Сто лет одиночества. Часть третья. От любви не умирают (глава 28)

[universe-Tinka1976]

Глава 28.

Глава 28.

Кристина зажимала ладони коленями, чтобы не тряслись. Томограф открытого типа был всего один, поэтому прошло целых два часа, прежде чем подошла их очередь. Кристина понимала, что коллеги Горацио ждут результата операции, но она не могла выйти к ним, пока не узнает, чем же обернулась ее оплошность. Да, оплошность, что бы не говорили остальные! Как, вот как она могла не подумать, что от задетой ключицы мог отломиться острый кусок, который на снимке «потеряется» на фоне осколка пули и вызванной им гематомы?
Снова и снова Кристина перебирала каждый шаг многочасовой операции, зная, что это единственный способ обрести утраченное равновесие. Как говорил Боб Фокс: «Подумай и скажи, что ты сделала неправильно?» А если все правильно, то и нечего тратить нервы на пустые переживания. Значит, так было суждено.
Да, она была не в лучшей форме после тяжелой смены, но днем она успела выспаться до начала совета и чувствовала себя совершенно готовой.
Нет, никаких проблем с тем, что на операционном столе был близкий ей человек, она не испытывала. Правила подготовки способствуют этому: волосы пациента забраны под шапочку, тело накрывается специальными стерильными простынями, так что перед глазами хирурга остается лишь операционное поле, помогая абстрагироваться от всего, кроме операции.
Она сама проконтролировала всю подготовку, премедикацию, анестезию. Никто не удивился: все медсестры знают, что многие врачи перед сложной операцией начинают контролировать любую мелочь, невзирая на квалификацию младшего медицинского персонала, которой вполне доверяют в более легких случаях.
Небольшое количество крови в плевральной полости было ожидаемым – в теле оставались два осколка. Первый осколок, из лопатки, звякнул о кювету всего через десять минут. Ни усилившееся кровотечение, ни последовавшая затем тампонада и остановка сердца не насторожили Кристину, хотя сейчас она понимала, что должны были, должны, должны…
Как ни стыдно сознаваться, но ее, врача с многолетним стажем, подвели собственные ожидания, собственная готовность к такому повороту событий. Быстро проведя дренирование и реанимацию, она продолжила операцию, обрабатывая раневой канал.
Сейчас, проматывая события в памяти, Кристина понимала, что уже тогда она потревожила этот костный обломок, раздвигая ткани. Но сердце Горацио вновь заработало после первого же слабенького разряда, и это внушило ложную уверенность в благополучном исходе. Причем, по всей видимости, не только ей. Джон Кэрри, Эдди Этингейл, анестезиолог Моррисон – все они были опытными врачами, но никто из них не заподозрил неладного.
Потом она уступила место Этингейлу, который занялся ключицей. Задев ее, пуля разлетелась на осколки. Кость не сломалась, но небольшой кусок в месте удара откололся. Почему Эдди не задался вопросом, куда делся этот кусок? Хотя, он мог полагать, что Кристина давно уже удалила его, еще оказывая первую помощь…
Второй, более крупный осколок пули она извлекала намного дольше из-за его близости к позвоночнику. Доктор Кэрри предложил ей отдохнуть, уступив ему место, но Кристина не согласилась. Предстояло еще самое деликатное: отделить некротизированные ткани у самого позвоночника, не задев нервных окончаний или кровеносных сосудов. Именно этот момент выбрал злосчастный костный обломок, чтобы сдвинуться с места, освобождая пробитую, но и закупоренную до того момента им же артерию. Струя крови хлестнула прямо на очки склонившейся над разрезом Кристины, так что она вздрогнула, по счастью, чисто автоматически отдернув скальпель от места предполагаемого иссечения тканей.
Следующие две минуты сорок девять секунд Кристина могла воспроизвести посекундно, хотя ей казалось, что в каждую из этих ста шестидесяти девяти секунд происходило очень много всего. Врачи были опытными и на падение давления, аритмию и тут же последовавшую фибрилляцию отреагировали сразу. Но все реанимационные мероприятия не оказывали никакого эффекта.
На второй минуте Кристина начала компрессию грудной клетки, чтобы обеспечить хоть четверть нормального кровообращения. Пережатая артерия продолжала кровоточить, и Кристина успевала тревожно косить взглядом на уровень отходящей по дренажу крови, когда Эдди в очередной раз командовал убрать руки на время разряда. Заряд постепенно увеличивался, пластины дефибриллятора оставляли красные следы на груди Горацио, но эффекта не было.
