Глава 21.Глава 21.
В своих расчетах и планах Кристина совершенно сбросила со счетов Кристофера Менга. Это было объяснимо: ведь она решила сама для себя, что у них с Крисом никогда и ничего не будет, что, сбежав из этого дома, она уедет туда, где Крис ее не найдет, и их пути разойдутся навсегда. Побег должен был состояться на днях, как только Горацио достаточно окрепнет, а до того времени Кристина собиралась придерживаться версии о коме. Судя по выставленному у флигеля караулу, Кристофер ей не поверил, но что он мог доказать?
После утреннего визита Марка Кристина считала, что их оставят в покое, пока она не объявит о том, что Горацио очнулся. Все ее мысли были заняты тем, как общаться с Горацио после того, как он проснется, что можно ему сказать, а что лучше не говорить, как объяснить свое решение, не навешивая на него вину за невольную измену. Время шло, а ответа у нее все не было, поэтому и то, что Горацио все не просыпался, радовало.
Стук в дверь раздался после обеда, незадолго до времени, когда обычно проходили сеансы.
– В чем дело? – удивилась Кристина, увидев за дверью Кристофера.
Он демонстративно взглянул на часы, пожал плечами:
– Ты же знаешь, босс приказал возобновить сеансы.
Кристина прищурилась, склонив голову к плечу. Маску и повязку для Горацио Кристофер держал в руках, но Кристина готова была поклясться, что он уверен: сеанса не будет. Тогда его визит мог иметь своей целью только провокацию.
– Ты же знаешь, что заложник болен. Ты ведь сам, надо полагать, приложил к этому руку.
– Предлагаешь нарушить приказ босса?
– Предлагаю провести сеанс без заложника.
– Это чушь! – фыркнул Кристофер. – Так дела не делаются.
– Я не знаю, как делаются такие дела, но тебе стоило подумать об этом раньше.
– Слушай, – понизив тон и почему-то оглянувшись, сказал Кристофер. – Чего ты как мегера? Может, впустишь? Поговорить надо. По старой дружбе, – добавил он, видя, что Кристина не собирается уступать.
Она вздернула бровь, услышав о дружбе, тем более старой, но, помедлив, все же впустила. Не хотелось начинать открытую вражду с Кристофером.
– Значит, мы с тобой друзья? – уточнила Кристина, когда Крис уселся за стол на кухне. Встала напротив, скрестив руки на груди. Предлагать даже формальное угощение она не собиралась.
– А кто же? – откидываясь на спинку стула, переспросил Кристофер.
– Мне казалось, некоторое время назад ты претендовал на нечто большее, – пожала плечами Кристина.
– О, если ты переменила свое мнение…
– Нет, не переменила. Меня интересует, почему его переменил ты.
– Ну, поскольку ты запала на залетного копа, я решил, что мне больше ничего не светит, – прищурился Кристофер. – Но рассчитывал остаться друзьями.
– Разумно, – кивнула Кристина. – Вот только я тебя не понимаю. Это я его пригласила?
– Слушай, не финти, – подался вперед Кристофер. – Я же слышал, как ты с ним смеялась. Не забывай, я тебя не первый день знаю. И могу точно сказать: ты была счастлива по уши.
Кристина прикусила губу, отводя взгляд. Господи, как все просто, оказывается… Интересно, Горацио тоже все понял еще тогда?
– Так что заканчивай геройствовать, – увещевательно добавил Кристофер. – Без него сеанс не состоится, а обмен в его интересах.
– Он не может присутствовать на сеансе, – качнула головой Кристина, никак не комментируя его предыдущие слова.
– Я хочу в этом лично убедиться, – неожиданно сказал Кристофер, поднимаясь.
Такого подвоха Кристина не ожидала и успела догнать Криса только возле самой комнаты, когда он уже распахнул незапертую дверь, сумела оттолкнуть его и перегородить проход в комнату.
