Глава 48.
Глава 48.
После памятного визита Кайла, положившего начало их дружбе, Кристина с некоторым душевным трепетом ожидала визита его матери. Пыталась выстроить стратегию поведения так, чтобы разойтись с наименьшими потерями. Кристине не хотелось, чтобы Кайлу запретили навещать отца (послушается ли он – другой вопрос, Кристине не хотелось вообще ставить мальчика перед подобной дилеммой), но в то же время она не намеревалась потакать заблуждениям Джулии касательно Горацио, ежели таковые вдруг имеются.
Вероятно, Кристина очень удивилась бы, узнав, насколько единодушно Кайл и Горацио, не сговариваясь, утаили от Джулии сам факт ее существования. Джулия так и не узнала, что Горацио женат и что его жена ждет ребенка.
Вероятно, еще больше Кристина удивилась бы, если бы кто-то сказал ей, что, по странной прихоти судьбы, ее и Джулию Винстон в этот момент занимает практически один и тот же вопрос: что делают люди, когда их мечты сбываются.
Все страхи и опасения Кристины, основанные на прежнем жизненном опыте несчастливого брака с Питером Маршаллом, таяли, словно град под жарким солнцем Майами, оставляя после себя лишь некоторое смутное недоумение: что же делать теперь? Всю жизнь Кристина мечтала о таком муже, который был бы противоположностью Питеру. Теперь же она с удивлением обнаружила, что не представляет себе, как с таким мужем общаться и чего от него ждать. Излюбленное подспорье – книги – на сей раз ее подвели. «Любовь – война», – в один голос и на разные лады повторяли они. Вспоминая свою жизнь с Питером, Кристина почти готова была согласиться, но… Чем дольше она жила с Горацио, тем больше убеждалась, что в аксиоме «любовь – война» ошибка кроется в первой части, а не во второй. То, что в этом случае привычно называют словом «любовь», сложно назвать таковым, особенно в разгар «боевых действий». О том, что супруги могут и не быть по разные стороны баррикад, казалось, никто даже не догадывается. Как «завоевать и удержать», не дает советов только ленивый. Как жить, не воюя, книги умалчивают.
Когда Кристина попыталась обсудить эту проблему со своими новыми подругами-соседками (обсуждать свои взаимоотношения с мужем с более близкими ей по духу Келли и Алекс Кристина, увы, не считала возможным – ведь Горацио был их боссом), те попросту ее не поняли. «Хочешь сказать, твой муж идеален?» – с усмешкой спросила Стефани. Кристина лишь вздохнула. Нет, не идеален, просто… Горацио был на ее стороне. Как если идут по дороге двое, и, может, каждый представляет конечную цель немного иначе, и по отдельности они предпочли бы совсем другие маршруты, но сейчас они идут вместе, и цель у них одна, и это совершенно волшебным образом помогает улаживать многие проблемы.
Едва Кристина осознала, что для Горацио рождение их ребенка – настолько же его дело, сколь и ее, изменилось восприятие некоторых его поступков, раньше казавшихся вопиющим нарушением личностных границ и вызывавших раздражение. Теперь Кристина не злилась, а потихоньку поддразнивала и посмеивалась над мужем. Еще бы, с его-то привычкой все контролировать, смириться с тем, что столь важное для него дело на некотором этапе довелось делать кому-то другому, а сам он даже никак повлиять на процесс не может! Эдак изведешься весь! Или научишься доверять. Смех смехом, но слово за слово – и Кристине пришлось на полном серьезе пообещать Горацио, что она ответит ему таким же доверием после родов. Заверения в том, что никто и не собирался устранять его от воспитания сына, Горацио пока воспринимал со скептической усмешкой.
Впрочем, они оба в равной степени то и дело натыкались на несоответствие их отношения друг к другу тому, что они считали нормой раньше. Кристина, например, никак не могла поверить, что ее, в ее-то положении, можно желать и тем более ревновать.
– Милый, ну что ты, – сказала она однажды, заметив нехороший блеск глаз мужа. Горацио, если можно так выразиться, «застукал» их в тот момент, когда Стивен легонько массировал Кристине плечи. Взгляд, которым он проводил Мэрдока, немедленно вышедшего из комнаты отдыха, назвать иначе как ревнивым было сложно. – Я же беременная.
Сказано это было тоном «я же уродка». Горацио вздохнул, опустился рядом с женой на диван, обнял и зарылся носом в ворот ее халата, целуя те места, которых только что касались чужие руки.
Кристина дождалась, пока он положит голову ей на плечо, не размыкая объятий, и тихо спросила:
– Хочешь сказать, это твое поведение нормально?
В принципе, она уже задумывалась над этим, но сочла, что реакции Горацио уникальны, и не стала ставить под сомнение все свое убеждение, что беременная женщина не может быть сексуально привлекательным объектом, в целом.
– Боюсь, что нет, – помолчав, со вздохом признал Горацио. – То есть, оно на самом деле нормально, но утверждать, что это является статистической нормой, я не могу. Но это ненормальная норма, которую я отказываюсь признавать нормой, – с улыбкой закончил он.
Кристина тихонько прыснула, но сама задумалась. Если Горацио прав, не получится ли так, что она занесла ногу над теми же самыми граблями, на которые уже наступила однажды? Когда-то она держала на расстоянии влюбленного Кристофера, и он вообразил себе невесть что. Теперь она решила не пытаться удалить Мэрдока из своего круга, чтобы его надежды угасли сами собой, не находя ответа. Ходила к нему на осмотры, даже принимала некоторые знаки внимания, полагая, что сама она для Стивена интереса не представляет, а человека, менее склонного к однополым отношениям, чем Горацио, еще поискать. Насколько сильно меняется ситуация, если предположить, что она таки может представлять для Стивена Мэрдока вполне определенный интерес?
Горацио сидел рядом, задумавшись о чем-то своем.
– Ты просто так зашел? – спросила Кристина.
– Что? – встрепенулся Горацио. – Нет. Я…
Он потупился, лизнул губы. Кристина с интересом наблюдала. Подобное смущение она уже видела, когда Горацио привез ее к себе домой вместо гостиницы, и это могло означать, что он принял какое-то решение, но не уверен в ее реакции.