Две минуты…
После очередного разряда Кристина не возобновила свои усилия, а склонилась к лицу Горацио.
– Пожалуйста, постарайся, – чуть слышно, практически одними губами сказала она ему на ухо. – Я понимаю, это очень больно, но это совсем скоро закончится. Я здесь, я с тобой, но мне не справиться без твоей помощи. Еще чуть-чуть, и в твоем мозгу начнутся необратимые изменения из-за нехватки кислорода. Я не стану оживлять труп. Поэтому следующий разряд – последний. Пожалуйста, постарайся. Если ты решил уйти, я не буду тебе препятствовать, но помни: ты можешь сейчас выжить, и паралич пройдет, я обещаю. Решай.
Кристина подняла глаза на троих мужчин, разглядывавших ее, судя по выражению лиц, с самыми разными эмоциями, но одинаково молча.
– Эдди, заряд триста шестьдесят, – твердо сказала она.
Кэрри движением головы подтвердил свое согласие, мол, давай. Тело Горацио еще раз выгнулось, сотрясаемое разрядом, а затем в тишине вдруг раздались слабые сигналы, вначале чуть неровные, но затем все более уверенные и частые. Несколько секунд врачи простояли в немом изумлении, затем Мориссон прошептал:
– Шаман, – одарив Кристину восхищенным взглядом, и начал проверять иглы капельниц, которые могли выйти из вены во время конвульсий от электрошока.
– Ведьма, – саркастически поправил Этингейл.
Кэрри лишь покачал головой и занял свое место у стола – сосудистая хирургия была его коньком.
Затем вновь пришла очередь Кристины – ей предстояло закончить начатое, обработать второй раневой канал. Последний стежок был сделан лишь три с половиной часа спустя, все были изрядно вымотаны, но теперь Кристина могла поставить свое звание врача года на то, что послеоперационных осложнений быть не должно.
Тем не менее, сейчас она с трудом удерживалась от того, чтобы начать заглядывать через плечо Кэрол, пытаясь раньше нее понять, каковы же последствия этих двух минут и сорока девяти секунд.
– Выдохни, – посоветовала ей Кэрол через некоторое время. – Никаких последствий гипоксии я не вижу. Ни металлических, – Кристина вздрогнула, – ни костных осколков тоже не наблюдаю. Ни разрывов, ни кровотечений, ни пневмоторакса… Про гематому у позвоночника ты и без меня знаешь… Дооперационные данные есть?
– Только рентген, – протянула ей снимок Кристина.
– Рентген… – поморщилась Кэрол. – Ну, можно попытаться… Но… Нет, ничего не могу сказать, – несколько минут спустя капитулировала она. – Слишком сложно сопоставить размеры, а обнадеживать впустую не хочу.
– В любом случае – спасибо, – кивнула Кристина.
Ее оплошность обошлась без последствий. А гематома… Следующие сутки покажут. На всякий случай, подключая Горацио к аппарату уже в палате, Кристина помедлила, положив руку ему на диафрагму, чтобы уловить малейшую попытку самостоятельного вдоха. Чуда не произошло, но это ее не расстроило. То, что его сердце все же заработало, а кислородное голодание обошлось без последствий, уже казалось ей достаточным чудом.
Нащупав в кармане переданный операционной сестрой пакетик с двумя осколками пули, Кристина направилась в холл приемного отделения.
– Он выжил, – сказала она с порога. – Остальное станет ясно в течение ближайших суток.
Обернулась Элина, подняла взгляд Алекс, подскочили со своих мест остальные. Келли взяла пакетик с осколками пули и равнодушно сунула в карман, пожирая глазами лицо Кристины.
– Что-то не так? – тревожно спросила Алекс.
Кристина как наяву увидела нахмуренные брови доктора Кэрри и услышала его слова: «Если пациент жив, для родственников больных – все всегда замечательно!»
Но она помнила и другого человека, пожилого дипломата в отставке, которого когда-то давным-давно лечил ее отец. Эдвард всегда говорил правду. Генри О’Нил как-то раз спросил, почему это человек такой профессии вдруг ведет себя совершенно несвойственным для него образом. На что Эдвард ответил, что не все дипломаты были шпионами, а честность – лучшая защита от шантажа.
– Лучше пережить несколько неприятных минут, сказав правду сразу, – добавил он, лукаво поглядывая на семилетнюю Кристину, – чем позволить маленькой неправде вырасти в страшную грязную тайну и скормить ей свою жизнь.
