Горячо или холодно?

[universe-Tinka1976]

Автор:  Tinka1976
Фандом: CSI:Miami
Категория: Дело Уолтера Рездена (1)
Написано в августе 2009 года.
Размер: мини (2869 слов)
Рейтинг: NC-17
Пейринг: Горацио/Рэчел Тернер
Место и время действия: Майами, 4 сезон
Жанр: романс, ангст, десфик, POV
Предупреждение: смерть персонажа
Авторские примечания: пропущенная сцена перед серией 4-06. POV Рэчел Тернер.

Иногда я думаю, как забавно устроены мы, люди. Наверное, это наш способ выжить в этом безумном мире. Спросите, о чем это я? О наших планах. Конечно, мы все с готовностью соглашаемся с утверждением, что жизнь непредсказуема, что нужно быть готовым к переменам, что человек предполагает, а Бог располагает… Но если откинуть весь этот рационализм, то ни на какую непредсказуемость мы не рассчитываем, и вполне себе уверенно полагаем, что прекрасно представляем, чем будем заниматься сегодня вечером и как пройдет наш завтрашний день (ну, хотя бы в общих чертах), как мы встретим Рождество и куда поедем в отпуск… Да и на ближайшие лет десять-пятнадцать у нас найдутся планы.
В то утро привычная рутина предварительного слушания как раз спровоцировала мои рассуждения на соответствующую тему. Мне казалось, что я вполне способна в деталях представить свой день лет этак через двадцать, потому как что может случиться в моей размеренной, пусть не самой захватывающей, но вполне симпатичной жизни? Вероятно, подобные размышления чрезвычайно не понравились каким-то силам, которые немедленно решили мне доказать, что любая, даже самая заурядная человеческая жизнь непредсказуема по сути своей. Судьба уже стояла на пороге, а секретарь суда бесстрашно призывал ее в свидетели. Его. Посланцем судьбы (хотя, встреться эти двое на узкой тропинке, я еще посмотрела бы, кто кого пошлет дальше) оказался свидетель обвинения. Пока он шел между рядами, я еще сдерживала себя, но когда лейтенант поднял руку (а пальцы чуть подрагивают – волнуется?), принимая присягу, а затем занял свидетельское место за барьером, я дала себе волю, внимательно разглядывая человека, о котором слышала столь много и столь разных мнений.
Лейтенант криминалистической лаборатории, был детективом и сапером, ходили слухи о том, что он замешан в какую-то грязную историю, связанную с его погибшим братом и наркотиками, поговаривали, что он не гнушается нарушить правила, что жена его погибшего брата дала ему от ворот поворот, а после исчезла невесть куда… Недавно детектив, бывший напарник этого самого брата, застрелился прямо в лаборатории. Не то чтобы я коллекционировала о нем разнообразные грязные сплетни, просто всем этим охотно делились друг с другом коллеги-адвокаты, поскольку подобная информация, по мнению некоторых из них, могла помочь в деле. А вот Ребекка после пары коктейлей в баре как-то раз обозвала его «принципиальным сукиным сыном», и из ее дальнейшего бормотания я уяснила, что наша несгибаемая прокурорша совершила некий поступок, пошедший вразрез с принципами лейтенанта, и это спровоцировало разрыв. Не то чтобы я безоговорочно верила Ребекке… Да и любой подвыпившей женщине, недавно разошедшейся с мужчиной. Но с тех пор я прислушивалась к тому, что говорят о лейтенанте, пытаясь составить свое мнение. Принципиальность или беспринципность? Слуга закона или грязный коп? Горячо или холодно?
За этими размышлениями я пропустила начало допроса свидетеля, хотя мозг автоматически фиксировал вопросы и ответы, но меня больше интересовали не представляемые улики (их список я знала наизусть и тактика защиты была уже продумана), а сам лейтенант. Рыжий, высокий. Костюм без галстука, но это вполне компенсируется сосредоточенно-официальным выражением лица. Говорит медленно, отчетливо, поза представляет собой изумительный компромисс между собранностью и вальяжностью. Пальцы переплел в замок – пытается скрыть дрожь? Если так, то у него вполне получается, никаких признаков того, что свидетель нервничает или неуверен в себе, незаметно. Внезапно захотелось улыбнуться - кажется, вопрос «горячо или холодно?» запечатлен прямо во внешности лейтенанта. Рыжий огонь волос, льдистые омуты глаз.