– Видишь ли, я… Как ты отнесешься к тому, чтобы Кайл жил с нами?
– Что случилось с Джулией? – встревожилась Кристина.
– Ммм… Нет, с ней ничего не случилось, в смысле, она здорова, – качнул головой Горацио. – Просто… Все непросто, – обезоруживающе улыбнулся он. – Видишь ли, сегодня утром их с Кайлом задержали за превышение скорости. И я устроил Кайлу место ассистента у доктора Прайс.
– Хорошее решение, – одобрила Кристина.
Усмехнулась, представляя лицо мальчишки на первом вскрытии. Морг быстро избавлял от иллюзий в собственной крутости и неуязвимости. Для Кайла, все еще опьяненного воздухом свободы после перспективы провести жизнь в тюрьме, это было самое то для избавления от ложной уверенности, что все самое страшное позади.
– Я тоже так считаю, – с удовольствием подтвердил Горацио. – Но потом его навестила Джулия. Она как-то прошла мимо охраны и спустилась прямо в морг…
– Куда посетителям вход запрещен, – кивнула Кристина.
– Да. А потом мы обнаружили, что из улик пропало лекарство.
– Лекарство? – переспросила Кристина. – Но зачем? У Джулии ведь есть рецепт, а если она его потеряла…
– Пропавшее лекарство – оксикодон.
– Но… Милый, оксикодон – анальгетик, обезболивающее, а ламотриджин – нормотимик, стабилизатор настроения. Это препараты совершенно разного спектра.
– И это меня беспокоит больше всего, – нахмурился Горацио. – Если она начала принимать наркотики – я не оставлю Кайла с ней ни секунды!
Кристина долго молчала, глядя в сторону и в задумчивости поглаживая кисть руки Горацио неосознаваемым успокаивающим жестом.
– Давай по порядку, – сказала она наконец, переводя взгляд на мужа. – Доказательств того, что лекарство взяла именно Джулия, у тебя нет, правильно?
– Правильно.
Кристина чувствовала, какого труда ему стоило не пуститься в отстаивание правильности своего решения с перечислением всех доводов.
– То, что она принимает наркотики, тоже лишь твое предположение.
– Верно.
– Тем не менее, я понимаю твое желание оградить Кайла от влияния столь неуравновешенного родителя. Я просто считаю, что при такой постановке вопроса ты предлагаешь не лучший вариант решения этой проблемы.
– Чем он плох?
– Ну… – Кристина вздохнула. – Для начала, он не предполагает за Кайлом права на собственное мнение. Он выразил его в зале суда, выбрав мать из двух претендентов на опеку.
– Иногда я жалею, что посвятил тебя во все подробности, – кривовато усмехнулся Горацио. – Ты, конечно, права. Но Джулия сейчас неспособна выполнять свои обязанности. Так что я должен взять это на себя.
– Не-а, – мотнула головой Кристина. – Я думаю, ты должен предложить Кайлу новый выбор.
– Какой же? – заинтересованно вскинул брови Горацио.
– Например, жить с тобой или жить самостоятельно.
– Тут и гадать не надо, понятно, что он выберет.
– Вот и замечательно, – невозмутимо кивнула Кристина.
– Он не готов к такой ответственности, – покачал головой Горацио.
– Давай проверим? – предложила Кристина. – Мы же с тобой никуда не денемся. Если Кайл поймет, что еще не готов, мы с радостью его примем – но это будет уже его собственный выбор.
***
Тем же вечером Горацио вручил ключи от арендованного дома Кайлу. Вспоминая реакцию Джулии на непрямо высказанное обвинение в краже лекарства, Горацио засомневался в правильности этого предположения. Джулия была искренне задета подозрением, так, словно действительно не имела к краже никакого отношения – и Горацио порадовался, что не высказал обвинения напрямую, и тем более не обосновал им свое решение в его первоначальном виде. А реакция Кайла на известие о том, что теперь он будет жить самостоятельно, заставила удивиться, почему он сразу не додумался поселить сына отдельно?
Перспектива попасть под жесткий отцовский контроль пугала Кайла, но, как верно заметила Кристина, не потому что он намеревался вести преступную жизнь, а потому что мальчик очень боялся не оправдать ожиданий.
Справедливости ради надо отметить, что Кайл не имел ни малейшего представления о том, как обустроить собственный быт, но его энтузиазм был неисчерпаем, а Кристина всегда была привержена принципу «дать удочку, а не рыбу», так что они отлично сошлись в этом вопросе.
Через месяц Кайл привык либо ужинать где-то по дороге домой, либо покупать какие-то полуфабрикаты, с приготовлением которых он мог справиться самостоятельно, знал, где расположена прачечная, порядок в доме и возле него поддерживал своими силами – и вовсю наслаждался жизнью. Горацио немного поволновался из-за того, что в это время сын крайне редко заходил к ним. Но Кристина так уверенно сказала, что это временно, что, как только самостоятельная жизнь Кайла наладится, у мальчика пройдет страх, мол, отец решит, будто он не справился, – и все вернется в норму, что Горацио поверил. И не обманулся.
Кайл взрослел на глазах, и Горацио вынужден был признать: доверие и ответственность дают гораздо лучшие результаты, чем самые строгие ограничения и запреты. А Кристина не могла не радоваться, что муж постиг эту истину еще до рождения их собственного сына – такое проще понять на примере подростка, а не маленького ребенка.
Последние месяцы беременности дались ей совсем не так легко, как хотелось бы. Если бы Кристина вспомнила те обидные слова Питера, сказанные в самом начале ее первой беременности (мол, она станет толстой, неуклюжей и невнимательной, так что даже ассистенткой не сможет работать), и осознала бы, что все еще пытается доказать давно уже умершему человеку, что он был не прав, вероятно, она не стала бы прикладывать столько усилий, чтобы преодолеть себя и продолжать работу. После Рождества, когда до родов оставалось около девяти недель, Кристина стала уставать просто катастрофически быстро. Если смена выдавалась спокойной, это не бросалось в глаза, но в отдельные дни приходилось несладко. В принципе, теперь уже ни к чему было прятаться, можно было вернуться к работе хирурга, более стабильной и регулируемой, но Кристину слегка заклинило в нежелании перемен хотя бы там, где это было в ее власти.
