществ в чужом штате. Тем более что он в отпуске. Значит, нужно действовать, как частное лицо: мужчина, обнаруживший пропажу своей подруги. Следовательно, нужно подать заявление… Черт, первое, что ему скажут – что Келли взрослая женщина и могла… Ну, понятно, в общем. Нет, даже не так: спросят, где доказательства, что она вообще тут была? Он может быть сто раз убежден, что портье лжет, но…
«Ну, знаешь, Делко… - протянул хорошо знакомый недовольный голос в голове. – Ты криминалист или где? Правило первое…»
- Каждый что-то приносит и что-то уносит, - улыбнулся Эрик мысленному образу старого друга. Спидл одобрительно кивнул, привычно хмурясь.
Замок на двери в смежный номер поддался легко, но на этом везение закончилось – дверь все равно не открывалась, вероятно, существовала еще и задвижка. Мысленно чертыхнувшись, Эрик вышел в общий коридор. Гостиница будто вымерла, несмотря на то, что время было еще не позднее. Прикрывая корпусом свои манипуляции с замком, Эрик открыл дверь номера и быстро вошел внутрь, пытаясь справиться с ощущением, что стены над его головой изгибаются, смыкаясь и угрожающе нависая. Он изо всех сил надеялся, что ощущение ненавидящего взгляда, прожигающего спину, ему всего лишь чудится из-за нервного напряжения, вызванного собственными не вполне законными действиями.
***
Светлые, соломенно-желтые длинные волосы разметались по подушкам, отсвечивая неярким золотом на фоне пурпурно-красного шелка, они метались, словно живой огонь, следуя за извивающимся женским телом. Полуприкрытые глаза женщины заволокло пеленой похоти, сладкого безумия горячечного дурмана страсти, смуглые крепкие руки мужчины, сжимающие гладкие бедра, выделялись на фоне нежной, нетронутой загаром кожи, подчеркивая контраст. Хриплые, приглушенные стоны, играющие под смуглой кожей спины мышцы, ритмичные сокращения упругих ягодиц, перекрещенные чуть выше изящные лодыжки, бьющиеся по спине белые узкие ступни – все это заставляло подниматься штормовой волной застарелую ненависть в его душе.
Он привычным движением расстегнул ширинку, спустил штаны вместе с трусами, удобно откидываясь в кресле, и накрыл ладонью собственный вялый член. Сейчас…
Камера переместилась, бесстыдно вторгаясь между телами, послушно, будто напоказ отодвинувшимися друг от друга на максимально возможное расстояние. Более темные, чем на голове, и еще больше потемневшие от влаги волосы на женском лобке казались почти белыми по сравнению с темными курчавыми волосами ритмично шлепающегося об него мужского паха. Налитый кровью член, казавшийся почти черным, появлялся из призывно раскрытого женского лона, поблескивая от смазки, выскальзывая почти целиком, так что становилась видна натянутая крайняя плоть на головке, и снова то плавным мучительно-неторопливым движением, то сильным быстрым толчком погружался внутрь.
Он погладил свой слегка налившийся член и добавил звук, так что комнату заполнила музыка, полная завораживающей страсти, пробивающееся через нее глуховатое постанывание, гортанные вскрики, все ускоряющиеся влажные шлепки… Внутреннее напряжение достигло максимума, стиснув горло хриплым рычащим звуком. Его член медленно оживал, но все еще даже не встал до конца, и его это не удивляло: он давно уже не хотел трахнуть эту маленькую белобрысую стерву. Он хотел ощутить на губах вкус ее крови. От одной этой мысли член дернулся и начал крепнуть под рукой. Задыхающиеся дрожащие стоны, нарастающий ритм движений поглощенной страстью пары на экране подсказывали ему, что осталось ждать недолго. Он облизал пересохшие губы, растянул их в кривой ухмылке, смыкая пальцы на члене, будто на рукояти ножа. Музыка торжествующе взвилась как раз в тот момент, когда мужчина на экране выгнулся с протяжным стоном и вздрогнул. Сидящий перед экраном в тот же момент дернул бедрами вперед, его взгляд стал совершенно мутным, уже не видя событий на экране, но чувствуя на своем лице теплые капли, брызнувшие прямо в объектив камеры, он слышал хрип, и ткнулся членом в кулак, будто вонзая нож, еще, и еще, скаля зубы, задыхаясь, пьянея от удовольствия, сквозь безумный кровавый туман в глазах наблюдая, как прекрасное женское тело на постели вместо судорог удовольствия начинает биться в судороге смертельного ужаса, как расширяются зрачки, отражая его искаженное отвратительной гримасой лицо.