Прокурор передал свидетеля мне, и взгляд прищуренных, чуть потемневших от волнения глаз сосредоточился на моей фигуре. О, я не против, моя внешность часто успокаивает мужчин, ведь большинство искренне полагает, что красивая женщина и умная женщина – два разных биологических вида. В любом случае, лейтенанту совершенно нечего бояться, я не из тех, кто пытается выбить улику из дела, скомпрометировав свидетеля, ее представляющего. Да и, насколько мне известно, с вами, лейтенант Кейн, в такие игры играть опасно. Может, кто-то и не связал между собой то, что Питер лишился адвокатской лицензии, и то, что произошло месяцем ранее, но большинство моих коллег сделало правильные выводы из этой истории. Стало ясно, что своих криминалистов вы в обиду не дадите. Впрочем, я сама так никогда не работаю. Мне от вас требуется всего лишь соблюдение протоколов …и подтверждение, что найденную вами улику можно интерпретировать и так, как это выгодно моему клиенту. Да, я понимаю, что вам это не нравится, лейтенант, но придется. За годы своей адвокатской практики я твердо выучила – даже отпечатки пальцев на орудии преступления (что кажется просто железобетонным доказательством) можно объяснить по-разному. Это и есть моя работа – из тех же самых улик, что и обвинение, построить совсем другую картину, картину, свидетельствующую в пользу моего клиента. Даже если факт убийства будет неопровержим, остается достаточное поле для игры. Мотивы и обстоятельства можно толковать по-разному, и получить в результате разные вердикты.
Слушание закончилось, мой клиент отбыл, и в коридоре я вдруг заметила рыжую макушку. Секунда колебаний – и я окликнула лейтенанта.
- У меня остался к вам еще один вопрос, - сказала я.
Кейн обернулся, убирая мобильный телефон во внутренний карман пиджака. В глазах появилась тень улыбки. Интересно. Неужели что-то в моем тоне уже подсказало ему, что вопрос не деловой?
- Что вы делаете сегодня вечером? Не согласитесь поужинать вместе?
Лейтенант склоняет голову набок и внимательно смотрит в глаза, прежде чем ответить. В глаза. Это обнадеживает. Даже более чем. Две трети мужчин в подобном случае смотрят на фигуру, оценивая перспективы постели, взгляд в глаза – попытка понять мотивы приглашения, что само по себе вызывает некоторое уважение.
- Почему бы нет, советник, - тягучий, низкий голос, в глазах пляшут хитрющие черти, брови чуть вздрагивают, вопросительно приподнимаясь, тень улыбки на губах.
- В восемь? – даже не пытаясь сдержать ответную улыбку, спрашиваю я и протягиваю визитку. Не из правого кармана жакета, из левого внутреннего. На этой визитке есть мой домашний адрес и личный телефон.
Лейтенант кивает, принимая визитку, быстро облизывает губы (хм, так все же волнуется, лишь на вид непрошибаемо спокоен?) и кидает на меня еще один внимательный взгляд.
- Увидимся, - прощаюсь я. День в самом разгаре, и у меня, и у него полно дел.
- Увидимся, - соглашается он. Помедлив, добавляет: - Рэчел.
Ах, как хорошо, что он не говорил таким тоном на слушании. Иду к выходу, почему-то уверенная, что Кейн так и стоит, глядя мне вслед, склонив голову набок и постукивая указательным пальцем по визитке, которую держит двумя руками. Кажется, у него есть какие-то сомнения, и меня окатывает неприятным холодком от предположения, что вечером вместо визита раздастся звонок с извинениями. Якобы много дел…
В течение дня мои мысли еще не раз пытаются вернуться к этой теме, но я не позволяю себе этого. Еще успею нанервничаться. Так и выходит. Два часа, за которые я привожу себя в порядок, убираю гостиную и спальню – нет, я ничего не планирую, я ни на что не рассчитываю, но что если… ладно, черт с вами, признаю, он мне не абстрактно интересен, он мне нравится, а после ухода Горди… короче, восемь месяцев целибата и… но это не значит, что я собираюсь накидываться, просто… вдруг все сложится, мы же с ним взрослые люди, и я совсем не буду против… – заказываю еду и накрываю на стол, и думаю, думаю, думаю… Последние мысли перед тем, как я услышала шум подъехавшей к дому машины, были даже не о том, придет или не придет, а о том, достать ли заблаговременно вино или он что-нибудь принесет с собой.