Стивен Мэрдок по-прежнему оставался ее лечащим врачом, хотя Кристина втайне подумывала о переходе в другую больницу и к другому специалисту, если он переступит черту, а иногда даже озвучивала это, якобы в шутку. Стивен, очевидно, намек понял и держался на правах друга, но в высшей степени корректно, не подав ни малейшего повода упрекнуть себя в чем-либо. Кристине это было на руку: чем меньше времени оставалось до родов, тем сильнее разрасталась внутри нее абсурдная, не подчиняющаяся доводам рассудка паника. «Все слишком хорошо, чтобы быть правдой». В результате Кристине хотелось зажмуриться – и заставить мир застыть, остановиться, вот сейчас, пока все хорошо, пока не случилось чего-то непоправимого, пока не произошло что-то такое, с чем они не справятся, и все не покатилось в тартарары.
И – то ли она предчувствовала, то ли накликала, то ли просто так совпало – но взрыв грянул. Самый взаправдашний взрыв в лаборатории, после которого Горацио оказался на операционном столе – контуженный, с порезанной осколками стекла спиной.
Почему-то в этот раз ощущения беспомощности не возникло. Вместо нее пришла, если так можно выразиться, спокойная злость на судьбу и даже желание померяться с ней силами. Кристина всегда думала, что в подобной ситуации испытает жалость к себе, возможно, даже побуждение униженно просить некие высшие силы о поблажке. Но ничего похожего она не ощущала. Напротив, хотелось банально набить морду тому, кто осмелился покуситься на Горацио. Вместо этого, правда, Кристина методично вынимала осколки стекла из спины мужа, закрывая многочисленные порезы своими коронными швами, чтобы по возможности не оставить шрамов.
Четко очерченная область поражения подсказывала, что взрыв был направленным, что о случайности говорить не приходится, и это привело Кристину к неожиданному выводу: с завтрашнего дня не выходить на работу. Если уж Горацио вынужден рисковать по долгу службы, то она-то не обязана работать. Помимо прочего, если она будет дома, это убавит для мужа переживаний. Сейчас решение казалось столь обоснованным и несущим столько положительных моментов, что оставалось лишь удивиться, почему оно не было принято еще несколько месяцев назад, когда Горацио только заговорил об этом.
Желание покарать злоумышленника не утихло, но осуществление его Кристина предпочла переложить на плечи криминалистов. Разыскав Келли и Райана, она позволила им «полюбоваться» беспомощностью босса, изложила все свои выводы и догадки по поводу взрывного устройства и намерения преступника именно убить конкретного человека, а не просто устроить взрыв, и под конец подстегнула их самолюбие намеком на то, что ей придется самой взяться за дело, если они не справятся.
Сидя возле мужа в ожидании его пробуждения, Кристина неожиданно вспомнила Боба Фокса, Камбоджу и свои ощущения во время ранения Питера. Кажется, теперь она лучше понимала, чем именно был недоволен ее наставник, повторяя ей, что она никогда не добьется ничего в жизни, хватаясь за первого подвернувшегося мужчину. Тогда Кристина действительно чувствовала себя абсолютно беспомощной, стоило только подумать о том, чтобы остаться одной. Теперь же пришло понимание, что между одиночеством и полной зависимостью от мужа есть масса промежуточных позиций.
В ее нынешнем переживании за Горацио не было страха за собственное будущее. Мысль о том, что мужа могло не ранить, а убить, не вызывало панического «а как же я?». Напротив, Кристина легко представляла себе свою жизнь в этом случае, даже, пожалуй, легче, чем жизнь вместе с мужем. В конце концов, такой опыт у нее уже был. Другое дело, что вместе с Горацио ее жизнь будет полнее и ярче. И все-таки отношение Кристины к ранению и вероятной временной недееспособности мужа было иным, чем у большинства женщин в сходной ситуации. В ее восприятии муж не был обязан срочно выздороветь, так как не имеет права бросить беспомощную жену в такой момент. Она не чувствовала себя беспомощной. Напротив, Кристина ощущала готовность временно взять на себя полную ответственность за их семью. В частности, сделать все для скорейшего выздоровления мужа. Но это оказывалось уже их общей опять же задачей.
Когда Горацио очнулся, выяснилось, что и в его восприятии произошли существенные изменения. Казалось, его теперь совершенно не задевает собственная слабость, даже столь явная. Он с удовольствием принимал заботу Кристины, не оставляя, впрочем, попыток поддержать и ее по мере сил. Твердая уверенность в том, что все вернется на свои места, едва он будет готов снова «встать у руля» их семейного корабля, полностью меняла отношение Горацио к его нынешнему состоянию.
– Как себя вел Джошуа Кейн сегодня? – слабым голосом спросил Горацио, положив руку Кристине на живот, и это чуть не разрушило все. Она ощутила острейшее желание немедленно сложить с себя ответственность, оказаться более слабой и опекаемой. Шмыгнула носом, быстрым движением вытерла о плечо скользнувшую по щеке слезинку.
– Он очень переживал за тебя, – сказала Кристина, оглаживая живот и пытаясь скрыть охватившее ее беспокойство. Со всеми этими волнениями она перевозбудилась, это становилось опасным.
– Тебе нужно лечь, – озабоченно сдвинув брови, сказал Горацио, окидывая взглядом свою кровать, словно примеряясь, хватит ли места на двоих.
– Нет-нет-нет, – испугалась Кристина. – Если ты сейчас двинешься, тебе и максимальная доза не поможет, милый. У тебя на спине живого места нет. Лежи спокойно. Голова еще болит?
Горацио на мгновение прикрыл глаза, прислушиваясь к своим ощущениям.
– Самую малость, – не стал лгать он.
– Хорошо, значит, отек проходит, – улыбнулась Кристина. – Тебе нужно хорошенько отдохнуть, и все будет в порядке.
Она положила руку ему на лоб, большим пальцем нежно разглаживая морщинки и заставляя расслабить лицо.
– Так вообще не болит, – полусонным голосом пробормотал Горацио.
– Врунишка, – пожурила Кристина. – Отдыхай.
– Я хочу, чтобы ты тоже отдохнула, – снова сдвинул брови Горацио. – Все в порядке? – забеспокоился он, приоткрыв глаза.