– Убедился? – тихо и зло спросила она. Краем глаза она успела зафиксировать, что Горацио по-прежнему спит, и даже правая рука, ранее закинутая за голову, лежит на животе, создавая полную картину обычного больного в коме. Теперь, даже если Горацио сейчас проснется, можно будет сделать вид, что он вот только сию минуту вышел из комы.
– Убедился, – неожиданно ухмыльнулся Кристофер. – Убедился, что ты готова его защищать и дальше. Что ты в нем нашла, а? Он же размазня, слабак. Он плевка твоего не стоит.
– Что я в нем нашла? – подняла брови Кристина. Ее голос слегка зазвенел: – Я тебе расскажу. Рваную рану на голове, вывих плеча, ушиб голени, переломы ребер. Сотрясение мозга и обезвоживание. И все это ты сделал из-за того, что он сказал мне что-то смешное?
– Он попытался бежать и сопротивлялся…
– Не лги, – оборвала Кристина. – Ты забыл, что я врач? Следов сопротивления нет. А бежать из плена – это так противоестественно, не правда ли? Ты же никогда бы так не поступил…
– Он трус, – резко сказал Кристофер, выходя из себя из-за того, что Кристина начала их сравнивать. – Прятаться за твою спину – недостойно мужчины. Он не понимает, что с тобой сделают, если раскусят твою ложь? Я видел, как связаны его руки, тебя могли поймать еще тогда, когда ты решила вспомнить прошлое и полезла в яму, – у Кристины на миг перехватило дыхание. Заметил. Кристофер заметил и знает. Но никому не сказал, потому что надеется еще получить ее для себя. А это означает, что он собирается как-то избавиться от Горацио. И что-то ей не верится в вариант с обменом… – Я знаю, что тебе неважно, что будет с тобой, – продолжал тем временем Кристофер. – Жизнь пациента всегда была для тебя превыше всего. Я помню, как ты вот так же преграждала дорогу танкам, неподвижно стоя посреди дороги, и что до тебя оставалось меньше метра, когда танки все же остановились. Я помню твое белое лицо и крики твоих детей, когда ты вышла и встала перед расстрельным строем, потому что он состоял из твоих пациентов…
Кристина снова задохнулась и побледнела. Крис …был там? Видел? Что еще он знает об этом? Прошлое внезапно обрушилось холодком вдоль позвоночника. А если… Если об этом узнает Горацио? Правильный и честный Горацио Кейн? Будет ли он сочувствовать женщине, способной на самоубийственное безумство, которое вываляло ее в такой грязи… Впрочем… Никто ведь не знает о том, что происходило на самом деле. Преждевременные роды скрыли их причину – по крайней мере, Кристина очень на это надеялась. Но сама она сейчас вспомнила все, и это лишь укрепило ее в мысли, что такая, как она – не пара такому, как Горацио.
– Кристина, пойми, – зло сказал Кристофер после паузы. – Он – ничтожество, он просто не достоин твоего самопожертвования, ты защищаешь жалкого труса, спрятавшегося за женскую юбку!
– А ты связал его, прежде чем избить, именно потому, что он жалкий трус и ничтожество? – негромко спросила Кристина, заставив Кристофера мгновенно умолкнуть. – Или как раз наоборот, побоялся, что он сможет ответить тебе достойно?
– Это он тебе сказал? – быстро спросил Кристофер.
– Я не думаю, что он вообще это вспомнит, – тон Кристины был просто убийственно-ледяным. – При таких травмах частичная потеря памяти, особенно о последних событиях, весьма характерное явление. А мне достаточно было увидеть его руки.
– Он не должен был… – сорвался Кристофер.
– Не должен был чего? – презрительно переспросила Кристина. Да, Горацио не стоило флиртовать с ней, но не требовалось так избивать его, чтобы прекратить это, можно было просто рассказать, какая на самом деле Кристина Маршалл и что было в ее жизни. Она-то рассказала очень немногое.
– До сеанса десять минут, – прервал молчание Кристофер.