Гость все в том же костюме, который был на нем в суде, роза и вино не разрушают некоторой официальности этого облика, и мне становится немного неловко, поскольку мой наряд более домашний и спокойный, нежели торжественно-официальный. Костюмов мне хватает и на работе, а в вечерних платьях открыты руки и большое родимое пятно на моем левом предплечье слишком бросается в глаза. Поэтому я и остановилась на юбке и блузе с длинным рукавом.
Справившись с мимолетным замешательством, приглашаю гостя в дом. Лейтенант чуть медлит, и замешательство отступает, вытесняемое изумлением – неужели этот мужчина может оказаться не избалованным женским вниманием? Кажется, он не слишком-то уверенно себя чувствует. Хотя очень старается выглядеть спокойным, надо отдать ему должное.
Итогом моих раздумий является решение в первую очередь открыть принесенное вино. Нам обоим не помешает расслабиться, кажется. Лейтенант принимает бокал, чокается, и на его губах наконец появляется улыбка. Но, черт возьми, это скорее полуулыбка, такая сдержанная, что я с трудом справляюсь с порывом тут же наделать глупостей – так хочется расшевелить его, заставить улыбаться по-настоящему. Впрочем, я могу и ошибаться насчет темперамента этого человека, может, это неторопливое спокойствие, выдержка и невозмутимость - не привычная маска руководителя, а неотъемлемое свойство натуры? Горячо или холодно? Молчать или говорить?
Оказывается, все же говорить. Бросаю несколько фраз на пробу, и лейтенант вроде бы охотно поддерживает разговор. Ужин и разговор, свечи и вино… Не горячо и не холодно. Тепло. Мне очень тепло в его обществе, да и ему, кажется, тоже. Он слегка сутулится на стуле, еле заметная улыбка практически не сходит с губ, а внимательные глаза поблескивают, когда он в очередной раз опускает их, слегка задумавшись, а потом снова вскидывает на меня. А еще его руки последние полчаса спокойно лежат на коленях, пальцы не сцеплены в замок и не постукивают по столу. Рыжие брови взлетают вверх, и я на несколько секунд перестаю слушать, о чем он говорит, а вместо этого внезапно задумываюсь, какого цвета волосы на его теле и есть ли у него веснушки – у меня никогда не было рыжих любовников. Поспешно беру себя в руки, отгоняя несвоевременные мысли, но, кажется, он что-то заметил и …черт возьми, улыбка стала хитрее, и в глазах появилось что-то такое… Я опускаю глаза, пытаясь понять, чего хочу больше – попробовать получить все прямо сегодня, но с риском все испортить, или провести еще несколько таких же чудесных вечеров, но изо всех сил обуздывая свои желания? А когда поднимаю глаза и вижу столько ласки во взгляде, просто протягиваю руку прямо через стол, и лейтенант с улыбкой вкладывает свою. Его длинные пальцы легонько поглаживают мою ладонь, и я поднимаюсь из-за стола, а он идет за мной следом, так и не сказав ни слова.