– Ничего, просто малыш что-то занервничал, – быстро, сквозь зубы ответила Кристина, пытаясь побороть панику. Движения под рукой и не думали успокаиваться, наоборот, становились все ритмичнее, уже напоминая схватки.
Появление Стивена вызвало у супругов вздох облегчения, несмотря на неоднозначность текущих отношений с Мэрдоком. В данный момент имело значение лишь то, что Стивен был грамотным и опытным врачом.
Схватки удалось остановить, но утро Кристина встретила в угнетенном состоянии духа. К перспективе пролежать оставшийся до родов месяц она относилась спокойно, но мысль о том, что она была небрежна, невнимательна к собственному самочувствию и тем самым подвела мужа, поставив под угрозу себя и ребенка, не способствовала возникновению положительных эмоций.
По счастью, визит Горацио быстро все исправил. Он и не думал сердиться, был абсолютно убежден, ну или очень убедительно делал вид, что уверен в благополучном исходе. Единственное, что его волновало, так это вошедшие в противоречие желания: остаться с женой и принять участие в расследовании взрыва.
Но как раз в этом не было вопроса для Кристины.
– Милый, – сказала она, нежно поглаживая его щеку большим пальцем. – Я не хочу, чтобы ты из-за допущенной мной глупости тоже просидел месяц взаперти. Тебе это противопоказано. Просто пообещай, что, если у тебя заболит голова или возникнут проблемы со зрением, ты немедленно вернешься в больницу и честно отлежишь положенные две недели.
– Конечно, – грустно улыбнулся Горацио. Еще раз взглянул на жену. – А ты не будешь волноваться?
– Я буду волноваться в любом случае, – сморщив нос, потрясла головой она. – Но, если ты будешь сидеть здесь со мной, я вдобавок буду чувствовать себя эгоистичной идиоткой, и ты ничего не сможешь с этим сделать. Я постоянно сравнивала все с предыдущими беременностями, хотя мне давно следовало понять, что в этот раз все не как тогда. Ты ведь будешь звонить и заходить так часто, как только сможешь, верно?
Можно было и не спрашивать – Кристина и так по глазам видела, что права. Помимо желания уконтролировать неконтролируемое, Горацио еще и не хотел пропустить знаменательный момент рождения сына. В целесообразности его присутствия при родах Кристина сомневалась, но разумных аргументов «против» найти не могла. Оставалось подождать месяц и проверить, подбодрит ли ее присутствие мужа или только добавит переживаний. Но вышло все совсем не так, как они планировали.
Схватки вновь начались тем же вечером, открылось кровотечение, отслоившаяся плацента заблокировала родовой канал, так что роды проходили в режиме экстренной операции, на которую Горацио, разумеется, не пустили. Несколько часов спустя Кристина рассматривала лежащего рядом с ней новорожденного, не в силах поверить, что этот ужас благополучно закончился, и ее ребенок ей не снится.
Примерно такое же недоверие она прочитала на лице пришедшего рано утром мужа. Страх, что сладостный мираж растает, заставлял Горацио трястись, как в лихорадке, не решаясь прикоснуться и даже приблизиться к кровати так, чтобы рассмотреть ребенка.
– Представляешь, наш папа вернулся, – сообщила Кристина засыпающему после кормления сыну.
– Разве я когда-то не возвращался? – не своим голосом жалобно спросил Горацио.
Он никак не мог справиться с собой. Кристина просто не представляла, что мужчина может испытывать такую бурю эмоций от рождения ребенка.
– Давай-ка разувайся и забирайся к нам, – изо всех сил стараясь выдержать обыденность тона, предложила Кристина. – Ты обещал со мной посидеть еще вчера, между прочим. Где это видано, чтобы Горацио Кейн не выполнил обещания?
Это сработало, Горацио усмехнулся, выдыхая – Кристина могла бы поклясться, что он и сам не заметил, что задерживает дыхание.
– Удобно? – спросила она, когда муж разулся и устроился рядом, обнимая ее.
Горацио повозился и наконец расслабился.
– Ну тогда держи, – кивнула Кристина, осторожно вручая ему ребенка. – Поздоровайся с папой, дружок, – кладя голову на плечо мужа, подсказала она.
Горацио снова замер, забыв дышать. Малыш лежал у него на руках, рассматривая отца своими еще нефокусирующимися глазенками.
– Привет, – сказал ему Горацио. – Рыжий, – добавил он некоторое время спустя.
– Может быть, потемнеет, – сказала Кристина, уловив смешанность чувств. Джинни тоже при рождении была рыженькой. – А может, и нет. Мой отец был рыжим и голубоглазым.
– Ты не говорила.
– Разве? – удивилась Кристина, поднимая глаза. Ей почудилось что-то странное в голосе и дыхании Горацио. – Милый… – она осторожно вытерла мокрые щеки мужа. – Ну ты что? Ты же никогда не плакал?
– Ты никогда не рожала мне сына, – оправдываясь, неразборчиво пробормотал Горацио, утыкаясь лицом в ее волосы.
– Тебе не хочется, чтобы Джошуа остался рыжим? – спросила Кристина, успокоившись. Шквал эмоций Горацио явно утих, едва он позволил ему выплеснуться.
– Ну… – протянул он, глядя на уснувшего малыша.
– С ним будешь ты, – улыбнулась Кристина.
– Буду. С ним и с тобой. Всегда, – твердо, как клятву, произнес Горацио. Поцеловал жену, будто скрепляя обещание.
«Верю», – мысленно сказала она, засыпая.
В их отношениях все было не по правилам, не по той статистической норме, которую Горацио отказывался признавать нормой. И Кристина наконец перестала даже пытаться применять привычные шаблоны.
Вручив новорожденного ребенка мужу, Кристина испытала неописуемое удовлетворение. Ей было так приятно наконец-то получить возможность развеять страхи Горацио по поводу ее доверия, подчеркнуть, что она с удовольствием разделит с ним права и ответственность за воспитание сына, поскольку точно так же считает это общим делом. Общим делом семьи Кейнов, первый этап которого только что успешно завершился.