– Этот человек болен и покинет эту комнату только тогда, когда я разрешу это, как врач, – раздельно, четко произнося каждое слово, ответила Кристина.
– Как врач? – неожиданно с ехидством переспросил Кристофер. – С пациентами ты никогда не спала, это было самым свято соблюдаемым правилом, – издевательским тоном продолжил он. – А с ним ты провела всю ночь взаперти и что-то не выглядишь невыспавшейся.
Мимолетно мелькнула мысль, откуда Крис это знает, но тут же пришло понимание: она не зажигала свет у себя в комнате, и тот, кто дежурил, доложил об этом. Удивительный случай правильного вывода из абсолютно неверной посылки.
– Это не твое дело, – тихо, но с отчетливой угрозой проговорила Кристина.
– Не мое? – хрипло переспросил Кристофер.
В следующий момент он толкнул ее в комнату, одновременно пытаясь заломить руку за спину. Из захвата Кристина вывернулась, но споткнулась о кресло. Она отвлеклась лишь на мгновение, но этого хватило: Кристофер повалил ее на стол, прижав сверху своим весом и придавив горло локтем.
– Ну же, – сладострастно выдохнул он. – Покажи когти, киска. Это с такими слюнтяями, как твой муженек или этот поганый коп, ты мурлычешь, как домашняя кошка. А я тебя знаю. Я знаю, что в тебе живет тигрица, – Кристофер убрал локоть с горла Кристины, продолжая другой рукой удерживать ее заведенные за голову руки прижатыми к столу, и впился губами в ее рот, заставив рвануться.
Грубый агрессивный поцелуй был особенно неприятен сейчас, после всей той нежности, которую она ощутила утром и хотела оставить в памяти. Кристина пыталась вырваться, но позиция была уж больно неудобной. Ее окатило жаром от ужаса: Крис способен изнасиловать ее прямо здесь, она не сдержит крика, Горацио проснется и обязательно попытается вмешаться, выдавая их обоих с головой.
– Да, – довольно продолжал Кристофер, оторвавшись от ее губ. – Я тебя знаю. И я помню тот день на площади, я был там, – Кристина замотала головой, особенно яростно пытаясь вырваться. Нет, нет, не слушать его. Он хочет лишить ее моральных сил, хочет бескровной победы. – Я видел, как та очередь из автомата скосила тебя и дочерей. Им хватило и по одной пуле… – Кристофер ухватил Кристину за подбородок, заставляя смотреть ему в глаза. Кристина же его не видела. Она снова видела широко открытые мертвые глаза Кэтти и Джинни. Красную точку на лбу Джинни. Струйку крови из уголка рта Кэтти… – Я видел, как наступил на мину побежавший к вам, не разбирая дороги, Дамир. Его отбросило прямо на Питера. Помнишь, как ты лежала, истекая кровью, и смотрела, как умирает твой муж? – Кристина издала странный звук, что-то среднее между всхлипом и стоном. Та боль, которую сейчас ей причиняли воспоминания, слилась с болью, которую испытал Горацио, находясь в яме. Сейчас, вспоминая свой недавний выбор: убить Криса или не показывать своих чувств – она могла лишь удивиться сама себе. Что тут рассуждать? Убить. Убить мерзкую тварь. Без него на земле станет чище.
Кристофер лишь на мгновение отпустил ее руки, обманутый мнимой слабостью. Он рванул блузку, выдирая пуговицы с мясом, то ли желая еще больше деморализовать, зная о том, как она стесняется своих пулевых отметин, то ли наоборот, вынудить снова начать сопротивляться. Но Кристину не нужно было больше дразнить. Она уже полностью потеряла самоконтроль, готовая убить голыми руками. На столе по-прежнему стояло блюдце с пустым шприцом из-под обезболивающего. Этот-то шприц Кристина, коротко размахнувшись, и всадила в шею Кристофера, заставив его замереть в неудобной позе.
– Шприц пустой, – сказал Кристофер, но с места двинуться не решился.