– Ну а если ты вдруг нечаянно сделал что-то плохое и просто не хочешь никого расстраивать? – спросила тогда Кристина.
– Видишь ли, милая, – усмехнулся Эдвард, – когда ты знаешь, что обо всех своих поступках тебе придется говорить честно, многих вещей делать уже не будешь.
Нельзя сказать, что Кристина приняла его слова как истину в последней инстанции и стала рьяно следовать этому совету. Но чем старше она становилась, тем чаще ей эта точка зрения казалась мудрой и вызывающей желание попробовать поступать именно так.
– Сердце останавливалось дважды за время операции, – сказала Кристина, решив быть честной, но краткой. – Второй раз мы сумели запустить его лишь три минуты спустя. Лейтенант Кейн все еще на аппарате искусственного дыхания, о том, насколько удачно удалось извлечь пулю, можно будет судить через двадцать четыре часа. К этому времени гематома должна уменьшиться настолько, что перестанет давить на позвоночник, пройдет паралич, и восстановится самостоятельное дыхание, – она неожиданно тепло улыбнулась. Лица криминалистов все еще выражали обеспокоенность, что было неудивительно после долгого ожидания бессонной ночью. – Сейчас лейтенант Кейн спит, и, думаю, вам неплохо бы заняться тем же, – сказала она. – Дежурить всем вместе не только необязательно, но и нежелательно.
Криминалисты переглянулись, Келли и Райан бросили взгляд на часы, Эрик насупился. Кристина слегка прищурилась. Вероятно, им нужно на работу, вчера они и так полдня провели в больнице.
– Я останусь, – кивнула Элина.
– Хорошо, – сказала Келли. – Мы приедем, как только сможем.

***

Находиться рядом с Элиной оказалось неожиданно тяжело. Кристине пришлось постоянно усмирять вспышки глухой враждебности, порой нарастающие до откровенного раздражения и злости. То ей хотелось выставить Элину из палаты под предлогом того, что она может негативно повлиять на состояние Горацио, то мелькала мысль, что Элина вроде как экзаменует ее, на что никаких прав не имеет.
«Это называется ревность, дорогуша», – мысленно шпыняла себя Кристина. Напоминала себе, что, по ее собственным словам, Элина до недавнего времени была замужем и, следовательно, ни о каких отношениях с Горацио речи не идет. Ехидно интересовалась у себя, почему не ревнует к Марисоль – неужели ее устраивают только мертвые соперницы?
Ничего не помогало. Кристина ни на что не претендовала в отношении Горацио, но, тем не менее, если Элина была его выбором, то ей этот его выбор категорически не нравился.
– Почему вы решили, что он не хочет жить? – неожиданно спросила Элина.
Кристина постаралась не показать усмешки. Похоже, Элина испытывала сходные чувства. Агрессивный тон вопроса подсказывал, что задан он скорее в попытке доказать неправоту Кристины, чем в попытке понять, почему она пришла к такому выводу.
– Снайперы случайно не промахиваются, – пожала плечами Кристина. Объяснять Элине медицинские и, уж тем более, психологические нюансы, в том числе связанные с воспоминаниями о Кахкае, Кристина не собиралась. Помолчала и добавила: – Я не знаю. Я могу и ошибаться, – она отвела взгляд от лица Горацио и взглянула в лицо Элине. – Например, я думала, ваш муж… Его брат умер уже давно.
Почему-то сейчас ей вдруг немедленно захотелось убедиться, что Горацио не лгал тогда. Вспоминая его глаза, его неподдельное горе, когда он рассказывал о своем брате, Кристина никак не могла поверить в то, что это ложь.
– Мы тоже так думали, – вздернула подбородок Элина.
– А теперь? – Кристина склонила голову к плечу.
– Теперь он действительно умер, – отведя взгляд, глухо сказала Элина.
– Это тяжело, – сочувственно сказала Кристина.
Значит, не ложь. Но в то же время, это означает новую боль, испытанную Горацио: когда выяснилось, что его брат обманывал их, заставив думать, что мертв, и когда он все же умер. Вздохнув, Кристина приподняла кисть руки Горацио и тронула специальной иголочкой кончики пальцев, проверяя рефлексы. Реакции не было. Ноги проверять не имело смысла, они обретут чувствительность позже.
– Он тоже потерял жену, – неожиданно сказала Элина, изучающе глядя на Кристину.