Глава 48.После памятного визита Кайла, положившего начало их дружбе, Кристина с некоторым душевным трепетом ожидала визита его матери. Пыталась выстроить стратегию поведения так, чтобы разойтись с наименьшими потерями. Кристине не хотелось, чтобы Кайлу запретили навещать отца (послушается ли он – другой вопрос, Кристине не хотелось вообще ставить мальчика перед подобной дилеммой), но в то же время она не намеревалась потакать заблуждениям Джулии касательно Горацио, ежели таковые вдруг имеются.
Вероятно, Кристина очень удивилась бы, узнав, насколько единодушно Кайл и Горацио, не сговариваясь, утаили от Джулии сам факт ее существования. Джулия так и не узнала, что Горацио женат и что его жена ждет ребенка.
Вероятно, еще больше Кристина удивилась бы, если бы кто-то сказал ей, что, по странной прихоти судьбы, ее и Джулию Винстон в этот момент занимает практически один и тот же вопрос: что делают люди, когда их мечты сбываются.
Все страхи и опасения Кристины, основанные на прежнем жизненном опыте несчастливого брака с Питером Маршаллом, таяли, словно град под жарким солнцем Майами, оставляя после себя лишь некоторое смутное недоумение: что же делать теперь? Всю жизнь Кристина мечтала о таком муже, который был бы противоположностью Питеру. Теперь же она с удивлением обнаружила, что не представляет себе, как с таким мужем общаться и чего от него ждать. Излюбленное подспорье – книги – на сей раз ее подвели. «Любовь – война», – в один голос и на разные лады повторяли они. Вспоминая свою жизнь с Питером, Кристина почти готова была согласиться, но… Чем дольше она жила с Горацио, тем больше убеждалась, что в аксиоме «любовь – война» ошибка кроется в первой части, а не во второй. То, что в этом случае привычно называют словом «любовь», сложно назвать таковым, особенно в разгар «боевых действий». О том, что супруги могут и не быть по разные стороны баррикад, казалось, никто даже не догадывается. Как «завоевать и удержать», не дает советов только ленивый. Как жить, не воюя, книги умалчивают.
Когда Кристина попыталась обсудить эту проблему со своими новыми подругами-соседками (обсуждать свои взаимоотношения с мужем с более близкими ей по духу Келли и Алекс Кристина, увы, не считала возможным – ведь Горацио был их боссом), те попросту ее не поняли. «Хочешь сказать, твой муж идеален?» – с усмешкой спросила Стефани. Кристина лишь вздохнула. Нет, не идеален, просто… Горацио был на ее стороне. Как если идут по дороге двое, и, может, каждый представляет конечную цель немного иначе, и по отдельности они предпочли бы совсем другие маршруты, но сейчас они идут вместе, и цель у них одна, и это совершенно волшебным образом помогает улаживать многие проблемы.
Едва Кристина осознала, что для Горацио рождение их ребенка – настолько же его дело, сколь и ее, изменилось восприятие некоторых его поступков, раньше казавшихся вопиющим нарушением личностных границ и вызывавших раздражение. Теперь Кристина не злилась, а потихоньку поддразнивала и посмеивалась над мужем. Еще бы, с его-то привычкой все контролировать, смириться с тем, что столь важное для него дело на некотором этапе довелось делать кому-то другому, а сам он даже никак повлиять на процесс не может! Эдак изведешься весь! Или научишься доверять. Смех смехом, но слово за слово – и Кристине пришлось на полном серьезе пообещать Горацио, что она ответит ему таким же доверием после родов. Заверения в том, что никто и не собирался устранять его от воспитания сына, Горацио пока воспринимал со скептической усмешкой.
Впрочем, они оба в равной степени то и дело натыкались на несоответствие их отношения друг к другу тому, что они считали нормой раньше. Кристина, например, никак не могла поверить, что ее, в ее-то положении, можно желать и тем более ревновать.
– Милый, ну что ты, – сказала она однажды, заметив нехороший блеск глаз мужа. Горацио, если можно так выразиться, «застукал» их в тот момент, когда Стивен легонько массировал Кристине плечи. Взгляд, которым он проводил Мэрдока, немедленно вышедшего из комнаты отдыха, назвать иначе как ревнивым было сложно. – Я же беременная.
Сказано это было тоном «я же уродка». Горацио вздохнул, опустился рядом с женой на диван, обнял и зарылся носом в ворот ее халата, целуя те места, которых только что касались чужие руки.
Кристина дождалась, пока он положит голову ей на плечо, не размыкая объятий, и тихо спросила:
– Хочешь сказать, это твое поведение нормально?
В принципе, она уже задумывалась над этим, но сочла, что реакции Горацио уникальны, и не стала ставить под сомнение все свое убеждение, что беременная женщина не может быть сексуально привлекательным объектом, в целом.
– Боюсь, что нет, – помолчав, со вздохом признал Горацио. – То есть, оно на самом деле нормально, но утверждать, что это является статистической нормой, я не могу. Но это ненормальная норма, которую я отказываюсь признавать нормой, – с улыбкой закончил он.
Кристина тихонько прыснула, но сама задумалась. Если Горацио прав, не получится ли так, что она занесла ногу над теми же самыми граблями, на которые уже наступила однажды? Когда-то она держала на расстоянии влюбленного Кристофера, и он вообразил себе невесть что. Теперь она решила не пытаться удалить Мэрдока из своего круга, чтобы его надежды угасли сами собой, не находя ответа. Ходила к нему на осмотры, даже принимала некоторые знаки внимания, полагая, что сама она для Стивена интереса не представляет, а человека, менее склонного к однополым отношениям, чем Горацио, еще поискать. Насколько сильно меняется ситуация, если предположить, что она таки может представлять для Стивена Мэрдока вполне определенный интерес?
Горацио сидел рядом, задумавшись о чем-то своем.
– Ты просто так зашел? – спросила Кристина.
– Что? – встрепенулся Горацио. – Нет. Я…
Он потупился, лизнул губы. Кристина с интересом наблюдала. Подобное смущение она уже видела, когда Горацио привез ее к себе домой вместо гостиницы, и это могло означать, что он принял какое-то решение, но не уверен в ее реакции.
– Видишь ли, я… Как ты отнесешься к тому, чтобы Кайл жил с нами?