– Верно, – откликнулась Кристина, отчаянно сопротивляясь желанию нажать на поршень. Еще секунду назад она сделала бы это, не раздумывая, но с кровати донесся шорох, волшебным образом вернувший ей рассудок. Стать убийцей на глазах Горацио ей не хотелось. Ситуация была в ее руках и теперь нужно было просто выставить Криса из комнаты. – Пузырек воздуха убьет тебя вернее, чем самый сильный яд, – продолжила Кристина. – Но ты можешь рискнуть и проверить, попала ли я в вену.
– Нет, я верю, – моментально откликнулся Кристофер, и лицо Кристины исказилось кривой усмешкой: столько в его голосе было нескрываемого страха.
– Убирайся, – сказала Кристина, выдергивая шприц и отталкивая Кристофера от себя. – Увижу тебя еще раз в этой комнате, целиться буду не в вену, а в глаз, – предупредила она, стоя над сидящим на полу Кристофером и сжимая в кулаке шприц.
Ярость находилась под надежным прессом воли, но была готова вырваться наружу при первом неосторожном движении Кристофера. И он это почувствовал.
– Я приду за ним завтра и не один, – тем не менее, пригрозил Кристофер, поднимаясь.
– Ты только что утверждал, что знаешь меня, – без выражения сказала Кристина. – Приходи, как только подготовишь обмен, но не раньше.
Сейчас она чувствовала себя способной порвать на части всех: Кристофера, Дэна, Марка… Да хоть дона Винченце, если сунется!
Кристофер кивнул, но метнул оценивающий взгляд на Кристину, комнату, кровать… Он отступил, Кристина последовала за ним, закрыла дверь и повернула ключ в замке. Привалилась к двери. Ярость уходила и на ее место приходило отчаяние. Она победила случайно. А завтра… Завтра они придут втроем, двое удержат ее, Кристофер – о, он не откажет себе в удовольствии лично проделать это – легко докажет, что Горацио не в коме, например, стукнув по больному плечу. Горацио не сможет совсем никак не отреагировать, и его заберут. Его уведут, убьют, и она ничего, совершенно ничего не сможет сделать. Как тогда. Как на той проклятой площади…
Может, это проклятие? Кто ее проклял и за что? Это невыносимо. Все, все, кого она любит, умирают. Мама с папой, Питер, дети… Теперь вот очередь Горацио. Значит ли это, что она его тоже любит? Да, наверное. Но это больше не имеет никакого значения, потому что она никак не сможет его защитить…
Кристина поняла, что лежит, свернувшись комочком возле запертой двери, и тихо, отчаянно плачет, лишь тогда, когда почувствовала прикосновение. Вскинулась, готовая защищаться от неведомо как проникшего врага, от резкого движения в глазах потемнело – и она упала, чуть не теряя сознание. Ее подхватили, обняли, и Кристина, по запаху, на ощупь опознав Горацио, обессиленно прильнула к его груди, закрывая лицо рукой. Другой рукой она обхватила его, судорожно цепляясь за футболку на спине, прижимаясь щекой к плечу. Слезы текли сами собой, не принося облегчения, но и не останавливаясь.
Горацио обнимал все крепче, прижался щекой к волосам, покачивался, баюкая, и Кристина растворилась в этом давно позабытом ощущении защищенности. И мысли неожиданно для нее свернули на новую колею. Ощущения не могли лгать. Горацио принимал ее. Всю, какая есть. И любая деталь ее биографии, будь то изнасилование в Кахкае или теперешнее соучастие в преступлении, заставит его искать компромисс с собственной совестью, но не заставит отказаться от нее. И, вполне вероятно, она сможет предложить ему такую совместную жизнь, которая перевесит все возможные колебания. Он невероятно сильный. Даже сейчас физическая слабость совершенно не мешает ему создавать вокруг себя эту ауру. Рядом с таким человеком действительно чувствуешь себя как за каменной стеной. Но многих отпугивает такая сила, потому что она требует к себе уважения. А Кристине это очень-очень нужно, уважать мужа…
Она почти спала, рассеянно созерцая картины возможной жизни с сильным, но нежным и ласковым супругом. Картины получались радужные, практически сказочные, но сейчас, когда их тела так тесно прижимались друг к другу, до ощущения, что две нашедшие друг друга половинки вот-вот сольются в одно целое, картины казались яркими и очень реалистичными.