Та с трудом подавила новый приступ неприязни. Сколько она видела подобных сцен, когда люди начинали выяснять отношения прямо возле постели больного… А тем более так грубо провоцировать ее на ревность…
– Давно? – спросила Кристина, даже не взглянув на Элину. Поправила и так ровно лежащее одеяло, тронула волосы Горацио. Нет, конечно, он не слышит этого, он еще не отошел от наркоза, но… Кристина вдруг поняла, что не знает, как себя вести, когда он очнется. Помнит ли он ее все же? Не будет ли ему неловко перед Элиной?
– Пару месяцев назад, – ответила Элина.
Кристина удивилась и даже немного замешкалась. Эрик сказал, его сестру убили на следующий день после свадьбы, а Пол видел Горацио с невестой не два, а три месяца назад, вскоре после их собственной свадьбы. Интересно, Элина сама не знает точно или зачем-то пытается ввести ее в заблуждение?
– С этим можно жить, – поднимая взгляд глаза в глаза, сказала Кристина. – Особенно если рядом будет близкий человек.
И вышла из палаты, проглотив остаток фразы. Ни к чему. Вот очнется Горацио – пусть сам разбирается. Если его устраивает такая женщина – это его дело. Она свое дело сделала – он жив, осталось только дождаться, пока он очнется – и их пути вновь разойдутся. Соперничать с Элиной она не собирается. У нее есть муж, который ее более чем устраивает.
В отделении кардиологии нашлась незанятая палата, в которую Кристину без возражений пустили отдохнуть. Конечно, было бы проще устроиться прямо в палате Горацио, но там была Элина, которую видеть совершенно не хотелось. Каждые двадцать минут Кристина просыпалась, поднималась в реанимацию, проверяла состояние Горацио, возвращалась в палату и засыпала снова.
– Вы можете взять его за руку, – заставила себя улыбнуться Кристина, когда пальцы Горацио ответили слабыми подергиваниями на прикосновения иглы. – Теперь он почувствует. Паралич начинает проходить.
Ноги никак не реагировали, но это было ожидаемо. Гематома не могла исчезнуть, как по волшебству.
– Не все сразу, – покачала головой Кристина, видя вопросительный взгляд. – Главное, процесс начался. – Она откинула одеяло и принялась растирать ноги Горацио специальным гелем. – Нужно восстановить кровообращение, тогда процесс пойдет быстрее, – пояснила она.
Конечно, это могла сделать и медсестра, но… Кристине было попросту приятно делать это самой. А Элина… А что Элина, пусть смотрит, если хочется, но это действительно нужно сделать.
Смотреть Элина не стала, вышла из палаты. Воспользовавшись этим, Кристина заодно сделала легкий массаж всего тела и гимнастику для суставов нижней части. Прошли уже сутки неподвижности, и все это нужно было делать, но Кристина не стала лукавить сама с собой, честно признаваясь, что ей хочется продлить это время, когда она имеет полное и законное право касаться его.
Едва она закончила процедуры и снова уложила и укрыла Горацио, пришли Алекс и Райан. Кристина порадовала их новостью о том, что паралич начал проходить, и оставила с Горацио, но уйти не успела, ее перехватил Этингейл.
– Как там твой лейтенант? – с нехорошей ухмылкой поинтересовался он.
– Процесс пошел, руки уже отходят, – привычно не реагируя на тон, ответила Кристина.
– Значит, ты его вытащила, – Этингейл засунул руки в карманы.
– Как видишь.
– А что ты ему сказала? – Кристина опустила голову, скрестив на груди руки. Этингейл посопел и продолжил. – Что ты ему сказала, когда не запускалось сердце? Может, мне тоже пригодится, – усмехнулся он.
– Не пригодится, – спокойно ответила Кристина.
– Значит, что-то личное, – шутливо пихая ее корпусом, подколол Этингейл.
– А это не твое дело, Эдди. – Голос Кристины изменился, и Этингейл тут же отступил на полшага.
– Ты отменила все операции на ближайшие три дня, выполняешь работу обычной санитарки, – будто сам с собой разговаривая, пробурчал Этингейл.
– Это тяжелый пациент, – пожала плечами Кристина. Ее тон снова был обычным, в меру небрежным. – Как только увижу, что моя работа окончена, займусь следующим.