– Что случилось с Джулией? – встревожилась Кристина.
– Ммм… Нет, с ней ничего не случилось, в смысле, она здорова, – качнул головой Горацио. – Просто… Все непросто, – обезоруживающе улыбнулся он. – Видишь ли, сегодня утром их с Кайлом задержали за превышение скорости. И я устроил Кайлу место ассистента у доктора Прайс.
– Хорошее решение, – одобрила Кристина.
Усмехнулась, представляя лицо мальчишки на первом вскрытии. Морг быстро избавлял от иллюзий в собственной крутости и неуязвимости. Для Кайла, все еще опьяненного воздухом свободы после перспективы провести жизнь в тюрьме, это было самое то для избавления от ложной уверенности, что все самое страшное позади.
– Я тоже так считаю, – с удовольствием подтвердил Горацио. – Но потом его навестила Джулия. Она как-то прошла мимо охраны и спустилась прямо в морг…
– Куда посетителям вход запрещен, – кивнула Кристина.
– Да. А потом мы обнаружили, что из улик пропало лекарство.
– Лекарство? – переспросила Кристина. – Но зачем? У Джулии ведь есть рецепт, а если она его потеряла…
– Пропавшее лекарство – оксикодон.
– Но… Милый, оксикодон – анальгетик, обезболивающее, а ламотриджин – нормотимик, стабилизатор настроения. Это препараты совершенно разного спектра.
– И это меня беспокоит больше всего, – нахмурился Горацио. – Если она начала принимать наркотики – я не оставлю Кайла с ней ни секунды!
Кристина долго молчала, глядя в сторону и в задумчивости поглаживая кисть руки Горацио неосознаваемым успокаивающим жестом.
– Давай по порядку, – сказала она наконец, переводя взгляд на мужа. – Доказательств того, что лекарство взяла именно Джулия, у тебя нет, правильно?
– Правильно.
Кристина чувствовала, какого труда ему стоило не пуститься в отстаивание правильности своего решения с перечислением всех доводов.
– То, что она принимает наркотики, тоже лишь твое предположение.
– Верно.
– Тем не менее, я понимаю твое желание оградить Кайла от влияния столь неуравновешенного родителя. Я просто считаю, что при такой постановке вопроса ты предлагаешь не лучший вариант решения этой проблемы.
– Чем он плох?
– Ну… – Кристина вздохнула. – Для начала, он не предполагает за Кайлом права на собственное мнение. Он выразил его в зале суда, выбрав мать из двух претендентов на опеку.
– Иногда я жалею, что посвятил тебя во все подробности, – кривовато усмехнулся Горацио. – Ты, конечно, права. Но Джулия сейчас неспособна выполнять свои обязанности. Так что я должен взять это на себя.
– Не-а, – мотнула головой Кристина. – Я думаю, ты должен предложить Кайлу новый выбор.
– Какой же? – заинтересованно вскинул брови Горацио.
– Например, жить с тобой или жить самостоятельно.
– Тут и гадать не надо, понятно, что он выберет.
– Вот и замечательно, – невозмутимо кивнула Кристина.
– Он не готов к такой ответственности, – покачал головой Горацио.
– Давай проверим? – предложила Кристина. – Мы же с тобой никуда не денемся. Если Кайл поймет, что еще не готов, мы с радостью его примем – но это будет уже его собственный выбор.
***
Тем же вечером Горацио вручил ключи от арендованного дома Кайлу. Вспоминая реакцию Джулии на непрямо высказанное обвинение в краже лекарства, Горацио засомневался в правильности этого предположения. Джулия была искренне задета подозрением, так, словно действительно не имела к краже никакого отношения – и Горацио порадовался, что не высказал обвинения напрямую, и тем более не обосновал им свое решение в его первоначальном виде. А реакция Кайла на известие о том, что теперь он будет жить самостоятельно, заставила удивиться, почему он сразу не додумался поселить сына отдельно?
Перспектива попасть под жесткий отцовский контроль пугала Кайла, но, как верно заметила Кристина, не потому что он намеревался вести преступную жизнь, а потому что мальчик очень боялся не оправдать ожиданий.
Справедливости ради надо отметить, что Кайл не имел ни малейшего представления о том, как обустроить собственный быт, но его энтузиазм был неисчерпаем, а Кристина всегда была привержена принципу «дать удочку, а не рыбу», так что они отлично сошлись в этом вопросе.
Через месяц Кайл привык либо ужинать где-то по дороге домой, либо покупать какие-то полуфабрикаты, с приготовлением которых он мог справиться самостоятельно, знал, где расположена прачечная, порядок в доме и возле него поддерживал своими силами – и вовсю наслаждался жизнью. Горацио немного поволновался из-за того, что в это время сын крайне редко заходил к ним. Но Кристина так уверенно сказала, что это временно, что, как только самостоятельная жизнь Кайла наладится, у мальчика пройдет страх, мол, отец решит, будто он не справился, – и все вернется в норму, что Горацио поверил. И не обманулся.
Кайл взрослел на глазах, и Горацио вынужден был признать: доверие и ответственность дают гораздо лучшие результаты, чем самые строгие ограничения и запреты. А Кристина не могла не радоваться, что муж постиг эту истину еще до рождения их собственного сына – такое проще понять на примере подростка, а не маленького ребенка.
Последние месяцы беременности дались ей совсем не так легко, как хотелось бы. Если бы Кристина вспомнила те обидные слова Питера, сказанные в самом начале ее первой беременности (мол, она станет толстой, неуклюжей и невнимательной, так что даже ассистенткой не сможет работать), и осознала бы, что все еще пытается доказать давно уже умершему человеку, что он был не прав, вероятно, она не стала бы прикладывать столько усилий, чтобы преодолеть себя и продолжать работу. После Рождества, когда до родов оставалось около девяти недель, Кристина стала уставать просто катастрофически быстро. Если смена выдавалась спокойной, это не бросалось в глаза, но в отдельные дни приходилось несладко. В принципе, теперь уже ни к чему было прятаться, можно было вернуться к работе хирурга, более стабильной и регулируемой, но Кристину слегка заклинило в нежелании перемен хотя бы там, где это было в ее власти.