Вот только… Мелькнувшая среди облака разноцветных бабочек-фантазий черная бабочка мгновенно приковала к себе внимание. Это все может стать правдой, только если Горацио сделал свой выбор свободно и честно. А сейчас это не так. Или…
Кристина легонько отстранилась, заглядывая в лицо Горацио. Он осторожно провел ладонью по ее щеке, будто стирая несуществующую слезинку, поправил полы блузки. Кристина, вспомнив, в каком она виде, попыталась застегнуть ее или хотя бы запахнуться, но, разумеется, ничего не вышло. Впрочем, она же решила, что не будет стыдиться своего прошлого перед ним. Горацио нежно коснулся одной из отметин, его глаза вновь потемнели, как вчера.
– Как же ты выжила, – чуть слышно пробормотал он.
– Я умерла, – тихо и очень спокойно откликнулась Кристина. Это была правда, именно так ей и чувствовалось. Кристина О’Нил, выпускница Оксфорда, жена Питера Маршалла, мать троих детей и заведующая госпиталя в Кампонгчнанге, умерла на ярмарочной площади в Пномпене вместе со своей семьей. А вот кто выжил – это предстояло выяснить.
– Неправда, – покачал головой Горацио.
– Я не знала, зачем жить, – объяснила Кристина. – Я больше не могла любить, не могла лечить…
– Ты все сможешь, – ласково сказал Горацио, пытаясь притянуть ее к себе и поцеловать.
Конечно, она сможет, но не так. Ту же ошибку, что в восемнадцать лет, она не повторит. Прежде чем ответить «да», в этот раз она убедится, что любят именно ее, а не что-то придуманное, не свой мираж, который растает при столкновении с реальным миром.
– Нет, – сказала Кристина, противясь его рукам. – Ты не должен этого делать. Вчера это было нужно, ты должен был почувствовать вкус жизни снова… И я тоже, – призналась Кристина, на мгновение прикрывая глаза и воскрешая в памяти это утро. Если быть совсем точной, для нее слово «снова» было лишним. Горацио опять попытался привлечь ее к себе, но Кристина удержала его руку. – Но это все, – она обвела взглядом комнату и остановилась на его лице, – это все скоро кончится, это будет для тебя лишь сном, страшным сном.
Кристина погладила его волосы, легонько коснулась повязки, закрывающей шов на лбу. Если бы можно было еще хоть разок…
– У тебя стокгольмский синдром. Не нужно усложнять себе возвращение в реальный мир, – уговаривая больше себя, чем Горацио, продолжила она. – Нужно помнить, что это – не весь мир, мир там, за стенами этой комнаты, там есть люди, которые очень стараются тебя освободить, там есть женщина, которую ты любишь… Элина, правильно? – мягко спросила Кристина.
Если она и ждала какой-то реакции на свои слова, так это легкого замешательства и прекращения попыток притянуть ее поближе. На Горацио же словно рухнула плита. Он шатнулся, глядя перед собой невидящим немигающим взглядом, и стал мягко заваливаться назад. Кристина едва успела подложить руку ему под затылок, чтобы он не ударился головой и не усугубил последствия сотрясения мозга. Похоже, амнезия коснулась не последних событий перед травмой, а более обширного предыдущего периода, замкнув восприятие Горацио исключительно на происходящем здесь и сейчас, вытеснив из памяти все «внешнее». Кристина с одной стороны порадовалась, что эта проблема снялась всего одним напоминанием и, вероятно, небольшим ухудшением самочувствия, а с другой – мысленно сцепила зубы, строго-настрого запрещая себе на что-либо надеяться. Горацио был неадекватен гораздо сильнее, чем она себе представляла.