Этингейл внимательно взглянул на нее, хмыкнул и ушел. А Кристина осталась стоять, тоскливым взглядом наблюдая за Райаном и Алекс. Счастливые! Им не нужно думать, как себя вести, когда Горацио очнется. Можно просто радоваться…
Прошло еще несколько часов. Состояние Горацио стабильно улучшалось, рефлексы полностью восстановились. Доктор Кэрри одобрительно похлопал Кристину по плечу. Она победила, паралич прошел, оставалось дождаться, когда Горацио придет в сознание.
Но на душе у Кристины было смутно. Она окончательно запуталась в надеждах и страхах и уже не понимала, что ей кажется более предпочтительным: чтобы Горацио все помнил или чтобы даже не узнал.
Вечером приехали Эрик и Келли.
– Вам удалось найти того, кто стрелял? – спросила Кристина, проводив их в палату.
– Да, – поморщилась Келли. – Мы взяли его сразу же, бороздки с фрагмента пули совпали, так что Верден сядет очень надолго, – кивнула, улыбнувшись, она.
Кристина тоже кивнула. Это была хорошая новость.
– А почему он до сих пор на аппарате, если паралич уже прошел? – тревожно нахмурилась Келли, подходя поближе к Горацио.
– Нужно время, – успокоила Кристина. Прищурилась, вглядываясь в показания приборов. Ей показалось, или Горацио только что попытался вдохнуть? Изменение давления воздуха при вдохе было таким кратковременным, что она не успела понять, было ли это. – Паралич полностью прошел около сорока минут назад, теперь лейтенант Кейн может дышать самостоятельно, но, скорее всего, придется подождать, пока он очнется.
– Смотрите, – прошептала Келли. Она взяла Горацио за руку, и его пальцы слегка сжались вокруг ее ладони.
– Горацио, – позвал Эрик, наклоняясь к нему.
Тот внезапно широко открыл глаза, и в тот же миг зашлись писком приборы. Горацио дернулся, выгибаясь.
– Руки держите, – скомандовала Кристина, и Эрик еле успел остановить потянувшуюся к горлу руку, прижав ее к кровати. – Осторожнее, – предупредила Кристина. Она быстро отсоединила шланг, ведущий к аппарату, и прижала голову Горацио к подушке, фиксируя лоб и подбородок.
– Расслабься, – спокойно сказала Кристина, не обращая внимания ни на рывки Горацио, ни на заполошный писк аппаратов. – Расслабь горло и сразу сможешь дышать, – повторяла она, глядя ему в глаза и продолжая удерживать его голову.
Кристина почему-то была почти уверена, что Горацио поведет себя именно так, едва очнувшись. Попытается выдрать трубку из горла, и вообще будет испытывать трудности с дыханием. Не потерпит ни малейшей несвободы.
Через несколько секунд ее слова дошли до сознания Горацио, он сначала замер, а потом обмяк, расслабляясь в их руках, только грудь часто вздымалась от дыхания. Эрик и Келли выпустили его первыми и отступили, повинуясь жесту Кристины. Убедившись, что Горацио лежит спокойно, она тоже отступила на шаг.
– Оставьте нас, пожалуйста, – сказала Кристина, мягко подталкивая обрадованных Эрика и Келли к двери. – Как только мы закончим, я вас позову.
Закрыв за ними дверь палаты, она задернула занавеску вокруг кровати и подошла к Горацио. Он внимательно наблюдал за ней, не предпринимая попыток вытащить трубку. Кристина положила руку ему на лоб, вглядываясь в глаза. Почему-то она никак не могла понять по его взгляду, помнит он ее или нет.
– В горле трубка, сейчас мы ее вытащим. – Она расстегнула загубник и сняла его. – На счет раз – вдох, на счет два – вдох, на счет три – глубокий вдох и очень длинный выдох. Понятно?
Горацио прикрыл и снова открыл глаза, показывая, что все понял, сделал три вдоха и длинный выдох, во время которого Кристина вытащила трубку, и откинулся назад, кашляя и непроизвольно схватившись рукой за горло.
– Попей. – Кристина поднесла стакан к его губам, приподняв ему голову.
Глаза Горацио сузились и лихорадочно заметались.
– Что случилось? – насторожилась Кристина.
– Я думал, вы погибли, – рассеянно улыбнулся Горацио.
Кристина слегка нахмурилась. Погибла? Что это значит? Он ее путает с кем-то?