Стивен Мэрдок по-прежнему оставался ее лечащим врачом, хотя Кристина втайне подумывала о переходе в другую больницу и к другому специалисту, если он переступит черту, а иногда даже озвучивала это, якобы в шутку. Стивен, очевидно, намек понял и держался на правах друга, но в высшей степени корректно, не подав ни малейшего повода упрекнуть себя в чем-либо. Кристине это было на руку: чем меньше времени оставалось до родов, тем сильнее разрасталась внутри нее абсурдная, не подчиняющаяся доводам рассудка паника. «Все слишком хорошо, чтобы быть правдой». В результате Кристине хотелось зажмуриться – и заставить мир застыть, остановиться, вот сейчас, пока все хорошо, пока не случилось чего-то непоправимого, пока не произошло что-то такое, с чем они не справятся, и все не покатилось в тартарары.
И – то ли она предчувствовала, то ли накликала, то ли просто так совпало – но взрыв грянул. Самый взаправдашний взрыв в лаборатории, после которого Горацио оказался на операционном столе – контуженный, с порезанной осколками стекла спиной.
Почему-то в этот раз ощущения беспомощности не возникло. Вместо нее пришла, если так можно выразиться, спокойная злость на судьбу и даже желание померяться с ней силами. Кристина всегда думала, что в подобной ситуации испытает жалость к себе, возможно, даже побуждение униженно просить некие высшие силы о поблажке. Но ничего похожего она не ощущала. Напротив, хотелось банально набить морду тому, кто осмелился покуситься на Горацио. Вместо этого, правда, Кристина методично вынимала осколки стекла из спины мужа, закрывая многочисленные порезы своими коронными швами, чтобы по возможности не оставить шрамов.
Четко очерченная область поражения подсказывала, что взрыв был направленным, что о случайности говорить не приходится, и это привело Кристину к неожиданному выводу: с завтрашнего дня не выходить на работу. Если уж Горацио вынужден рисковать по долгу службы, то она-то не обязана работать. Помимо прочего, если она будет дома, это убавит для мужа переживаний. Сейчас решение казалось столь обоснованным и несущим столько положительных моментов, что оставалось лишь удивиться, почему оно не было принято еще несколько месяцев назад, когда Горацио только заговорил об этом.
Желание покарать злоумышленника не утихло, но осуществление его Кристина предпочла переложить на плечи криминалистов. Разыскав Келли и Райана, она позволила им «полюбоваться» беспомощностью босса, изложила все свои выводы и догадки по поводу взрывного устройства и намерения преступника именно убить конкретного человека, а не просто устроить взрыв, и под конец подстегнула их самолюбие намеком на то, что ей придется самой взяться за дело, если они не справятся.
Сидя возле мужа в ожидании его пробуждения, Кристина неожиданно вспомнила Боба Фокса, Камбоджу и свои ощущения во время ранения Питера. Кажется, теперь она лучше понимала, чем именно был недоволен ее наставник, повторяя ей, что она никогда не добьется ничего в жизни, хватаясь за первого подвернувшегося мужчину. Тогда Кристина действительно чувствовала себя абсолютно беспомощной, стоило только подумать о том, чтобы остаться одной. Теперь же пришло понимание, что между одиночеством и полной зависимостью от мужа есть масса промежуточных позиций.
В ее нынешнем переживании за Горацио не было страха за собственное будущее. Мысль о том, что мужа могло не ранить, а убить, не вызывало панического «а как же я?». Напротив, Кристина легко представляла себе свою жизнь в этом случае, даже, пожалуй, легче, чем жизнь вместе с мужем. В конце концов, такой опыт у нее уже был. Другое дело, что вместе с Горацио ее жизнь будет полнее и ярче. И все-таки отношение Кристины к ранению и вероятной временной недееспособности мужа было иным, чем у большинства женщин в сходной ситуации. В ее восприятии муж не был обязан срочно выздороветь, так как не имеет права бросить беспомощную жену в такой момент. Она не чувствовала себя беспомощной. Напротив, Кристина ощущала готовность временно взять на себя полную ответственность за их семью. В частности, сделать все для скорейшего выздоровления мужа. Но это оказывалось уже их общей опять же задачей.
Когда Горацио очнулся, выяснилось, что и в его восприятии произошли существенные изменения. Казалось, его теперь совершенно не задевает собственная слабость, даже столь явная. Он с удовольствием принимал заботу Кристины, не оставляя, впрочем, попыток поддержать и ее по мере сил. Твердая уверенность в том, что все вернется на свои места, едва он будет готов снова «встать у руля» их семейного корабля, полностью меняла отношение Горацио к его нынешнему состоянию.
– Как себя вел Джошуа Кейн сегодня? – слабым голосом спросил Горацио, положив руку Кристине на живот, и это чуть не разрушило все. Она ощутила острейшее желание немедленно сложить с себя ответственность, оказаться более слабой и опекаемой. Шмыгнула носом, быстрым движением вытерла о плечо скользнувшую по щеке слезинку.
– Он очень переживал за тебя, – сказала Кристина, оглаживая живот и пытаясь скрыть охватившее ее беспокойство. Со всеми этими волнениями она перевозбудилась, это становилось опасным.
– Тебе нужно лечь, – озабоченно сдвинув брови, сказал Горацио, окидывая взглядом свою кровать, словно примеряясь, хватит ли места на двоих.
– Нет-нет-нет, – испугалась Кристина. – Если ты сейчас двинешься, тебе и максимальная доза не поможет, милый. У тебя на спине живого места нет. Лежи спокойно. Голова еще болит?
Горацио на мгновение прикрыл глаза, прислушиваясь к своим ощущениям.
– Самую малость, – не стал лгать он.
– Хорошо, значит, отек проходит, – улыбнулась Кристина. – Тебе нужно хорошенько отдохнуть, и все будет в порядке.
Она положила руку ему на лоб, большим пальцем нежно разглаживая морщинки и заставляя расслабить лицо.
– Так вообще не болит, – полусонным голосом пробормотал Горацио.
– Врунишка, – пожурила Кристина. – Отдыхай.
– Я хочу, чтобы ты тоже отдохнула, – снова сдвинул брови Горацио. – Все в порядке? – забеспокоился он, приоткрыв глаза.