– Давай-ка вернем тебя в кровать, – негромко сказала Кристина, когда Горацио вздохнул чуть глубже и взгляд стал не таким отрешенным. В его глазах на миг промелькнуло удивление, и Кристина уже ожидала вопроса, кто она такая, но такого вопроса не последовало.
Горацио был настолько вялым, что Кристина даже заподозрила его в хитрости, но потом поняла, что он прижимается к ней всем телом не для того, чтобы ненароком пообниматься, а потому что ему действительно трудно пройти эти несколько шагов.
Оказавшись снова в кровати, Горацио почти сразу обессиленно прикрыл глаза, никак не реагируя на действия Кристины. Она же, укрыв его одеялом, обеспокоенно пощупала лоб, опасаясь, не вызвали ли вернувшиеся воспоминания лихорадки. Лоб Горацио был прохладным и чуть влажным. Кристина еще некоторое время посидела рядом, потом решила, что не помешает его накормить.
Дверь комнаты она открывала осторожно, опасаясь, не остался ли Кристофер в доме. Кухня была пуста, и Кристина с облегчением закрыла входную дверь и занялась бульоном. Когда она вернулась в комнату, Горацио по-прежнему лежал без движения, открыл глаза при ее появлении, но даже не шевельнул рукой, пытаясь взять ложку, просто бездумно, механически открывал рот и глотал. Кристина почувствовала себя увереннее, определившись с амплуа: она – врач, ее задача – выходить больного, ничего более, все остальные мысли – ересь. Но сейчас все ее чувства кричали об одном: происходящее с Горацио – неправильно. Что-то не так. Воспоминания о внешнем мире, о друзьях и любимой женщине должны были придать сил, а вместо этого из Горацио будто внутренний стержень внезапно выдернули. Будто вместо поддержки, заботы и любви его ожидали ответственность, заботы и одиночество.
– Послушай, – сказала Кристина, убрав тарелку и сжимая его руку. – Не надо так. Все хорошо. Скоро ты будешь на свободе. Но ты должен этого хотеть, понимаешь, Горацио Кейн? Самое страшное, если заложник перестает стремиться к свободе. Тогда человек умирает. Только не всегда это видно. Знаешь, – слегка улыбнулась она. – Та книжка, которую я читала, она как раз про это.
– Почитай мне, – немного оживляясь, попросил Горацио.
Кристина внимательно взглянула на него. С одной стороны, эта книжка оказалась как раз про это для нее, а о чем она окажется для него, Кристина затруднялась определить. С другой стороны, Горацио странным образом оживился, едва представилась возможность еще хоть немного побыть в их странном мирке, вдвоем, наедине. Это противоречило ее решению, но… Опять же судя по ощущениям, Кристина понимала, что Горацио это действительно нужно. Поэтому она согласно кивнула, подтащила кресло поближе к кровати и устроилась в нем с книжкой.
– Как она называется? – поинтересовался Горацио, тоже устраиваясь поудобнее.
– «Сто лет одиночества», – слегка улыбнулась Кристина.
– Хм, – кивнул Горацио. – Подходит.
Кристина утихомирила мысленный вопль: «Нет, это не может тебе подходить, не может!!!» – и начала читать. Про странных людей, живущих под одними и теми же именами такой разной жизнью, семейных и одиночек, опустившихся ли, вознесшихся ли, трепетно ждущих любви или продающих свое тело за гроши… Никогда не знавших самого главного в жизни, которая порой со стороны казалась чуть ли не идеальной.
Читала и никак не могла справиться с мыслью, что не может такого быть, чтобы это имело хоть какое-то отношение к Горацио. Он ведь любит, он умеет любить по-настоящему, она это чувствует всем сердцем. И он наверняка любим, потому что Кристина не может представить себе женщину, которая откажется от такого…
Нет, Горацио Кейн никак не мог быть одинок…