Мы поднялись по винтовой лестнице в спальню, и тут же меня снова покинула уверенность – восемь месяцев, я вообще способна сейчас испытать и доставить удовольствие? Но я понимаю, что это будет выглядеть совершенно ужасно, если я пойду на попятный теперь, и я решительно стаскиваю с Горацио пиджак, в то же время уговаривая себя не торопиться и не набрасываться… Кажется, он убеждает себя в том же самом. Наши руки сталкиваются, мешают друг другу, но никто не желает уступать и очередности не получается. Эта же борьба некоторое время продолжается и в постели, потому что мы оба сделали выбор в пользу другого, решив сначала доставить удовольствие партнеру, опасаясь, что из-за долгого воздержания сами финишируем слишком быстро. Ой. Нет, это мои опасения. Хотя да, похоже, Горацио опасается того же. Это странно, ведь его невестка пропала сравнительно недавно и что же, он… Все эти сумбурные, глупые мысли мгновенно вылетают из головы, когда я чувствую входящий в меня член. Дыхание перехватывает чувством невероятной наполненности, правильности и цельности, и, если бы горло еще было способно воспроизводить звуки, они слились бы в сплошное утвердительное «да!». Я покрепче обвиваюсь вокруг Горацио всем телом, сжимая внутренние мышцы промежности так, чтобы усилить это восхитительное ощущение его нахождения во мне, и тут же понимаю, что для него это слишком – его руки стискиваются, плечи напрягаются, он запрокидывает голову, подставляя моим губам горло, а движения бедер переходят из размеренного в бессознательно-рваный ритм древнейших инстинктов. Но и мне сейчас много не надо, мой прерывистый стон-всхлип-выдох на долю секунды опережает вырвавшийся у него приглушенный рычащий звук – и мы оба замираем. Потом Горацио, еще с закрытыми глазами, начинает покрывать мое лицо и шею быстрыми виноватыми поцелуями, но я перехватываю его голову, запуская пальцы во влажные волосы, и вовлекаю его в долгий благодарный поцелуй. Этого объяснения оказывается достаточно, его ласки становятся еще более нежными, успокаивающими, и несколько минут спустя он выходит из меня, и я вытягиваюсь, выпрямляя слегка затекшие ноги.
Он лежит рядом, и его улыбка, обращенная куда-то в пространство, наконец-то спокойная и открытая, он позволяет мне скользить рукой по его груди, по резковато, терпко пахнущей коже (его грудь почти безволосая, и волосы на теле совсем темные, но на руках и ногах именно такие рыжие, как я и думала, зато веснушки не только на лице, но и на плечах и даже спине), перебирать мокрые от пота волосы и легонько прикасаться губами к плечу.
Тепло. Не просто физическое удовлетворение, теплое спокойствие взаимного удовольствия окутывает нас. Темнеет за окном, высыхают простыни, мы по очереди посещаем душ и возвращаемся в постель. Ощущение такое, что это – навсегда, что мы женаты лет двадцать и еще столько же проживем вместе. Ничего не могу поделать с этим ощущением, но очень стараюсь, чтобы оно не отразилось во взгляде – слишком легко его принять за чувство собственничества, так ненавидимое мужчинами.
Через некоторое время Горацио вдруг смотрит на меня изучающе, потом проводит рукой по щеке, груди, животу, останавливает руку на бедре и снова внимательно глядит в глаза. Горячо. И влажно. И не хватает воздуха. Медлительно и томно, неторопливо исследуя тело друг друга. Как хорошо, что он высокий, настолько, что я могу приникнуть к нему целиком, прижаться всем телом, с макушки до кончиков пальцев. На этот раз все занимает гораздо больше времени, и наслаждение в итоге оказывается не яркой стремительной вспышкой, но долгими, пульсирующими волнами разливается по телу. Потом Горацио лежит, закинув на меня ногу и обнимая за талию, а его дыхание щекочет шею и прикосновения уже слегка колючей щеки к влажной коже пронзает резкими импульсами, не позволяя отдаться сладостной истоме и уснуть. Мне очень хочется, чтобы он остался до утра, но я отдаю себе отчет, что это может быть неудобно. У нас обоих своя, размеренная и налаженная жизнь и, если мы даже решим что-то в ней изменить, не стоит делать этого в горячке страстной ночи. У нас еще будет время. Почему-то я абсолютно уверена в том, что этот мужчина не из тех, кто довольствуется парой таких ночей и отправляется на поиски очередного развлечения. Главное, не спешить, не давить на него – и встречи, доставляющие удовольствие нам обоим, затянутся на долгий срок.