– Ничего, просто малыш что-то занервничал, – быстро, сквозь зубы ответила Кристина, пытаясь побороть панику. Движения под рукой и не думали успокаиваться, наоборот, становились все ритмичнее, уже напоминая схватки.
Появление Стивена вызвало у супругов вздох облегчения, несмотря на неоднозначность текущих отношений с Мэрдоком. В данный момент имело значение лишь то, что Стивен был грамотным и опытным врачом.
Схватки удалось остановить, но утро Кристина встретила в угнетенном состоянии духа. К перспективе пролежать оставшийся до родов месяц она относилась спокойно, но мысль о том, что она была небрежна, невнимательна к собственному самочувствию и тем самым подвела мужа, поставив под угрозу себя и ребенка, не способствовала возникновению положительных эмоций.
По счастью, визит Горацио быстро все исправил. Он и не думал сердиться, был абсолютно убежден, ну или очень убедительно делал вид, что уверен в благополучном исходе. Единственное, что его волновало, так это вошедшие в противоречие желания: остаться с женой и принять участие в расследовании взрыва.
Но как раз в этом не было вопроса для Кристины.
– Милый, – сказала она, нежно поглаживая его щеку большим пальцем. – Я не хочу, чтобы ты из-за допущенной мной глупости тоже просидел месяц взаперти. Тебе это противопоказано. Просто пообещай, что, если у тебя заболит голова или возникнут проблемы со зрением, ты немедленно вернешься в больницу и честно отлежишь положенные две недели.
– Конечно, – грустно улыбнулся Горацио. Еще раз взглянул на жену. – А ты не будешь волноваться?
– Я буду волноваться в любом случае, – сморщив нос, потрясла головой она. – Но, если ты будешь сидеть здесь со мной, я вдобавок буду чувствовать себя эгоистичной идиоткой, и ты ничего не сможешь с этим сделать. Я постоянно сравнивала все с предыдущими беременностями, хотя мне давно следовало понять, что в этот раз все не как тогда. Ты ведь будешь звонить и заходить так часто, как только сможешь, верно?
Можно было и не спрашивать – Кристина и так по глазам видела, что права. Помимо желания уконтролировать неконтролируемое, Горацио еще и не хотел пропустить знаменательный момент рождения сына. В целесообразности его присутствия при родах Кристина сомневалась, но разумных аргументов «против» найти не могла. Оставалось подождать месяц и проверить, подбодрит ли ее присутствие мужа или только добавит переживаний. Но вышло все совсем не так, как они планировали.
Схватки вновь начались тем же вечером, открылось кровотечение, отслоившаяся плацента заблокировала родовой канал, так что роды проходили в режиме экстренной операции, на которую Горацио, разумеется, не пустили. Несколько часов спустя Кристина рассматривала лежащего рядом с ней новорожденного, не в силах поверить, что этот ужас благополучно закончился, и ее ребенок ей не снится.
Примерно такое же недоверие она прочитала на лице пришедшего рано утром мужа. Страх, что сладостный мираж растает, заставлял Горацио трястись, как в лихорадке, не решаясь прикоснуться и даже приблизиться к кровати так, чтобы рассмотреть ребенка.
– Представляешь, наш папа вернулся, – сообщила Кристина засыпающему после кормления сыну.
– Разве я когда-то не возвращался? – не своим голосом жалобно спросил Горацио.
Он никак не мог справиться с собой. Кристина просто не представляла, что мужчина может испытывать такую бурю эмоций от рождения ребенка.
– Давай-ка разувайся и забирайся к нам, – изо всех сил стараясь выдержать обыденность тона, предложила Кристина. – Ты обещал со мной посидеть еще вчера, между прочим. Где это видано, чтобы Горацио Кейн не выполнил обещания?
Это сработало, Горацио усмехнулся, выдыхая – Кристина могла бы поклясться, что он и сам не заметил, что задерживает дыхание.
– Удобно? – спросила она, когда муж разулся и устроился рядом, обнимая ее.
Горацио повозился и наконец расслабился.
– Ну тогда держи, – кивнула Кристина, осторожно вручая ему ребенка. – Поздоровайся с папой, дружок, – кладя голову на плечо мужа, подсказала она.
Горацио снова замер, забыв дышать. Малыш лежал у него на руках, рассматривая отца своими еще нефокусирующимися глазенками.
– Привет, – сказал ему Горацио. – Рыжий, – добавил он некоторое время спустя.
– Может быть, потемнеет, – сказала Кристина, уловив смешанность чувств. Джинни тоже при рождении была рыженькой. – А может, и нет. Мой отец был рыжим и голубоглазым.
– Ты не говорила.
– Разве? – удивилась Кристина, поднимая глаза. Ей почудилось что-то странное в голосе и дыхании Горацио. – Милый… – она осторожно вытерла мокрые щеки мужа. – Ну ты что? Ты же никогда не плакал?
– Ты никогда не рожала мне сына, – оправдываясь, неразборчиво пробормотал Горацио, утыкаясь лицом в ее волосы.
– Тебе не хочется, чтобы Джошуа остался рыжим? – спросила Кристина, успокоившись. Шквал эмоций Горацио явно утих, едва он позволил ему выплеснуться.
– Ну… – протянул он, глядя на уснувшего малыша.
– С ним будешь ты, – улыбнулась Кристина.
– Буду. С ним и с тобой. Всегда, – твердо, как клятву, произнес Горацио. Поцеловал жену, будто скрепляя обещание.
«Верю», – мысленно сказала она, засыпая.
В их отношениях все было не по правилам, не по той статистической норме, которую Горацио отказывался признавать нормой. И Кристина наконец перестала даже пытаться применять привычные шаблоны.
Вручив новорожденного ребенка мужу, Кристина испытала неописуемое удовлетворение. Ей было так приятно наконец-то получить возможность развеять страхи Горацио по поводу ее доверия, подчеркнуть, что она с удовольствием разделит с ним права и ответственность за воспитание сына, поскольку точно так же считает это общим делом. Общим делом семьи Кейнов, первый этап которого только что успешно завершился.
@темы: "Сто лет одиночества", Кристина, Кайл Хармон, Джулия Винстон, "Двум смертям не бывать", Горацио Кейн