Но тут Горацио разом опроверг ее догадки. Его взгляд сместился ниже, а затем он неуверенно коснулся ее левого плеча под ключицей, точно там, где была отметина от пули. Кристина едва открыла рот, собираясь что-то сказать, как вдруг Горацио с трудом втянул в себя воздух, вытянулся на кровати, выгибаясь, запрокидывая голову. Пульс частил, конечности подергивались, неплотно закрытые веки позволяли увидеть белки закатившихся глаз, мечущихся в хаотичном ритме.
Кристина аккуратно, но плотно прижала к его лицу кислородную маску, пытаясь по возможности зафиксировать голову. По счастью, судорожный припадок был сильным, но непродолжительным. Вскоре Горацио обмяк, расслабился, часто дыша. Увидев, что он приоткрыл глаза, Кристина убрала маску и заменила ее трубкой с кислородом. Незажившему легкому такая нагрузка была совсем некстати. Горацио скосил глаза. Кристина проследила его взгляд и лишь головой покачала. Оказывается, во время припадка он вцепился в одеяло так, что пальцы побелели. Кристина осторожно помассировала сначала одну руку, затем другую, промокнула выступивший на лбу Горацио пот.
– Вспомнил? – ласково спросила она.
Он лишь обессиленно кивнул.
– Хорошо, – улыбнулась Кристина.
Судя по всему, говорить у него сил еще не было, но это и не требовалось. Кристина видела по глазам, что он все вспомнил, и… И ей становилось не по себе. Горацио смотрел так… Как будто они все еще были во флигеле. Как будто…
– С тех пор прошло два года, – мягко напомнила Кристина, поглаживая его пальцы. – В тебя стреляли, снайпер. Попал выше бронежилета. Мы вынули пулю, и скоро ты снова будешь в порядке.
Горацио едва приметно вздрогнул.
– Я… – он запнулся. – Прости.
– За то, что забыл? – усмехнулась Кристина. – Но ведь не выдал, никто меня не искал.
– Я сам должен был найти, – нахмурился Горацио.
– Зачем? – прищурилась Кристина. – Тебе и так пришлось несладко. Неудивительно, что забыл.
– Я…
Кристина видела, как трудно ему собраться с мыслями. Ей было ненамного легче. Почему он не искал ее как преступницу, если помнил не все? Скорее всего, ему удалось вспомнить первые дни после похищения, а остальное, то, что было связано с травмой, он забыл. И почему ей упорно кажется, что он имел в виду что-то совсем другое, когда говорил, что должен был ее найти? Не найти, чтобы арестовать, и даже не найти, чтобы помочь устроиться на новом месте…
– Тише, успокойся. – Кристина погладила его по голове, но он поймал ее руку и прижал к губам. Кристина замерла, напряглась. Нет, ей не чудится. Горацио почему-то вновь попал во власть того же наваждения.
Внезапно он тоже замер, затем закрыл глаза, будто пережидая приступ боли. Открыл их, развернул ее левую руку тыльной стороной, глядя на кольцо.
– Ты вышла замуж? – потерянно спросил Горацио, не выпуская ее руки.
– Три месяца назад, – изо всех сил стараясь сохранить спокойствие, ответила Кристина.
Горацио отвел глаза. Кристина тоже – ей было невмоготу смотреть на его лицо. И тем более, верить, что все эти чувства – ложь. Невольная ложь, в которую он сам, похоже, верит всем сердцем.
– Ты счастлива? – с разрывающей сердце тоской в голосе спросил Горацио.
Счастлива ли она? Два дня назад она, не задумываясь, ответила бы утвердительно.
– Пол – замечательный человек и очень любит меня, – сказала Кристина, внутренне собираясь. Нельзя раскисать. Если она сейчас поддастся настроению Горацио, потом они оба об этом пожалеют. – Можно жить ужасом прошлого, не позволяя себе сделать шаг за порог любовно отстроенной личной пыточной камеры, – попыталась пояснить свое решение она. – А можно попытаться построить что-то другое. Не знаю, что из этого получится, но я готова попытаться.
Горацио прикрыл глаза. На его лице было написано такое неприкрытое отчаяние, что у Кристины стиснуло сердце. Теперь он снова был похож на того заложника, которому она читала «Сто лет одиночества». Измотанный, запутавшийся, не желающий возвращаться в реальность.
– Не надо так. – Кристина взяла его за руку. – Слышишь меня, Горацио Кейн? Самое страшное…
– Я помню, – перебил он. – Если заложник перестает стремиться к свободе. Больше я не забуду.
Он поднял глаза, и Кристина ласково улыбнулась.