Полтора часа спустя я проводила Горацио. Мы не договаривались пока о новой встрече, лишь обменялись телефонами, но выражение его прощального взгляда обещало, что ожидание не затянется слишком уж долго. Думаю, ему было так же хорошо, как и мне. Ложась в постель, я нашла рыжий волос на подушке, и некоторое время позволила себе помечтать о том, что этот мужчина будет появляться тут регулярно и даже – не смейтесь – о маленькой рыжей синеглазой девчушке, которая могла бы у нас родиться. Да-да-да, взрослая образованная женщина, а мечты как у семнадцатилетней девчонки. И, представьте себе, мне даже не стыдно.
Следующий день был у меня свободен – надо было сделать лишь несколько звонков и разобрать кое-какие бумаги, поэтому проснулась я довольно поздно. Натянула те же юбку и блузку, в которых была вечером и спустилась вниз, чтобы прибраться в гостиной.
Когда раздался звонок, я почему-то бросилась открывать с радостью – непонятно с чего мне подумалось, что это может быть Горацио, забывший что-нибудь вчера вечером. Но видимо, приятные сюрпризы у судьбы уже закончились – в руках высокого, остролицего мужчины вдруг сверкнуло широкое лезвие, а в следующую секунду это лезвие оказалось приставлено к моему горлу. В панике я вцепилась в давящую на шею руку.
- Берите все, что хотите, - сумела прохрипеть я.
Я действительно готова была отдать все, что угодно, по возможности, даже не сопротивлялась бы изнасилованию, потому что из многочисленных примеров, проходящих перед глазами в зале суда, твердо усвоила: единственное, за что стоит цепляться всеми силами – это жизнь. В движениях этого человека чувствовалась целенаправленность. Это успокаивало и пугало одновременно. Если я не буду делать глупостей, возможно, он возьмет то, за чем пришел и уйдет. Но нарастающее в глубине живота скверное предчувствие не позволяло утешиться этой мыслью. Для этого человека я была ничем. Пустым местом. Я была уже мертва. Холодея, я наблюдала, скосив глаза, как он забирает бокал (боже, зачем?!), из которого пил Горацио – их легко отличить по следам губной помады на моем – и выливает на стол что-то красное из приготовленной колбы. Все это он проделал, не отпуская меня, и не оставив мне времени на долгие раздумья, потащил к двери.
Мы проехали практически через весь город, я старалась побороть озноб и невеселые мысли. Такое впечатление, что этот угрюмый человек похитил меня, чтобы оказать давление на Горацио. Как это глупо, всего одна ночь, проведенная нами вместе – не повод, чтобы считать его чувства достаточным рычагом для манипуляций. Хотя, лейтенант действительно производил впечатление человека, который ради симпатичной ему женщины ринется в расставленную ловушку очертя голову.
Выбор места моего пленения показался крайне странным – строящийся дом, ни окон, ни дверей, ни замков. Как он собирается удерживать меня тут, будет неотлучно находиться рядом? Чертовски неудобно.
Все оказалось проще. Проще и страшнее. Похититель развернул меня к себе лицом и занес нож. Несколько ударов пришлись по рукам, на пол упали капли крови, следом он повалил и меня, а затем грудь и живот обожгло несколькими сокрушительными ударами. Все поплыло. Я не видела нападавшего – перед глазами был кровавый туман, не слышала – в ушах отдавался лишь собственный хрип. Я отчаянно боролась с подступающими холодом и тьмой, одновременно благодаря небеса за чудесный прощальный подарок и моля их о снисхождении. Больше всего на свете мне не хотелось сейчас умирать. Глупо. Как будто кому-то когда-то хотелось. Это бессмысленное убийство, впрочем, как и все другие, какие бы цели они не преследовали, уничтожало куда больше, чем просто хрупкое человеческое тело. Это убийство уничтожало жизнь – прожитую и непрожитую, горькие и счастливые воспоминания и несбывшиеся мечты, надежды, страхи, ожидания…
Я изо всех сил вызывала в памяти прошлый вечер, пытаясь из воспоминаний и надежд почерпнуть сил для борьбы с наступающим холодом. Жаркое дыхание Горацио на моей шее, тепло и тяжесть его тела, горячие волны удовольствия. Но все было напрасно. Холод побеждал. Холодно, как же мне холодно…