Внезапно он растерянно моргнул, выражение лица медленно менялось: обида, недоумение, злость… С залитого кровью экрана, с бьющегося на окровавленных простынях женского тела он опустил взгляд на собственный поникший член. Возбуждение отступило, так и не дойдя до пика. Швырнув пульт в экран телевизора, чудом не разбив его, он резким жестом, морщась от каждого прикосновения к паху, натянул трусы и штаны и, вскочив, нервно заметался по комнате. С ожесточением и почему-то страхом посмотрел на телефон. Нужно позвонить. Он должен позвонить. И услышать довольный голос своей обожаемой и ненаглядной женушки. Довольный оттого, что она уже успела воспользоваться его отсутствием, и очередной накачанный латино сейчас плещется в душе их роскошного особняка, пока эта сучка, лежа на смятой постели, собирает последние капли спермы, рассеянно проводя пальчиком по внутренней поверхности бедра, по все еще припухшим, налитым кровью складочкам нежных половых губ в промежности, облизывает пальчик своим ярко-красным язычком, посасывает его, томно закатив глазки…
Распалившись от давних, но продолжающих причинять неимоверную боль воспоминаний, он в новом припадке бешенства заметался по номеру, пытаясь унять жгучее желание немедленно утолить жажду крови. Пленка не помогла. Получить индульгенцию, реализовав наконец свое давнишнее желание прикончить именно обожаемую когда-то до безумия Сесиль, он не мог. Точнее, мог, но категорически не был готов к последующей нищете: ведь единственное, что сумели сделать юристы ее папочки тогда, когда магнат обнаружил непреклонное желание единственной, горячо любимой дочери связать свою судьбу с совершеннейшим отребьем в его лице – это заключить такой брачный контракт, по которому в случае развода или преждевременной кончины ненаглядной он оставался с голым задом. Причем в буквальном смысле. У него осталось бы даже меньше, чем было на тот момент, когда неподражаемая красота и мнимая кротость Сесиль, казавшейся ему настоящей сказочной принцессой, вскружила голову настолько, что он не мыслил себе дальнейшей жизни без нее. Теперь – мыслил, более того, только об этом и мечтал, но… Отказаться от красивой жизни, к которой успел привыкнуть?
Новая пленка нужна немедленно. Если он не позвонит в ближайшие дни, Сесиль устроит грандиозный скандал. Абсолютная распущенность немыслимым образом сочеталась в ней с неукротимой ревностью. «Принцесса» подозревала его в таких вещах, о которых он и подумать не мог, но, слава богам, ей и в голову не приходило заподозрить его в том, что он реально совершал. На ее деньги. Эта мысль всегда приносила ему дополнительное удовлетворение. Смерть всех этих блондинок и латино, помогавшая ему год за годом держать себя в руках, была оплачена деньгами Сесиль.
Он повертел в руках телефон, прикидывая, не позвонить ли Заку. С одной стороны – поторопить лишний раз, но с другой – условия поставлены, выкажешь нетерпение – получишь дополнительный счет. А втрое против обычного – это все, что он мог себе позволить в настоящий момент. Эти деньги никто не отследит. А если он снимет деньги с запасной кредитки, это будет зафиксировано, и вся его легенда, по которой он сейчас находился по делам в Нью-Йорке, моментально развалится.
Поразмыслив немного, он спустился на второй этаж, уговаривая себя, что просто пройдет мимо номера блондинки, и предвкушение поможет немного успокоиться и взять себя в руки. Но при виде воровато оглянувшегося парня – латино! – замершего у двери заветного номера, он почувствовал, как черной пеленой застилает глаза. Нож прыгнул в руку сам собой, из горла вырывалось приглушенное вибрирующее рычание, голова пылала. Он с трудом сдерживался, оставаясь на месте, выжидая, пока парочка займется делом. В этот раз не будет никакой пленки, но она и не нужна. Ничего подстроенного, ничего срежиссированного – чистая, незамутненная ярость, такая же ярко-алая, как и кровь, которая в скором времени горячим потоком омоет его руки, вольется в его душу живительной струей мести… Все по-настоящему! Тьма клубилась, скручиваясь в узкий тоннель, в самом центре которого была обещавшая освобождение дверь, и его рука уже тянулась к ней, неслышно поворачивая ручку…
@темы: Эрик Делко, "Игра на чужом поле"